Ведьмины тени

      Кофемашина затарахтела негромко, журча ароматным парующим ручейком. Первой клиенткой оказалась бабуля Чхве, с которой я уже успела познакомиться за предыдущую неделю. Она положила деньги на стол, даже не озвучивая привычный заказ — «американо» с тройной порцией молока и сахаром, и пошла в салон поболтать к Маре.       Понятия не имею, о чём Мара говорила с директором 31 октября — но ровно в полдвенадцатого меня отпустили с занятий, а Мара взяла такси, чтобы добраться до кофейни как можно скорее. Я заразилась её торопливостью, не ныла и ничего не выспрашивала, позволив без пяти двенадцать влететь вместе с ней в кофейню и облегчённо выдохнуть. Я всё-таки жутко волновалась в свой первый ведьминский Хэллоуин. Но на этом сюрпризы от владелицы не закончились.       — Идём, — она провела меня на второй этаж, показав коридор. Оттуда вели арка в большую и светлую гостиную, совмещённую с кухней, и дверь в спальню Мары. Но на этом мы не остановились, поднявшись выше. Мансарда под покатой крышей была немного пыльной, немного захламлённой — ровно до той степени уюта и очарования, которые обязательно должны быть в мансарде любой уважающей себя ведьмы. Это место вдруг мне понравилось — сильно, и я тут же захотела там остаться.       — Располагайся, — приглашающе повела рукой Мара. — На ближайшие десять лет это твоё убежище и твоя территория. Если захочешь, — уже привычно добавила она. Это был пока самый шикарный подарок, который я могла получить — моё собственное, независимое от родителей, уютное место. Я позвонила им, собираясь наплести сказку о проведении Хэллоуина с подругами до завтра, но Мара не позволила соврать. Отобрав властным жестом телефон, она рассказала маме, что в кофейне ей очень нужна помощь именно в эту ночь, пообещала, что Сомин будет накормлена, напоена, уложена спать и сделает все уроки, а как только утром поможет убраться после праздника, в целости и сохранности будет доставлена домой — слава богу, завтра выходной и в школу не надо.       Разумеется, ей поверили.       До темноты я успела прибрать мансарду — вымела пыль, пропылесосила, сдвинула потрясающие старинные чемоданы и сундуки в сторону, составив друг на друга вдоль пустой стены — получилось очень красиво. Кровати здесь не было, зато было два старинных скрипучих кресла, просто до обалдения уютных, и красивый журнальный столик между ними. Я устала, но была очень довольна — это место тянуло меня, как магнитом, и примирило в какой-то степени с моим десятилетним «рабством». Если я смогу здесь иногда бывать — это будет здорово. У меня были нормальные отношения с родителями — но какому подростку не хочется иметь свою тайную комнату? А Мара не казалось мне той, кто будет лезть в мою личную жизнь или вмешиваться в мои дела — ну, кроме тех, что касались работы с ней.       Я нервничала, стоя в этот день за прилавком. Но пока всё шло без обмана — люди в возрасте этот вечер, заполненный шумными подростками на улицах, предпочитали проводить дома, а подросткам в нашей кофейне было слишком мало места и слишком мало уюта — пустые стенки, даже нормального селфи не сделать. Немаловажный минус — со связью здесь вообще было плохо, и молодёжь, которая жить не могла без смартфонов, каким-то нюхом чуяла, что вместо приятно проведённого времени за чашкой кофе и лентами в сети их оставят наедине со своими мыслями, и стороной обходили кофейню. Следующие после бабули Чхве клиенты тоже были постоянными — пара в возрасте, у которой единственный сын ушёл в армию, и которые скуку дома развеивали ежевечерним походом в «Зелёный гладиолус». Они тоже привычно заказали два латте, и я в первый раз что-то почувствовала — слабый отголосок беспомощности и невозможности отказать. Я никак не сопротивлялась ему, но вдруг поняла, что не смогу больше сделать ничего, пока не поставлю перед ними две чашки кофе и тарелку с выпечкой. Всего лишь слабый отголосок — но именно потому что он был слабым, я вдруг отчётливо поняла, как это работает.       — Испугалась? — Мара подошла ко мне, едва пара ушла. Она внимательно смотрела на меня, будто пытаясь уловить ложь, если я буду храбриться, но я даже не пыталась, просто кивнув головой. — Я обещаю, что постараюсь изо всех сил не допустить, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Но и ты не влипай в неприятности.       Я кивнула второй раз.       Меня вдруг отпустило — как не отпускало уже последних четыре года. Я поверила ей окончательно.       Джексон вломился в кофейню после полуночи. Кажется, он был слегка пьян — глаза подозрительно азартно блестели. А ещё он нацепил приличных размеров рога и дурацкие маленькие красные крылышки на спину. С его милой и одновременно мужественной мордашкой даже непонятно было, кого он больше изображал — то ли очень злючего ангелочка, то ли очень кавайного чертёнка. Впрочем, мне было всё равно — я перепугалась по-настоящему. Он притормозил у дверей, уставившись на меня, а затем вдруг облизнулся и обвёл взглядом пустое кафе.       — Привет, — к барной стойке он подошёл медленно и настороженно, фактически подкрался, как хищник к добыче, и уселся на стул. — Я думал, у вас сегодня будет аншлаг.       — С чего это? — слова ввели меня в ступор, а на его приветствие я лишь слабо кивнула. У меня ладошки вспотели и язык прилип к гортани — от страха и волнения одновременно.       Он опять огляделся, теперь уже очень растерянно.       — Ну, тут всё такое ведьминское… — он вяло махнул рукой вокруг, а я посмотрела на него, как на идиота. Магического антуража здесь было ровно ноль, как, впрочем, и какого либо другого. Единственной вещью, претендующей на хэллоуинское украшение, была гирлянда, повешенная Марой на полки с баночками кофе позади стойки. Стеклянные оранжевые тыквы рассеивали рыжий свет по всему прилавку и немного слепили глаза каждый раз, когда я поворачивалась за очередным сортом кофе. Мара на моё возражение лишь пожала плечами и попросила потерпеть до завтра, а на вопрос, не является ли гирлянда магической, закатила глаза и тяжело вздохнула. А в остальном — это было просто помещение, укомплектованное нужным количествам мебели, без претензий на какой-либо стиль.       — Например, что? — спросила я, по-глупому не сдержавшись.       — Например, ты, — он вдруг разом обрёл уверенность, опираясь на скрещённые локти и наклоняясь вперёд. — Где метла и шляпа?       — В другом измерении! — фыркнула я, мгновенно раздражаясь и расставаясь со страхом. Он меня выбесил — хотя бы тем, чёрт возьми, что в конечном итоге оказался прав — сегодня я была ведьмой. — Будешь что-нибудь заказывать?       Мара натаскивала меня неделю — всю неделю я выбивала из себя все наши формальные и неформальные обращения, выстраивая одну простую и вежливую фразу.       — Ни «что вы хотите?», ни «что я могу вам предложить?» и ни «чем я могу вам помочь?», — терпеливо объясняла она мне. — Любая из этих фраз потенциально опасна — она даёт простор воображению. «Будете» подталкивает человека к решению по типу «да» или «нет», «что-нибудь» отправляет его к ассортименту, «заказывать» предопределяет его действия. Он не думает больше ни о чём, кроме кофе и булочек, или понимает, что заказывать не хочет. И не вздумай расстраиваться, если клиент уйдёт — продать как можно больше кофе не входит в приоритеты этого заведения.       Джексон не купился. Он продолжал пристально смотреть на меня — тем самым взглядом, который первый раз у него появился четыре года назад — игривый и немного расчётливый. И молчал — слишком долго для обычного заказа. А затем вдруг вздохнул и опустил глаза, но тут же поднял их снова, но уже не горящие, а обманчиво-спокойные.       — Сделай мне, пожалуйста, кофе.       — Какой? — буркнула я, отворачиваясь и доставая стакан.       — На твой вкус, — прилетело мне в спину. А меня накрыло внезапно той самой слабостью. Я будто со стороны видела, как моё тело уже привычно заряжает кофемашину, вливает на дно стакана чайную ложку Амаретто, высыпает полпакетика сахара и ставит его под ароматную струйку. Джексон молчал, сверля мою спину взглядом.       — Твой кофе, — коротко проинформировала я, накрывая стакан крышкой и поставив рядом с его рукой. Он вытащил бумажник, достал оттуда пять тысяч вон и положил на прилавок. Но едва я протянула руку, чтобы взять деньги, как он накрыл мою ладонь своей.       — Хочешь меня угостить? — он снова наклонился, пристально всматриваясь мне в глаза. У меня сердце ухнуло вниз, а затем взвилось обратно и зачастило пулемётной очередью. Кровь прилила к щекам — они пылали так, что положи туда самгёпсаль и он бы разом подгорел. Я еле слышно охнула, потому что делать я этого не хотела, но …       … но и слабостью меня не накрыло. Она будто затаилась где-то глубоко в теле, выжидая…       … его окончательного решения. Он пока не желал — лишь только спросил.       — Если этого не сделает Сомин — то я с удовольствием, — прервал нас густой тягучий голос Мары и я обрадовалась ему, как ничему ещё в жизни. Джексон убрал руку и растерянно сморгнул, а Мара улыбнулась, добавив мягко и даже немного игриво: — Грех не угостить такого красавчика.       Ей удалось вогнать его в краску, но проходя мимо меня за прилавок и возвращая ему купюру, она незаметно мне подмигнула.       — Я… — Джексон сбился и закашлялся. — Спасибо, вы очень любезны, но я заплачу, — он вернул купюру Маре и та беспрекословно её взяла, забросив в кассу. А парень встал, молча поклонился нам обеим и поспешно вышел.       — Твой поклонник? — со своим спокойным любопытством в голосе спросила Мара.       — Не… не совсем, — я едва перевела дух — оказывается, всё это время я еле дышала. — Онни, а если кто-нибудь узнает, что мы ведьмы… и что нам можно вот так отдать приказ… то… что делать? — запинаясь, спросила я.       Мара только вздохнула.       — Держаться от таких людей подальше.       У меня не получалось, как я ни старалась. Меня поочерёдно при виде Джексона накрывало то волнами паники, то какого-то дикого упоённого восторга, так что я еле сдерживалась, чтобы не заорать, лишь крепче сжимая кулаки. Ладони были исчерканы в эти дни следами от ногтей — так сильно я вдавливала их в кожу, чтобы хоть как-то справиться с собой.       Я с ума сходила эти две чёртовых недели из-за него и по нему. Мою ладошку до сих пор жгло при одном воспоминании о его руке, накрывшей её тогда на прилавке. А блестящие чёрные глаза, казалось, преследовали вообще каждую минуту. Я была уверена, что он знает абсолютно всё, и только и ждёт момента, чтобы загадать своё дурацкое желание. Ведь времени его придумать у него было достаточно, и от этого становилось до коликов страшно. Я попеременно считала его то ангелом, то дьяволом, и меня собственное тело предавало раз за разом, при мыслях о Джексоне, то желая сжаться до размеров незаметной букашки, то расправить крылья и взлететь. То, что до следующего Хэллоуина ещё год, меня никак не успокаивало.       А он, кажется, всё-таки меня преследовал.       Я не могла больше считать случайностями его присутствие в нашей столовой (что старшекурснику делать на нашей половине школы?) или его зависания на лавочках во дворе после уроков (мои занятия заканчивались на полчаса позже). Но он ко мне не подходил — хотя девчонки говорили, что видели, как он шёл за нашей компанией по проспекту. Я никогда не оглядывалась, боясь, что они правы.       В тот день я задержалась, разбираясь с громоздким макетом для проекта по экологии, который учитель позволил мне оставить в классе заранее. Я собрала его, прибрала за собой, заперла класс и помчалась сдавать ключи вахтёру. Но едва я вывернула к лестнице, мне навстречу поднялся с подоконника Джексон.       Надо ли говорить о том, что сердце у меня ухнуло в пятки?       Он замер напротив, засунув одну руку в карман, держа во второй пакет, не стараясь меня как-то задержать или остановить, и просто ждал — терпеливо и с мягкой насмешкой.       — Привет, — невозмутимо поздоровался он, а я вдруг задохнулась от внезапно нахлынувшего гнева. Серьёзно? Так банально до скрипа — привет? Я ждала чего угодно, каких угодно слов, но все они сводились к его заявлению «Ты моя!» и менялся только тон. В моих мыслях он был то злобным и торжествующим, подразумевающим, что я буду его девочкой на побегушках, послушно исполняющей все его приказы, то сладострастным и влюблённым, вызывающим томление во всём теле и полный сумбур в голове, потому что я не знала, что делать в этом случае. Чёрт, я же приличная девушка! Или не очень?       Но банальное «привет»….       Я начала медленно пятиться. Паника медленно, но верно начинала зашкаливать, грозя снести крышу к чертям. Он сделал полшага вперёд и замер, глядя, как я прошла короткий коридор и упёрлась в стенку. Джексон часто заморгал и выражение лица у него стало растерянным. Наверняка, я смотрела на него как испуганный зверёк, загнанный в ловушку. Такой я себя и ощущала, потому что единственный проход был мимо него, а я бы не рискнула пройти там ни за какие пряники в жизни.       — Чего тебе? — ни о каком формальном обращении даже речи сейчас не шло, у меня голос и так был как воронье карканье.       Парень растерялся окончательно.       — Эээ поговорить? Спросить «Как дела»? Как прошёл Хэллоуин? А ещё я хотел… — он начал приподнимать руку с пакетом.       — В задницу засунь свои хотелки! — заорала я на него. С его стороны ещё неуверенных полшага вперёд были ошибкой — страх при слове «я хотел» заполонил весь мой разум, и всё нервное напряжение двух недель прорвалось в этом безумном крике. Джексон остановился, округлившимися от изумления глазами рассматривая мою нервно дёргающуюся тушку. А мне адреналин от страха ударил в голову окончательно, я рванула мимо него торопливым шагом, успев визгливо проорать на ходу:       — И вообще, держись от меня подальше!!!       Швырнув ключи вахтёру, я ринулась вперёд — через парк, в противоположную от дома сторону. По моим щекам текли и струились слёзы — я осознала, как выглядела со стороны, там, в коридоре — как безумная рыча и ощерившись на парня, который всего-навсего поздоровался. Почти на автопилоте влетев в мансарду «Зелёного гладиолуса», я рухнула на колени перед креслом, горько-горько разревевшись. Я не знаю, сколько прошло времени, но обнаружила я себя накрытой уютным вязаным пледом. Время моей работы давным-давно началось. Поспешно вскочив и умывшись, я помчалась вниз.       Мара прощалась с клиентами, выпроводив их за дверь. А мне кивнула за столик, где уже стояли выпечка и мой любимый латте с каплей Амаретто.       — Я рада, что ты наконец-то созрела поговорить, — заметила она, присаживаясь напротив. Я из чистого упрямства впилась зубами в булочку, решив молчать как партизан.       — Ты нервничаешь, паникуешь, раздражаешься и злишься. Ты считаешь, что жизнь твоей матери не стоит десяти… ох, извини, уже девяти — ночей раз в год?       Я считала, что она стоит хоть всех моих ночей, но … избавиться от страха за себя не могла.       — Нельзя просидеть всю жизнь в раковине, — наставительно сказала на это Мара. — Кроме этого, раз уж у тебя всё так плохо, я тебя не держу — в кафе работать вовсе не обязательно, кроме Хэллоуинских суток. Остальное время делай, что хочешь.       А вот от этого стало вдруг обидно. За три недели я уже успела привыкнуть и к вроде неуютному на первый взгляд помещению, к обалденным запахам кофе и выпечки, милым и спокойным постоянным клиентам, а главное, к той мансарде наверху, где я только что так сладко смогла выплакаться. Разве получилось бы у меня это дома?       — Ну и что же тогда тебя довело до такой истерики, если не я? — спросила Мара, будто я ей и правда отвечала. Я поджала губы, быстро откинула крышку со стакана, и сделал обжигающий глоток. Слёзы на глазах у меня точно появились от горячего кофе, а совсем даже не от мыслей о Джексоне.       — А-а-а, — понимающе протянула Мара и мне это опять чертовски не понравилось. Читать мои мысли — мы так не договаривались. — Ну извини, дорогая. Я могу решить практически все твои проблемы — кроме тех, которые ты можешь решить сама — словами через рот.       И ласково потрепав мою макушку, женщина скрылась в гадальном салоне.       Совет не пригодился — Джексон больше ко мне не подходил. Иногда я ловила на себе взгляд тёмных глаз, но едва я поднимала свои, чтобы с вызовом на него ответить, как он отворачивался. Зима вступила в свои права, первый снег я встретила с семьёй на прогулке по Инвангсану. Пролетело почти весёлой вечеринкой христианское Рождество, ещё одной, поскромнее — европейский Новый год. Почти — ни на одной из них не было Джексона. Мои страхи побледнели и выцвели, как яркие осенние краски за окном, покрываясь толстым пушистым слоем снега. Я предчувствовала, что они весной покинут меня совсем вместе с талой водой.       Но в один прекрасный день осознала, что времени ждать весны у меня нет.       Девчонки сплетничали вовсю — и одна из сплетен касалась Джексона. До конца семестра и выпускных экзаменов в старшей школе оставалась неделя, и подруги перемывали фехтовальщику кости очередной раз, а я невольно подслушала местную всезнайку. И у меня сердце разочарованно ухнуло вниз.       Лондон? Ладно, я даже не знала, где он жил, у меня не было ни одного его контакта, но если бы Джексон стал студентом в Сеуле, то шанс с ним столкнуться у меня оставался, но грёбаная Европа? Пять лет?       Я не выдержала и вылетела из корпуса. Но по-настоящему набраться храбрости, чтобы найти его и поговорить смогла только через три дня. Мне не повезло — в библиотеке он сидел не один, но я всё-таки робко подошла, коснулась плеча и кивнула в сторону двери на его очень недоумённый взгляд. Хорошо, что шуметь в библиотеке нельзя — но смешки и улыбки его одноклассников всё равно прилетели мне в спину, заставляя щёки неудержимо алеть.       Мы отошли к окну в конце коридора. Я молчала и мялась, пытаясь собрать мысли в кучу, а он смотрел спокойно и внимательно, в паре шагов меня, с бесконечным терпением ожидая объяснений.       «Словами через рот» припомнила я слова Мары и выдавила наконец:       — Прости.       — За что? — тут же живо поинтересовался он, а его глаза, кажется, довольно блеснули. Это не было насмешкой. Мне показалась, что он радовался тому факту, что я вообще с ним заговорила.       — Я … я была невежлива с тобой, — я поспешно поклонилась.       — Прощаю, — ровным тоном отозвался Джексон. Я вдруг оценила его тактичность — он не насмехался, не ёрничал, не умничал и не издевался. Мало у кого хватит терпения и выдержки слушать глупую нервную малолетку. — Это всё, что ты хотела сказать? — бесконечно мягко уточнил он.       Я наконец-то рискнула посмотреть прямо ему в глаза. Спутанный клубок мыслей в голове подкинул лишь одну ниточку для дальнейшего разговора — и я за неё потянула.       — Ты сказал, что что-то хотел … тогда … что? — я едва ли смогла выразить сейчас свою мысль более чётко. Но он меня понял.       — В коридоре? Когда ты сдавала экологию? — он дождался от меня изумлённого кивка — надо же, знает, чем я тогда занималась. Но ответа не последовало. Он рассматривал меня очень внимательно и я снова стушевалась под его взглядом. А он вдруг усмехнулся, сделал один широкий шаг вперёд, разом сократив расстояние между нами. И положил ладонь мне на щёку. Я ахнула — меня вогнало в краску мгновенно, и щека под его ладонью, наверное, обжигала. Слюна во рту застряла, не желая никак сглатываться, и мне показалась, что я сейчас задохнусь. А он, кажется, наслаждался моим этим диким смущением, потому что улыбка лишь одним уголком губ не сходила с его лица. Он вдруг наклонился к моему уху и прошептал — совсем тихим, интимным шёпотом, от которого мурашки разбежались по шее и спине:       — Маловата ты для моих хотелок — подрасти немного, — низкий глубокий голос ввёл меня в ступор, а глаза будто бы стали закрываться сами. Но этого Джексону показалось мало, его горячие губы коснулись щеки, прижались в коротком и влажном касании, чуть не доведя меня до обморока. И он ушёл — вот так просто, развернулся и двинулся своей этой упругой спортивной походкой прочь.       Я поспешно облокотилась на стену.       Мне хотелось визжать, провалиться сквозь землю, упасть в обморок и оказаться на другом конце планеты одновременно. Но из ассортимента доступных мне действий я могла лишь отдышаться и медленно двинуться к раздевалке.       Ведь я не настоящая ведьма.