Inside my mind

Впервые Кристин испытывает ужас вперемешку с отвращением, отчаянием и болезненной безнадёжностью, когда видит на клавишах органа несколько лепестков красных роз — так привычных ей из его рук, — и прямо на них, едва заметно, несколько капель… крови? Кристин обескуражена, раздавлена, Кристин никогда не сомневалась в его любви к ней — ведь он запер её в своём доме, он сделал её вечной пленницей, он клялся быть кроткой безвольной собакой у её ног! — но только теперь на самом деле понимает, что Эрик умирает… по-настоящему умирает от любви. Он больше не поёт ей, да и едва ли на это способен. Его голос с каждым днём изменяется и хрипит — и она больше всего боится обнаружить на полу у его комнаты, или на краю лодки, или вокруг рассыпавшихся нот ещё пару почерневших от крови лепестков. Но она каждый раз находит их… и однажды наталкивается испуганным взглядом на его почти звериные жёлтые огни в пустых глазницах. Она кричит. Она словно мертва. Она почти теряет сознание. Как убийственно символично — розы, до пресыщенности красные розы, которые он всегда дарил ей… оплетают его гроб, в котором он по-прежнему не смыкает глаз. Когда она проникает в его спальню… их просто бесчисленное множество. Чёрные бутоны, изорванные в клочья лепестки, тонкие стебли-змеи, наверняка обвившие самое его сердце… А ещё — шипы, сотни мельчайших шипов и едва различимые кроваво-алые — в тон бутонам — разводы на них... Господи… что… Он ведь… Они прорастут сквозь тонкий пергамент кожи, они тотчас умертвят его… …и она, она одна будет убийцей своего Ангела, занёсшей нож над душой, которую он ей открыл, и бьющей, бьющей его внутрь, в сердцевины красных цветов, в самое сердце, давно скрывшееся и уже не способное ни биться, ни чувствовать, ни даже существовать… Орган заходится чем-то отвратительным, уродливым, дисгармоничным; её учитель, похититель и навсегда безответно влюблённый в неё человек, лицо которого всегда останется лицом наполовину чудовища, кажется, хрипит от душащих горло цветов, кажется, доигрывает свои последние аккорды, кажется, содрогается в полубезумных рыданиях… Кристин касается розы у её ног. Она закрывает глаза и видит, как он безостановочно пишет её имя собственной кровью, раз за разом складывает из лепестков, и она бессильна его спасти. Она не может отдать умирающему ангелу своё сердце, потому что, сделав её своей женой, он навсегда уничтожил его. А теперь его собственное — рассыпается в прах вслед за другим. Она ненавидит розы. Символ восхищения загадочного Призрака… огненный символ величайшей, вечной любви… символ тьмы и могилы, в которую он будет опущен. Кажется, он снова опускается в свой гроб, чтобы, терзаясь болезненной агонией, снова не видеть сна. Кажется, безумная музыка Эрика походила на… последний звон, оплакивающий его самого и их несчастливую историю о любви. Кажется, его хоронит мадам Жири, а Кристин — вопреки желанной свободе — не может сделать ни шага прочь и остаётся в пустынно-пустых подземельях по собственному желанию. Кажется, она воссоздаёт те мрачные ноты последнего дня заточения в первую же ночь одиночества. Она ждёт и болезненно любит. Спустя ещё день в её неудержимо забившемся сердце — она отчётливо чувствует каждый его толчок — прорастает первая из бархатисто-алых роз.