24 Облачника, 9:30 Дракона, Денерим

      — А потом ты дослужишься до капитана, — цепкая эльфийская лапка схватила руку Шона. Под фиолетовым пологом шатра клубился синий дым. Черные глаза провидицы стеклянно блестели и, казалось, заглядывали прямо в душу. Шон задыхался; рубаха у него уже взмокла под лопатками, его слегка мутило и он тихонько пыхтел. Паучьи пальцы бегали по его ладони; приезжая провидица читала линии, жмурясь и поводя ушами, будто заглядывая вглубь себя. — До капитана. В чине капитана ты выйдешь в отставку и сразу женишься. Женишься на… женишься на… — провидица прищурилась, сглотнула, уши дернулись, как пташкины крылышки, — на дочери богатого торговца из Киркволла.       — Богатого? — недоверчиво переспросил Шон.       — Очень богатого, — заверила его провидица. — Он с огромной радостью отдаст дочь замуж за ферелденского полководца, потому что это… поднимет престиж семьи.       Шон слабо представлял себе, что такое «престиж», но звучало изысканно и по-орлесиански. Провидица так и буравила его глазками-бусинками; красивые глазки. Она и в самом деле была настоящей провидицей, что бы там ни судачили тетки на базаре; едва Шон вошел в шатер, она уже знала, что он был сыном сапожника, что он был холост и что водил дружбу с подмастерьями известного кузнеца Уэйда. Провидица улыбнулась:       — У тебя будет очень интересная жизнь.       — Но я же не воин, — пробормотал Шон, запунцовев до самых ушей. — Я никогда не держал меч в руках.       — Это не так уж сложно, — мягко сказала провидица. — Ты толковый парень и сразу поймешь, где у меча рукоятка. А махать им новобранцев научат.       Шон колебался.       — А разве сына сапожника возьмут в капитаны?       — Возьмут, если хорошо постараться, — уверенно сказала провидица.       — Говорят, будет война…       — Хвала нашему достославному королю, он возвратится с победой, — эльфийская провидица поерзала на высоком трехногом табурете и поплотнее завернулась в ворох искрометно-пестрого шелка, из которого только и торчало, что птичья ушастая голова, тонкие руки да голые до колен стоптанные ноги. Шон подумал: он ведь пришел сюда узнать свою судьбу, так отчего бы не положиться на ее слепой ход? Может, ведьма Удача да не обманет. Размышляя так, Шон почесывал небритый подбородок и таращился на коленки провидицы.       — Хм…       — Ну? — нетерпеливо спросила провидица, шевеля большими пальцами ног.       — Может быть, ты и права, — Шон скосил глаза. Провидица принялась собирать карты со стола в веер, нечаянно уронила одну — перевернула ее, показала пальцем:       — Песня сумерек. Значит, дослужишься до полковника.       — До полковника! — вскричал Шон. — Святая Андрасте, мой папа был сапожником, а мои сыновья будут детьми офицера! Ради этого можно потерпеть и тумаки от нынешних полковников, — он поколебался. — Знаешь, а я всегда был уверен, что быть сапожником — это не моя судьба. Когда-то я думал стать художником, но отец отобрал у меня краски и сломал малярную кисть о колено; с тех пор я пребывал в отчаянии.       — Я очень рада, что сумела указать тебе твой путь, — нетерпеливо проговорила провидица. Повисла неловкая пауза. Проследив за направлением взгляда Шона, провидица одернула свои одеяния, и Шон встрепенулся. — Теперь деньги.       — А… да, деньги, — растерялся Шон. Он вытащил из-за пазухи кошель с медяками, высыпал на стол все, что было — три монетки. Провидица недовольно оттопырила губу. — Это… все, что у меня есть.       — А что-нибудь еще? — провидица разинула рот.       — У меня есть вот это, — смущенно пробормотал Шон, показав на лучшую часть своего бедняцкого платья — отличный тканый пояс с кованой пряжкой, на которой было выбито клеймо оружейника Уэйда. Провидица махнула рукой:       — Сойдет. То есть, я имею в виду, когда ты станешь капитаном, у тебя будет несколько таких поясов.       — Капитаном? А полковником?       — Сначала капитаном, потом полковником.       Без пояса рубаха висела мешком и пустой кошель пришлось нести в руке, но Шон все же радовался. Колдовской взгляд провидицы его притягивал, точно как ее колдовские коленки, и когда та напомнила ему, что другие жаждущие узнать судьбу ждут своей очереди, он вначале не услышал, потом еще раз не услышал, и только на третий раз, вздохнув, будто уже предчувствовал тумаки полковников, вышел из шатра. Солнечный свет ударил в глаза. Алмазные лужи, разбросанные там и тут по набухшей, впитавшей талый снег земле, сияли, будто в них отражалась сама радость жизни. У входа в шатер толпились горожане-бездельники. Шон помахал кому-то рукой, увидев пару знакомых лиц, и, слегка шаркая ногами — на нем были отличные сапоги, но они были ему велики — двинулся прочь.       — Эй, сапожник, что она тебе нагадала? — крикнул ему Кормак, сын лодочника, великовозрастный детина, который никак не мог найти жену, потому что все женщины разбегались от его медвежьих объятий, а может, потому, что он за всю свою жизнь не заработал и серебряка.       — Да все как всегда, — отозвался Шон чуточку высокомерно. — Любовь-морковь, счастье, дети, — вот еще, будет он всем рассказывать! «Вот когда я стану полковником, — мечтательно раздумывал Шон, потряхивая пустым кошелем, — тогда я посмотрю, кто из нас сапожник!» Он даже расправил плечи и выкатил грудь колесом, будто представляя, что он уже полковник, и ему казалось, на него смотрит (и любуется) весь рынок (и, конечно же, девушки); так, шлепая в добротных сапогах прямиком по глубоким лужам, Шон в последний раз обернулся взглянуть на толпу ожидающих — провидица все никак не звала следующего в очереди, очередь начинала ругаться — и направился прямиком к городским воротам.       Сорис приподнял яркий полог, от которого на руке остались пятна краски, шмыгнул в шатер с обратной входу стороны и вытер ладонь о штаны. Вдохнув прокуренный несочетаемыми благовониями воздух, он закашлялся. Старшая сестра в красных одеждах сидела на своем треножнике, как на ветке, и протирала глаза рукой.       — Табрис, я пришел!..       — Ну вот ты наконец, — недовольно проворчала та. — Тебя только за смертью посылать.       — Мы потратили столько денег на эти пахучие палки, — прохрипел Сорис, — что можно было купить камзол на свадьбу. Два камзола, если не брезговать брать у старьевщиков.       — Брось, Сорис, мы будем жениться в половых тряпках. Или в этом облачении, — Табрис развела руками так, что обмотки из фальшивого шелка, похожего на ощупь на бумагу, рассыпались, как порванные. — У капитана хорошее воображение. Где он достал это барахло?       — Думаю, у капитана тоже есть жена, — Сорис пожал плечами. — Может быть, он ее обобрал. А может, это она подкинула ему мысль. В любом случае, шатер — это ведь лучше, чем сидеть под открытым небом в середине рынка, да?..       В шатер просунулась девичья голова — рыжая под таинственно-темным капюшоном походного плаща, стащенного под покровом ночи у войскового интенданта:       — Давай, принимай! Зеваки зрелищ требуют, — Шианни, самая старшая из троих, сегодня была за начальницу.       — Кто там следующий?       — Лодочник. Вечно пьян, не женат, вероятно, девственник. В целом годится.       — Заметано, скоро приму.       Рыжая голова удовлетворенно кивнула, отчего капюшон упал на лицо, и скрылась из виду.       — Эй, а зельишко? — Сорис вытащил из поясного мешочка мелкий стеклянный флакончик с полупрозрачной жидкостью, встряхнул перед носом Табрис: — Я что, зря за ним бегал?       — Потом, — отмахнулась сестра. — Иначе лодочник разнесет наш шатер, — Сорис вложил флакон зелья в руку сестры:       — Смотрю, у тебя сегодня удачный день. Вчера-то шли одни девки. Тебе нужно помочь.? Ух! — он так и отшатнулся, едва не наступив на благовонную свечку, дававшую совсем крохотное пятнышко света. — Ничего себе глазищи — как тарелки!       — Они все ведутся, — Табрис указала пальцем на вход. — Им только глазищи как тарелки и подавай, у них рот тогда станет как блюдечко. Тупые шемлены.       — Мне аж смотреть на тебя страшно, — признался Сорис.       — А ты и не смотри, — отпарировала Табрис, — иди займись делом. Например, помоги Шианни…       Очередной проситель влетел в шатер, как муха влетает в разинутый рот — быстро, неожиданно, неприятно, не к месту. Сорис едва успел присесть на корточки и спрятаться за ворохом декоративных занавесок, разбросанных повсюду, как если бы они были и полом, и стенами, и потолком; впрочем, была такая темнота, что его б никто и не заметил, даже если бы он не прятался.       — Ба, эльфийка! — пробасил Кормак-лодочник. — Эка невидаль — эльфийку привезли!       — В твоих глазах я вижу тень печали, — туманно произнесла Табрис. Кормак опешил. — Тень печали твоей происходит из незнания своего пути…       Сорису так и захотелось присвистнуть: какая хитрая у него сестра! Он осторожно выкарабкался из занавесок, на карачках добрался до полога, выпорхнул наружу — и был таков. Снаружи Шианни, облаченная в длинный плащ, бродила между посетителей и слушала праздные разговоры. Странные торчащие углы капюшона предательски выдавали длинные уши. Кормак-лодочник выбрался из шатра совсем скоро, и на лице его читалось по-детски блаженное выражение — не то угостили сладостью, не то стукнули по голове. «Это десятый за сегодня, — удовлетворенно кивнул Сорис, — а солнце еще и до полудня не дошло. Если этот скряга капитан не выдаст нам хотя бы пять золотых за такие труды, ух, я ему по ушам…»       Лагерь стоял недалеко за городскими воротами, у дороги, на невспаханном поле. Над офицерскими шатрами на крепком ветру хлопали золотистые знамена. Под надзором капитана новобранцы тренировались махать палками и наносить удары в воздух, затем по соломенному чучелу, облаченному в бригантину, наконец, друг по другу; топоры бряцали и звякали о доспех, как железные кружки в таверне. Кто-то точил мечи, кто-то штопал раздобытую у старьевщика стеганку, кто-то чесал языком. Повсюду валялись портянки. Вокруг привязи бродили, увязая в грязи, два коня, за неимением вокруг травы изнывавшие от скуки. Боевые псы в загоне из ветхих палочек весело валялись в грязи и перелаивались, как соседи. Интендант жарил на вертеле едва ли не целую корову, и новобранцы вместо того, чтоб сосредоточиться на тренировке, думали про обед.       К войсковому кузнецу выстроилась пестрая очередь бывалых солдат и просто наемников, желающих купить оружие, и кузнец, большой красный деревенский детина, внутренне ругался на городских снобов: вот в деревне никто не торгуется, а как стали у столицы — так каждый второй пытается сбить цену.       — Это тебе не тот топор, которым осину рубят, — упорно повторял кузнец. — Это топор, которым рубят врагов!       — Точно такой же топор, точно такое же топорище, — не сдавался городской паренек, на котором поверх длинной рубахи была напялена очень короткая стеганка. — Почти двадцать серебряных! Откуда честному человеку взять такие деньги?       — У тебя же Линка есть, — советовали ему товарищи. — Вот ты женись, получи приданое, а потом тебе даже на меч хватит.       Подмастерье кузнеца тем временем пыхтел, пытаясь зашнуровать бригантину на толстом новобранце. Новобранец не возмущался, но пищал. Второй подмастерье сидел на сундуке с офицерским снаряжением — одном из многих сундуков, коробок и ящиков, расставленных в беспорядке вокруг шатра интенданта, — чесал бороду и уминал хлеб с сыром.       — Везет тебе, — с завистью сказал ему интендант. — Сидишь и ничего не делаешь.       — Как это ничего не делаю? — возмутился подмастерье. — Я охраняю припасы. Тут на каждом шагу воры, уж я-то знаю. Если я уйду, сундуки сразу же опустеют. Пусть эта работа не требует большой отваги, но и ее кто-то должен делать.       Интендант ухмыльнулся в усы:       — Ну-ну. Эй, ребята! Помогите перевернуть корову, — сразу подбежали несколько усердных рекрутов и принялись поворачивать вертел. От костра поплыл аромат. Подмастерье облизнулся:       — А вот у тебя работа приятная.       — Не обманывайся, — отозвался интендант. — Это только кажется, что я ничего не делаю, как всех кормлю. На деле сейчас моя голова забита страшными трудностями. Кто распределяет оружие? Я. Кто считает, сколько у нас уйдет на каждого рекрута? Я. Кто будет отчитываться перед полковником? Тоже я. Заметь, если полковник ходит недовольный, так это не потому, что ему сапоги жмут, а потому, что на него эрл собачился, а эрл на него потому собачился, что на новобранцев уходит больше денег, чем ему хочется, а если деньги уходят, так это эрлу не на что есть будет, вот он с голоду и злится, да еще и мост, который должен рухнуть, так никогда и не починят, рухнет с концами, вот. Короче, разорит нас война.       Подмастерье поскучнел. Интендант вздохнул и хотел было продолжить речь перед рекрутами, но тут его позвали. Принюхавшись к аромату свежего жареного мяса, разносившемуся по ветру, интендант не удержался, подобрался к вертелу и принялся тупым карманным ножичком отрезать себе получше прожаренный кусочек.       — За последние три дня — сорок три новых рекрута! — капитан вытянулся по струнке перед полковником. Полковник сидел у шатра на скамье, сделанной специально под его маленький рост, и, украдкой выглядывая из-за большой спины капитана, любовался тем, как бодро новобранцы рысят по кругу, потрясая разномастным оружием. Капитан услужливо отступил в сторону и показал на своих новых подопечных:       — Молодые, высокие, статные, — один новобранец, правда, был косой на один глаз, другой сутулый, а третий, пекарь, так и не влез в бригантину, но не всякий горожанин согласится бросить родной дом и пуститься в военную авантюру ради крошечного солдатского жалованья, и потому каждый новый солдат был хорош. За спиной у полковника стоял интендант и, почесывая нагретую веселым весенним солнцем лысину, считал что-то на огромных счетах, бормоча под нос: «Минус один соверен — на бригантины. Минус один соверен восемнадцать серебряных — на провизию. Минус тридцать девять серебряных — на выпивку…».       — Добавь еще туда расчет на овес коням и на кости собакам, — мирно сказал полковник.       — Но ведь кони который день не получали овса, — заметил интендант.       — Ну конечно же, — нетерпеливо сказал полковник. — Где мне, по-вашему, взять овса? Овес не просто не поспел — его еще даже не посадили, — он обвел рукой утоптанное поле. Интендант задумался. — Капитан!       — Готоввыполнятьприказ! — гаркнул капитан с таким усердием, что даже собаки уважительно примолкли.       — Пусть эти ребята к вечеру будут показывать хорошие удары на тренировочном чучеле. К нам в любой час может наведаться эрл и посмотреть, как идут дела. Не хотелось бы его разочаровывать.       — Выполняюприказ! — набрав побольше воздуха в легкие, откликнулся капитан. Когда он уходил, за его спиной полковник пробормотал тихонько интенданту: «И на антиванский бренди добавь… ну, ты знаешь».       Первый десяток шагов капитан проделал по-военному бодро, выпятив грудь, а затем расслабился, ссутулился и выпятил скорее живот. Стоял беспокойный гвалт. Доспех, натянутый на чучело, звенел от ударов, хоть каждый второй новобранец и промахивался. Носки начищенных латных сапог капитана утопали в блестящих лужах. Задумываясь о чудесном запахе жареной говядины, капитан чуть нос к носу не столкнулся с эльфийкой.       — А тебя какой демон принес? — буркнул капитан. В него вперились настороженные черные глазищи. Эльфийская девочка, одетая в широкую, кое-как заправленную рубаху, и юбку, штопаную-перештопанную по подолу, смотрела на капитана снизу вверх и искоса. Из дырявого ботинка выглядывал большой палец. Девочку под руку держал паренек-эльф, такой же глазастый и ушастый: братец, видать. «Ничего ж себе у нее глаза, — подумал капитан. — Смотрит на меня, будто я задолжал ей денег».       Эльфийка протянула руку ладонью вверх:       — Одиннадцать новобранцев за это утро.       — Одиннадцать? — в сердцах прошипел капитан. — Пришли только восемь. Вот как придут остальные — тогда заплачу. Пять серебряных за каждого, как договаривались, — он переступил с ноги на ногу. Храброму воину не пристало бояться эльфиек, но у этой девочки был бешеный взгляд. Как будто она и вправду пророчица, чем демоны не шутят.       — Ты сказал, что будешь платить сразу, — хмуро ответил эльфийский братец.       — Я сказал, сразу после каждого десятого, — отрезал капитан. — А ты мне будешь ставить условия? Иди-ка ты отсюда, не мозоль глаза честным новобранцам, — и он повернулся и ушел в другом направлении. Вслед ему полетело негромкое «ну и свинья!».       Шон с наслаждением опустил лицо в железный таз, полный холодной воды, и собирался уже, растирая лоб и шею руками, побулькать от удовольствия, но кто-то из рекрутов подпихнул его в спину — за ним выстроилась целая очередь. Солнце поднималось выше и выше к полудню. Солдаты перекрикивали и переругивались. У Шона урчало в желудке и болело все тело — таких физических упражнений он не выполнял, наверное, никогда в жизни, — но ему дали доспех и оружие, и в целом он был доволен собой. На обед солдаты получили по миске похлебки и по куску хлеба с поджаренной говядиной; голодные новобранцы съели свои порции в один присест и, пользуясь тем, что капитан еще наслаждался обедом, устроились в тени интендантского шатра почесать языками.       — А потом она мне сказала, — когда Шон подошел к шатру, один паренек, высокий, как восклицательный знак, как раз заканчивал какую-то потрясающую историю, — а она мне сказала, г’рю, что жить без меня не может. И что она со мной сбежит. И плевать ей, что про нее скажут.       — И сбежала? — новобранцы разинули рты.       — Эй, не торопите. А я ей г’рю: ну да, давай сбежим. И побежали. Ну, все как всегда, ночью, она по веревке в окно вылезала, я внизу стоял, веревку придерживал, чтоб ей страшно не было. И вот она лезет, лезет, а я веревку держу. И тут мимо идут стражники! Они мне г’рят: а что ты тут, парень, делаешь? Я им и отвечаю: не видите, что ли, веревку держу. Они мне г’рят: а зачем ты ее держишь?.. Я голову вверх поднял, вижу — Лизетта только-только ногу через подоконник перекинула. Я им и г’рю: во имя Андрасте, отстаньте, все мы не без греха…       — Так чем дело-то кончилось? — нетерпеливо спросил Шон. Долговязый новобранец смерил его неодобрительным взглядом:       — Ну, в общем, это не Лизетта вылезала. Это отец ее вылезал. Он зашел пожелать ей спокойной ночи и задался вопросом, чего это в окне веревка висит. А я, дурак, в темноте и не рассмотрел, что ножки-то не женские. Ну и вот… — долговязый развел руками. — Вот и вся история, куда пропали мои два зуба, — он снова покосился на Шона: — Эй, а я тебя помню. А ты не сапожник ли с переулка у колодца?       — Я не сапожник, — Шон гордо задрал подбородок. — Я рекрут этого полка.       — Да брось, тут все свои, — сказал ему другой новобранец, рыжий, как бродячий кот. — Я вот из цеха столяров был. Десять лет ходил в подмастерьях, а потом мастер зовет меня к себе и говорит: все, сынок, достаточно ты учился, пора приняться за настоящее дело. Я должен был изготовить изделие, достойное мастера, чтобы закончить обучение. О, какая у меня была гениальная идея! Я хотел сделать стол из черного дерева с резными ножками, изображающими копья и алебарды, с лаковым узором из дубовых листьев, — бывший столяр замечтался. — Я очень старался. Работал до поздней ночи, при свечах. И вот однажды ночью, когда я зевнул и потянулся, я опрокинул свечку на этот стол. Вся мастерская сгорела.       — А что же мастер сказал?       — Я б повторил, да слов не найдется.       — А я всегда хотел стать художником, — поделился Шон. — Когда я был маленьким, учился рисовать. Мой отец все возмущался: кто это рисует на заборе? А потом он нашел в моем сундуке кисточки, краски и наш семейный портрет, который я нарисовал на листке из книги. Как он ругался! Ведь он ожидал найти в этом сундуке выходной костюм, который я продал, чтобы купить красок.       — Но я видел, ты тоже работал сапожником, — заметил долговязый.       — Это правда, — кивнул Шон, — я был в подмастерьях у отца и однажды сам сделал сапоги, но они были без пяток.       — Дурак ты, что не хотел быть сапожником, — вздохнул еще один новобранец, чьи соломенные волосы торчали как пакля. — Я вот с удовольствием научился бы чинить сапоги. Особенно собственные.       — И отчего ты, бывший сапожник, пошел в солдаты? — спросил рыжий столяр.       — О, это интересная история, — таинственно ответил Шон. Его обуревало вдохновение. — Однажды я повстречал прорицательницу из Ансбурга…       — Это ту, которая приехала с караваном и теперь сидит в шатре на площади?       Шон задумчиво пожевал губу.       — Да, ее.       — Ансбург — это где? — поинтересовался один новобранец, совсем еще мальчишка.       — Говорят, в Орлее.       — Нет, г’рят, это недалеко от Киркволла.       — Так Киркволл тоже в Орлее.       — Повстречал прорицательницу, — напористо продолжил Шон. — И она предсказала мне, что моя судьба — стать солдатом. Видите? Она сказала, что я не стал художником, потому что мне Создатель или кто еще там приготовил другой путь. И сапоги я делать не научился по той же причине.       — Ах вот как, — задумчиво сказал белобрысый.       — Да, — подхватил Шон. — Она это все прочитала в линиях у меня на руке, вот. Она сказала, что у меня очень длинная линия жизни! И еще она сказала, что если я буду хорошо работать и храбро идти в атаку, дослужусь до капитана.       — До капитана? — напряженно переспросил белобрысый, запустив пятерню во всколоченные патлы. Шон кивнул; про полковника он решил умолчать, а то еще обзавидуются. — А… вон оно что.       — Что-то не так? — забеспокоился Шон.       — Да нет, — вздохнул белобрысый, поглядывая куда-то на носки своих сапог и нервно ерзая. — Да, до капитана. Я тут на днях тоже к той провидице заглядывал…       — И как она? — перебил его мальчишка.       — Г’рят, если ты ей не понравился, она тебя убивает взглядом.       — Эй, смотрите, — сказал столяр, — там какие-то эльфы идут. Эй, эльф! — крикнул он во все горло. — Чего, тебя в войско не взяли? Ростом не вышел?       Эльфийский парень дернул ухом, обернулся на голос, но никак не изменился в лице и, не обратив внимания на колкость, пошел себе дальше со своей эльфийской девкой под руку.       — Ну и что они тут делают? — спросил Шон.       — Это неспроста, — с умным видом заявил столяр, и все новобранцы, как по команде, потянулись положить свои немногочисленные пожитки где-нибудь поближе к себе и на виду.       — Старый баран отсылает нас уже третий раз, — Сорис обернулся к сестре. — Думаешь, он хоть что-нибудь заплатит сверх тех тридцати серебряков?       Табрис вздохнула:       — Ну, хотя бы на платье хватит, если не привередничать.       — Пусть только попробует не заплатить, да? Уж мы его…       Табрис остановилась, вцепилась покрепче в рукав Сориса и принюхалась. Уши ее так и подергивались от удовольствия:       — Там жарят мясо, — она покрутила головой, пытаясь найти направление по запаху. — М-м. Настоящее мясо.       — Только подумай, сколько там охраны, — предупредил Сорис, но уверенность в его голосе таяла. Взгляды, которые он бросал на костер интенданта, можно было сравнить только со взглядом загнанного коня, увидевшего воду. Он внимательнее осмотрелся по сторонам, и тут ему почудилось какое-то движение у шатра интенданта — кто-то пробрался между многочисленных стоящих друг на друге коробок и сундуков и скрылся за шатром. — Эй, сестренка, это же… Мне показалось, это Шнурок. Интересно, что он тут делает?       — То же, что и везде.       Сорис бросился к шатру, утягивая Табрис за собой. Брат и сестра быстро обогнули шатер, оставшись незамеченными — все вокруг были заняты обедом, — и Сорис успел увидеть, как под цветным пологом быстро исчезали две ноги в замусоленных ботинках.       — Это, конечно, неспроста, — произнес Сорис.       — Действуем как обычно, — Табрис принялась закатывать рукава.       — Справишься?       — Шутишь! — недовольно отозвалась сестра. На коротком пути до шатра она, впрочем, раза два наткнулась коленкой на коробки; пеструю ткань полога, она-то, конечно, могла отличить от весенней грязи, но перед глазами все расплывалось, как через воду. Табрис прилегла на землю, приподняла полог и ужом проскользнула внутрь шатра; внутри было светло, потому что у входа полог был приотдернут, но Шнурок притаился в самом сумрачном закутке — Табрис бы и не заметила его, если б он не пошевелился. Она сначала засомневалась, Шнурок ли это вообще — рассмотреть она сумела только курчавую шевелюру с проседью, вполне шнурковую, но мало ли в Денериме похожих на него эльфов; однако эльф отвлекся от сундуков и ойкнул, и по интонации Табрис его узнала.       — Ты грабишь полковника, — с укором произнесла она, поднявшись и отряхиваясь от грязи. Фаззиль — известный некоторым эльфам как «Шнурок», потому что именно этим прозвищем его называли после того, как выгнали из эльфинажа за неподобающее поведение, — развел руками, в одной из которых все еще держал отмычку:       — Увы, до этого довела меня жизнь. Но до чего же я рад тебя видеть, милая Табрис! — он беспокойно пошевеливал ушами. Сахар от его слов так и скрипел на зубах. — Видеть в таком неожиданном месте. Выглядишь сегодня чудесно, — казалось, Шнурок смерил взглядом Табрис от растрепанных кос до ярко торчавшего из ботинка большого пальца. Он быстро придвинулся на два шага — чуть не вплотную: — Просто красавица! Обожаю, знаешь, наблюдать действие этих капель для красивых глазок, — теперь он заговорил весьма живее — понял, видать, что Табрис, пока она подслеповатая, ничего с него не сдерет. — Кстати, тебе не нужен еще флакончик? Нет? Жаль. Если что, сделаю скидку.       — Прекрати мне зубы заговаривать, — кисло сказала Табрис. — Ты позоришь весь эльфинаж. Залез ограбить полковника!       — Все мы хотим кушать, — Шнурок погладил себя по впалому животу.       — Некоторые для этого честно работают, — Табрис указала на себя, — а такие, как ты, которые не могут себе найти работу, только воруют и хулиганят. Только посмотри, до чего ты докатился! Грабишь среди бела дня! Когда ты в последний раз был в церкви? Преподобная мать разве не говорила тебе, что грабить нехорошо?       Шнурок растерялся:       — Ну-ну, Табрис, чего ты, не с той ноги встала? Зачем нам ссориться? Если мы поссоримся, у кого же еще ты купишь настойку белладонны?       — Уж найду кого-нибудь, — ответила Табрис. Что-то в ее интонациях Шнурку не понравилось — мало ли, что взбредет в голову этой девочке, она ж теперь на капитана работает, — и он принялся умасливать:       — Ну Табрис, ну милая, ну зачем так со мной. Если б я мог быть честным эльфом, я был бы честным! Адайя, твоя добрая матушка, так меня ценила, когда мы еще ходили в наемниках, мы были хорошими друзьями…       — Моя мама никогда не воровала, — заметила Табрис. — Убивала иногда, это правда, но никогда не воровала.       За спиной у Шнурка, в заставленном коробками полутемном углу, что-то шевелилось. Крепкий ящик с добротным замком, который только что взломал Шнурок, будто сам по себе пополз к стенке шатра. Воткнутый метким броском в дерево рыболовный гарпун едва не выпал разок, но удержался. Сорис, подтягивая ящик на веревке, едва сдерживал себя, чтоб не начать радостно потирать руки. Шнурок, будто почувствовав что-то, попытался обернуться, но Табрис положила ему руки на плечи:       — Фаззиль! Будь хорошим эльфом, прекрати воровать! — возвышенно сказала она, снова заражаясь ролью провидицы.       Сорис выволок ящик из-под полога, вытащил гарпун с веревкой и захихикал в кулак.       — А ну подать ко мне сюда эту пророчицу! — разъяренный капитан вылетел из шатра полковника, потрясая кулаками. Собаки возмущенно подлаивали ему в унисон. — Что за безобразие! Какая безответственность!       Табрис схватили прямо у шатра интенданта — никто не сообразил разобраться, что она там делала — и притащили капитану. Капитан возвышался над Табрис, как гора, скрестив на груди руки в латах и потея от натуги:       — Это что за новобранца ты к нам привела? — он махнул рукой, указывая в направлении куда-то позади себя. Оттуда доносилась ругань. Табрис настороженно спросила:       — А что с ним не так? Он старый? Хромой? Может, безрукий?       — Да нет, он молодой и здоровый, — не выдержал капитан, — но он, демон тебя возьми, гном!       — Точно гном? — переспросила Табрис. — Не могла же я этого не заметить. Может быть, это и не гном вовсе. Просто низкий человек с большой бородой.       — Да, вопрос в том, гном это или не гном, — вставил Сорис, очень кстати появившийся за плечом Табрис. Он запыхался после бега, осовело поводил глазами и не совсем улавливал нить разговора.       — Здесь вопросы задаю я! — гаркнул капитан. Он смерил Сориса недоверчивым взглядом и даже обратил внимание на его новые-преновые кожаные сапоги, подозрительно напоминающие те, которые полковник купил накануне в магической лавке за добрую половину своего месячного жалованья. — Гном в королевской армии! Он же бородатый карлик с носом картошкой! Он даже не ферелденец. Эрл нас засмеет.       — Ну так прогоните его, — Табрис развела руками. Капитан вздохнул:       — Мы пытаемся, но этот малец оказался упрямым. Орет на весь лагерь, мол, ему ансбургская провидица, так его, сказала, что ему суждено стать великим воином в рядах ферелденской армии. И дослужиться до полковника. Почему б сразу не до генерала?       — Ваши проблемы, — отрезала Табрис, — не мои.       — Может быть, пойдешь и отменишь как-нибудь это пророчество? — капитан слегка поутих. — Ну, скажешь, ошиблась… приняла его за кого-то другого.       Табрис потерла виски:       — Пророчества просто так не отменяются. Два золотых, и не меньше.       — Попрошайка! — плюнул капитан. Ругань за его спиной переходила все мыслимые границы. Кто-то на все лады звал капитана. — Иду уже, разрази вас демон! — он круто обернулся и отправился на поле брани, и от каждого его тяжеловесного шага грязь разлеталась, как будто на землю кидали увесистый камень. Сорис посмеялся:       — Теперь у нас герой Ферелдена — гном. И, кажется, ты разозлила капитана. Пора бы тебе поработать, а то и вправду не заплатит. Пойдем, будем тебя готовить.       — Опять эти тряпки, — разочарованно протянула Табрис. — И дурацкие капли, от которых видишь не больше, чем курица.       — И глаза подвести угольком, — подсказал Сорис, — я как раз из костра уголек взял. А вот мясо — уже не успел.       — А что было в ящике?..       Сорис весело прищелкнул каблуками, подпрыгнул, как в танце, и поставил ногу на пятку, любуясь начищенным мыском сапога:       — А ты посмотри повнимательнее. Ну не хороши ли? Хоть на войну, хоть на праздник! Теперь у меня есть новые сапоги, и я буду в них жениться.       — У тебя?.. — Табрис разинула рот. — Постой! Но мне тоже нужны новые сапоги!       — Ну, я их раздобыл, я их себе и возьму. А тебе подыщем какие-нибудь другие, — снисходительно сказал Сорис. Табрис надулась:       — Но я весь день работаю, а ты бездельничаешь!       — Ты же не будешь спорить, что именно я мастерски их забрал, — отозвался Сорис.       — А я в это время отвлекала Шнурка!       — Послушай, сестренка, это все равно мужские сапоги, — сказал Сорис. — Если бы они были женские, я бы, конечно, отдал их тебе.       — Ну конечно, это мужские сапоги, — не выдержала Табрис, — ты же взял их со склада офицерского снаряжения. Сорис! Тебе уже шестнадцать лет, смотри, в какую глыбу вырос, скоро будешь женатым эльфом, а ведешь себя как свинья. Тебе даже не жаль твою бедную сестру, которая три дня подряд трудится не покладая рук, чтобы заработать себе на платьишко, да и вообще на благо Ферелдена.       — Это мои сапоги, — упрямо повторил Сорис, — и я надену их на свадьбу.       — Они будут красивее, чем твоя невеста, — мстительно сказала Табрис, и Сорис обиделся.       — Рекруты! — капитан возвысил голос. — Слушать меня внимательно! — он, как лисица на охоте, бродил в одну сторону и в другую перед шеренгой новобранцев в полном боевом облачении. Сорок три бравых рекрута не спускали с него глаз, но кто-то стоял вразвалочку, кто-то чесал в затылке под шлемом, кто-то зевал, и все это раздражало капитана. — Отныне вы — не просто столяры и плотники. Вы — бравые воины Ферелдена! Служить в королевском войске — высочайшая честь и огромная ответственность!       Капитан остановился. Один новобранец клевал носом и тихо посапывал. «Ну что за дикость, — с неудовольствием подумал капитан. — Они выглядят, словно их набирали не в столице, а в самой затхлой деревне. Они немытые и небритые! В другое время я бы списал это на походные условия, но сегодня на нас должен взглянуть сам эрл — что он скажет?» Почесав подбородок, капитан продолжал:       — Ваша обязанность — храбро сражаться на поле боя. Но, — капитан поднял палец вверх, — но! Всякая ответственность начинается с мелочей! Прежде чем вы отправитесь в поход, помните, что быть солдатом Ферелдена — значит, не только блестяще сражаться, но и блестяще выглядеть! Только взгляните на себя: разве вы похожи на отважное войско, которое сумело одолеть легионы Орлея? Нет! Вы похожи на нечищенных голодранцев, которых наспех засунули в доспехи.       Новобранцы начали неуверенно переглядываться. Капитан откашлялся и решил закрепить успех:       — Вы — солдаты короля! Вы — воинство эрла Денерима! Вы авангард армии, вы лицо королевства, вы должны смотреться так, что даже враг, пока вы его перемалываете, будет вами восхищенно любоваться! А это значит, первый приказ — немедленно вымыться, выбриться и подстричься! Можете присту…       — Шон!.. Шон, где ты?       Капитан осекся. К нему летела молодая крикливая горожанка, аппетитно пухленькая, с толстыми русыми косами; теплая шаль на ее плечах развевалась, как крылья летучей мыши. Шон поспешно отступил назад, попытавшись скрыться за огромной спиной Кормака-лодочника. Булочница Гара — да, это была именно она, — ухватила капитана за руку:       — Сэр, благородный сэр, я ищу здесь своего жениха.       Шон вплотную придвинулся к Кормаку-лодочнику, пытаясь казаться меньше, чем он есть. Капитан нахмурился:       — Это не может подождать? Если во всяком построении к солдатам побегут их жены, наши враги будут умирать только от смеха.       — О, благородный сэр, — проговорила Гара, заламывая руки, — вы просто не знаете всей моей трагедии. Шон, где ты, милый? Вернись ко мне!..       Новобранцы — и даже непробиваемый Кормак — слегка расступились, и Шон оказался прямо перед цепким взглядом Гары. Несмотря на крепкую броню, он почувствовал себя так, будто стоял голым на площади. Гара уже хотела броситься к нему, широко расставив руки, но с неожиданной стороны пришло спасение: капитан дал отмашку двум бывалым солдатам, и те подхватили упертую булочницу и унесли, не обращая внимание на крики. Шон весь был красный, как редиска, и новобранцы — от здоровяка Кормака до самого младшего мальчишки — хмыкали и хихикали.       — А ну не болтайте! — крикнул капитан. Шон встал в шеренгу, ковыряя землю латным сапогом. — Приказ выпо…       — Эрл, эрл едет!       Весь лагерь мгновенно пришел в движение. Маленький пухлый полковник, похожий на безбородого гнома, выбежал из шатра. Солдаты поднимались, офицеры гоняли солдат, капитан, подавившись непроизнесенным приказом, унесся куда-то руководить парадным построением. Интендант торопливо тушил костер похлебкой, кузнец и подмастерья тащили разбросанные ящики в шатер и собирали с земли ничьи портянки. Часовые увидали конный отряд далеко на дороге и теперь, отнимая друг у друга подзорную трубу, пытались высмотреть, сколько в нем человек; отряд приближался, и первый всадник нес знамя, и когда полковник, торопливо перебирая ногами, подбежал к часовым, самый зоркий из них огорошил его:       — Эрл впереди, а за ним — король!       Полковник, резко побледнев, завладел подзорной трубой. И в самом деле: эрл Уриен Кенделлс, покачиваясь в седле — ездил он будто мешок с брюквой, — следовал за знаменосцем, а прямо за ним, окруженный свитой офицеров, ехал сам молодой король в блестящих доспехах; очаровательного короля нельзя было спутать ни с кем, но даже если бы кто-то его не заметил за широкими спинами стражи, невозможно было не заметить за его плечом неотступного спутника короля — человека, присутствие которого окончательно выбило полковника из колеи. Несчастный полковник чуть не выронил трубу. Эту маленькую процессию замыкал суровый и мрачный, как дурное знамение, всадник с крючковатым орлиным носом, которого должен был знать в лицо всякий новобранец ферелденской армии — тейрн Логейн Мак-Тир. А эти новобранцы, должно быть, его еще не знали.       Полковник поспешил к капитану; капитан в это время ровнял шеренги солдат, прикрикивая и от усердия чуть не подпрыгивая на месте. К тому моменту, как король со свитой спешились на краю поля, перед ними был выстроен весь полк — пусть солдаты были пока что нестрижены и небриты, но зато принаряжены в доспехи и полностью вооружены. Капитан еще раз прошел между шеренг, проверяя, не надел ли кто из новобранцев шлем задом наперед.       — Ваше величество! — полковник был взбудоражен. — Мы ужасно рады вас приветствовать!       Король выступил вперед, с удовольствием жмурясь от яркого теплого солнца. Казалось, он просто наслаждался свежим воздухом за городкими воротами и чудесной погодой. Он прошел вдоль первого ряда, где стояли самые высокие и ладные солдаты, с интересом поглядывая на их доспехи, вооружение и каменные лица под шлемами. Эрл Кенделлс присел на скамейку полковника, задумчиво разглядывая запачканные сапоги. Тейрн Мак-Тир далеко за спиной короля о чем-то переговаривался с интендантом. Король остановился, взмахнул руками, как актер, и казалось, он вот-вот начнет долгую речь, но он не стал говорить долгих речей — только заулыбался:       — Нет, во имя Андрасте, как же все это замечательно! Какие славные ребята!       Полковник выдохнул с облегчением. Украдкой он поглядывал на эрла, но эрла, казалось, совсем не интересовало торжественное зрелище, а разбираться со снабжением он отправил других людей, которых, в свою очередь, оттеснил въедливый тейрн Логейн. Тем не менее, полковник благоразумно приказал кому-то из снабженцев принести эрлу антиванского бренди.       — А где же новобранцы? — спросил молодой король, повернувшись к полковнику. — Я хочу посмотреть на новобранцев.       — Новобранцы стоят по краям шеренг, Ваше величество, — ответил полковник, запинаясь. Глаза его так бегали по сторонам, что казалось, он вот-вот окосеет. Капитан тем временем пинал новобранцев под коленки, шипя, чтоб рекруты подняли головы выше. Король неторопливо дошел до края, по пути подмигнув кому-то из солдат, да так, что ветеран вытянулся по струнке, обнаружив, что он куда выше, чем прежде себе казался. Шон и рыжий столяр, которые стояли рядом, почувствовали себя меж двух огней — позади капитан, глаза которого, казалось, так и метали молнии, впереди король. А ну как и этот начнет придираться: шлем криво надет, борода с одной стороны гуще? Король остановился прямо напротив Шона:       — Привет! Ты новобранец?       — Д-да, — выдавил из себя Шон, выпрямив спину. — То есть, да, Ваше величество.       — И как ощущения? Чувствуешь, как переменилась твоя жизнь, когда ты решил стать защитником Ферелдена?       — Д-да, Ваше величество, — Шон переминался с ноги на ногу. — То есть… очень.       — Скажи, новобранец, а чем ты занимался до того, как решил, что твое призвание — армия?       — Сначала я был сапожником, Ваше величество, — вежливо ответил Шон. — Еще я хотел быть художником, но у меня не получилось. И хвала Создателю, что не вышло. Говорят, все художники ходят голодными.       — Это правда, — с энтузиазмом подхватил король, — солдатом быть куда надежнее, чем художником. И полезнее для страны. И лучше. Когда же ты впервые задумался о таком отважном шаге?       — Сегодня утром, — застенчиво сказал Шон. — До этого я не терял надежды однажды стать художником, но ведь за всю свою жизнь я не нарисовал ничего лучше портрета соседской собаки, да и тот был мелом на заборе. Но сегодня провидица из Ансбурга открыла мне глаза…       — Провидица, говоришь? Из Ансбурга? — переспросил король с большим интересом.       — Да, Ваше величество. Она на днях прибыла с торговым караваном и теперь предсказывает всем желающим будущее. Там, в шатре на городской площади.       — Пожалуй, стоит к ней заглянуть, — заметил король. — Эй! Логейн! Логейн? Как насчет того, чтобы зайти к ансбургской предсказательнице?       — Замечательная шутка, Ваше величество, — холодно отозвался тейрн Мак-Тир, подойдя ближе. Король обернулся к нему:       — Отличный полк, не так ли? Посмотри, какие блестящие у них доспехи.       — Было бы хорошо, будь у них столь же блестящая подготовка, — ответил тейрн.       — О, вы можете оценить их подготовку, сэр, — встрял полковник. — Мы специально для этого затупили их оружие. Сейчас мы разобьем их на два отряда, и один отряд будет защищать дорогу, а другой…       Шон нервно завозился на месте. Он ожидал, что на сегодня физические упражнения будут окончены. «По меньшей мере, — утешал он себя, — через год-другой я буду сильным, мускулистым и подтянутым. Тут дочка не то что торговца, а какого-нибудь тейрна на меня западет!».       Солнце клонилось уже к закату, заливая черное поле и пыльную рыжеватую дорогу потоками красного света; и лишь когда небо начало стремительно синеть, полковник угомонился. Король со свитой отбыли в столицу; капитан сидел на земле, непарадно расставив усталые ноги, и утирал с шеи пот. Новобранцы разбрелись по лагерю — кто болтал, кто выискивал себе ужин, кто брился, глядя в начищенный таз, кто, свернувшись в калачик, устроился подремать где-нибудь между ящиков со снаряжением. Шон нашел себе уютное место для раннего сна: позади интендантского шатра, на конской попоне, с офицерским плащом заместо одеяла. Именно там его и обнаружила неугомонная Гара. Шон вяло сопротивлялся и пытался закопаться в плащ и попону, но в объятиях сна остаться не получилось, и вот — Гара уже битый час сидела рядом с женихом, печально вздыхая, и Шон вздыхал вместе с ней.       — Обещай, что ты будешь беречь себя, — ворковала Гара.       — Обещаю, — честно ответил Шон, — я нужен себе целым и невредимым.       — Ты будешь вспоминать обо мне? Ну хотя бы иногда, — беспокоилась Гара, — хотя бы по вторникам и субботам.       — Если найдется свободное время, то буду.       — Ах, Шон, — Гара сокрушенно качала головой; из синей чернильной темноты, подсвеченной огоньками факелов, доносилась тягучая песня с непристойностями. — Отчего ты решил меня оставить? Ты мог бы жениться на мне. Мы бы так хорошо жили вместе. Ты бы открыл свою мастерскую, у нас были бы милые дети…       Шон размышлял тем временем: марчанки — они обычно блондинки или брюнетки? Гара причитала, Шон позевывал, хлопая глазами по сторонам. Полк должен был выступать назавтра и идти скорым маршем, по слухам, на юг; а может, и не на юг, Шон плохо ориентировался в сторонах света, но зато он точно знал, что для скорого марша ему придется в скором времени заняться восстановлением сил. Он попытался пристроить голову на мягкое плечо Гары, но было неудобно, потому что Гара постоянно болтала и у нее плечи подергивались.       — Ты будешь мне сниться, Шон.       — Я постараюсь этого не делать, — пообещал тот, — если это тебя побеспокоит, — Гара распахнула объятия, поймала Шона и прижала к себе:       — Ай, милый, милый!..       Поглядывая одним глазом над ее плечом, Шон подумывал, что киркволльские торговки — это, пожалуй, скорее брюнетки.       — Эй! Шон! Гара! — раздался шипящий шепот. Гара мгновенно отпрянула. Над неудачливой парочкой стоял эльфийский паренек — и откуда бы ему тут взяться? Шон даже не стал спрашивать, отчего эльф знает его по имени. — Гара, тебя капитан видел! Он там просто в бешенстве! Приказал, как только тебя поймают, пороть плетями.       — Плетями! — ахнула Гара и закрыла рот руками. — Но как же можно!       — О, нет! — воскликнул Шон. — Гара, беги скорее отсюда! Капитан в гневе страшен. Его вояки уже разыскивают тебя…       Гара проворно поднялась:       — Шон, я не хочу с тобой расстава…       — Слышишь шум? — эльф махнул рукой в сторону. — Это капитан тебя ищет. У него огромная плетка.       — Беги! — взмолился Шон. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня пострадала.       Гара колебалась. Она хотела было еще что-то сказать и еще раз обнять Шона, но тут в отдалении от шатра заиграли огоньки факелов приближающихся людей — и Гара, порядком испугавшись, дала деру со всех ног. Только и видно было, как колыхалась ее юбка над пышными ножками. Шон вздохнул с облегчением:       — Спасибо, эльф.       — Да не за что, — отозвался тот, усевшись на ящик со снаряжением. — Эти женщины — они… такие. У меня самого две старшие сестры, и обе несносные.       Шон не то засмеялся, не то фыркнул.       — А все-таки зря ты так с ней, — продолжил эльф, улыбаясь. — Премилая девушка, вдобавок, булочница. Это значит, она печет булочки. С ней всегда жизнь будет хороша.       — Всего лишь булочница, — махнул рукой Шон. — Мне провидица из Ансбурга обещала, что я женюсь на дочке богатого купца.       — А-а. Провидица из Ансбурга, говоришь?..       — Да, — поделился Шон. — Сходи на рыночную площадь, загляни к ней в шатер. Она будущее предсказывает. Не бесплатно, правда, но очень приятно. Говорят, сам король хочет к ней зайти.       — Сам король? — переспросил эльф. Его расслабленная улыбка резко пропала.       — Да, а что? Даже короли хотят знать, что ждет их в будущем. Тем более короли.       Сорис добрался до городской стены бегом; он припозднился, и стражники уже собирались закрывать ворота — Сорис прошмыгнул внутрь в последнюю минуту, слыша вслед язвительные подколки. Давно стемнело, но рынок пестрел огнями — у каждого лавочника была лучина, рядом с каждым навесом горел огонек — где обычный масляный, а где и волшебный. На подоконниках первых этажей стояли лампы. Ветер хлопал золотистыми флагами и надувал навесы над товарами. По пути на площадь Сорис столкнулся с Шианни: та отчитывала какого-то человеческого мальчишку лет четырнадцати на вид.       — Ну вот зачем тебе к провидице? — недовольно ворчала сестра и раздраженно передергивала ушами. — А вдруг она тебе скажет что-нибудь, что по возрасту слышать не положено?       — Я не ребенок! — упирался мальчишка. Он был ростом выше самой Шианни, но лицо у него было детское и без намека на бороду. — Я уже умею точить дерево и сам делаю ложки.       — Вот видишь, ты уже знаешь свое будущее, — отвечала Шианни. — Ты будешь точить дерево и делать ложки. Зачем тебе платить провидице, если она тебе скажет то же самое, что и я?       Мальчишка оттопыривал губу и обижался. У Сориса не было времени встревать в их разговор; он пробежал переулками и вылетел на главную рыночную площадь, в центре которой рядом с обычными торговыми палатками стоял ярко-фиолетовый шатер ансбургской пророчицы. По обе стороны от шатра выстроился отряд стражи с факелами, и на площади царило необычайное оживление для послезакатного часа. Зеваки — и бедно одетые ремесленники в засаленных куртках, и купцы в пышных нарядах — теснились рядом со стражей, и стоял гул, какой бывает, только когда в столице происходит что-то совершенно необычайное. Меж двух рядов стражи стоял человек в доспехах, и свет факелов расцвечивал начищенный сильверит фантастическими пятнами. Сорис остановился, поднялся на цыпочки и вытянул голову: нет, не обознался. Это был тейрн Логейн.       Тогда Сорис, ускользнув из-под пристальных взглядов стражников — те как раз задались вопросом, что тут делает подозрительный эльф, — обогнул шатер и юркнул под фиолетовый полог. Крепкий запах благовоний ударил в нос, но Сорис сдержался и не закашлялся. Внутри царила почти полная темнота. Табрис сидела на треножнике, светя в этой темноте оголенными коленками, делала пассы руками и раскладывала карты. Перед ней на низком стуле, закинув ногу на ногу, сидел человек, одетый в шелка. Волосы его были подхвачены золотым обручем. Перебирая карты, он рассеянно улыбался.       — Рыцарь рассвета, — Табрис указала на карту. — Я вижу, тебе предстоит долгая и увлекательная жизнь. Рыцарь выпадает у тех, кто может прославиться на поле брани.       — А-а, вот как, — кивнул молодой король.       — Ты можешь дослужиться даже до полковника.       — До полковника? — с интересом переспросил король. — А если до генерала?       — Если очень постараешься, — ответила Табрис, восхищенная напористостью посетителя, — то и до генерала.       Молодой король загадочно улыбался, и это Сорису совсем-совсем не понравилось. Он вынырнул из темноты за плечом у Табрис и кашлянул, привлекая к себе внимание:       — Прошу прощения… кажется, у нее наступило время отдыха. Она может… немножко… ошибаться в предсказаниях.       Табрис недоверчиво покосилась на Сориса и повела ушами.       — Ничего-ничего, — сказал король с очаровательной улыбкой. — Я все равно хочу ее дослушать. Она так интересно рассказывает!       — Ах… да, — опомнилась Табрис. — Теперь… песня осени. Означает, что твой жизненный путь будет полон открытий…       Сорис дернул Табрис за ухо и тихо зашипел:       — Табрис, дура, это король!       — Что? — та резко обернулась к Сорису и захлопала глазами. Затем снова взглянула на посетителя: — А-а-э-э… Не обращай внимание. Это мой, кхм… прислужник. Он бывает… навязчивым. Особенно когда наступает время ужина.       — Прошу прощения, я не хочу причинить вам никакого беспокойства, — заверил ее король. — Сожалею, что пришел так поздно. Может быть, мне стоит заглянуть назавтра?       — О нет, — встрепенулась Табрис, — не стоит, о, то есть, не подумай, будто я тебя прогоняю, — она снова повернулась к Сорису и шикнула ему, едва шевеля губами: — Уйди!       Сорис пожал плечами. Удостоверившись, что все под контролем, он обошел вокруг треножника и королевского стула, чтобы подобрать разбросанные тряпки, и исчез в темноте — через минуту про него все забыли. Табрис разливалась соловьем про великую победу в грядущей битве, пока не охрипла; тогда король, в самых теплых словах поблагодарив ее за приятное пророчество, пообещал, что поблагодарит ее и звонкой монетой, и потянулся к кошелю на поясе, но кошеля там вдруг не оказалось.       — Странно, — вслух произнес король. — Неужели я его где-то обронил?       Но он не мог оставить пророчицу без оплаты — ведь она была так очаровательна, рассказывала такие приятные вещи, — и, повздыхав немного для порядка, со словами «Надеюсь, Логейн этого не заметит» король вручил ей великолепный золотой обруч. Табрис — глаза у нее так и загорелись — вцепилась в него, как в любимую игрушку.       Сорис выбрался из шатра, путаясь в пологе, и, едва выпрямился, нос к носу столкнулся с вездесущим Шнурком. Засунуть кошель за пазуху Сорис уже не успел. «И какой демон его вокруг носит?» — хмуро подумал Сорис.       — Ты спер деньги у короля, — Шнурок скрестил руки на груди, наблюдая, как Сорис поигрывает толстым кошелем. Сорис гордо задрал нос:       — Это не просто так. Это сестре на платье.