Увертюра

      Эрик сорвал плащ и бережно укутал бледные остренькие плечики Кристины. Девушка, съежившись от ветра, подтянула колени к груди, ткнулась в них подбородком.       — Мадемуазель, вы вся дрожите от холода! Не следовало Эрику приводить Вас на крышу в столь поздний час! — раздался рядом сокрушенный полу стон, полу шёпот человека, существование которого до последних времён составляло для мира Оперы Гарнье самую большую загадку из всех разделов тайн и мистерий.       Сделав над собой некоторое усилие, Призрак опустился на колени позади спутницы и приобнял Кристину за плечи. Его дрожащее дыхание, с шумом вырывающееся из-под маски, коснулось шеи хористки огненным шлейфом. Девушка вздрогнула от того, насколько неожиданным оказалось это прикосновение.       Руки Эрика были большими и горячими. От его одежды тянуло подвальной сыростью и топлёным воском. Его голос, бархатный, мелодичный и глубокий, ни на секунду не мог увязаться с чудовищным уродством, заставившим мужчину когда-то отступиться от идеи привычного людскому роду существования и уйти в подземелья Оперы, где кроме озера и обитающих в нём сомов каждая пылинка утопающей в темноте паутины ходов была пронизана леденящим душу одиночеством. О, это не могло зваться жизнью! То была сущая мука!       Из приоткрытого рта Кристины вырвался рваный, трепещущий звук. Кристина сложила окоченевшие пальцы в молитвенной позе и спрятала их в глубокой складке сукна.       — Однако я вижу, что смущаю Вас. Вы по-прежнему боитесь меня, — голос Ангела музыки, раздавшийся столь близко, что кожа Кристины покрылась мурашками, напоминал увядающую розу. Стоило сомкнуть веки, чтобы увидеть вялые, иссушенные лепестки, кружащиеся вокруг обросшего шипами стебля, в прошлом когда-то составлявшим прекрасный цветок. — И никто не в праве осуждать Вас за это.       — Прошу, не уходите! — со слезами на глазах выкрикнула Кристина.       Она попыталась схватить Эрика за ускользающую руку и, уже знакомая со скоропалительной быстротой, с которой мужчина обычно принимал решения, стремительно обернулась. Однако вместо серо-зеленого купола, надстроек и фигур, украшающих крышу Оперы подобно надгробиям чужих могил, девушка ткнулась в челюсть Призрака. Кристина нечаянно поддела носом край маски и услышала, как за грудиной с почти болезненной силой сократилась сердечная мышца. Эрик удивлённо охнул и спешно оправил маску.       Вопросительно изогнув бровь, он изучающе посмотрел в лицо Кристины. Девушка крепко схватила Эрика за запястье и вернула его ладонь на плечо, а затем, как бы обмякнув, упала на Призрака, так что ему пришлось принять хористку в объятия.       Тяжело выдыхая прохладный июньский воздух, Кристина запрокинула голову назад и, едва касаясь кожи Эрика губами, очертила трепещущую дорожку по его щеке.       Чудовище притянуло к груди жертву и с материнской нежностью поцеловало её в висок.       — Прошу Вас, не уходите, не оставляйте меня одну, — сиплым голосом повторила Кристина, одолев приступ волнения, пеленой застлавшего ей глаза.       — Мадемуазель, клянусь, Ваша просьба составляет удел моих мечтаний, — с придыханием вторил девушке Призрак.       Эрик перенёс одну руку на живот Кристины, тем самым обхватив девушку еще сильнее, и спрятал наполовину изуродованный нос в ямочке над выступающей ключицей. Растворяясь в сердечных персиковых нотах, Ангел музыки оставил на коже короткую цепочку из поцелуев, чуть достигая жара разгоряченной плоти и тут же отстраняясь от неё. При каждом движении Призрака тело Кристины вздрагивало от исходившей изнутри судороги и, сводимое истомой, подавалось навстречу наполовину скрытому лицу.       Голова Кристины кружилась. Эрик мысленно отмечал малейшие изменения состояния девушки, старался действовать аккуратно и быть достаточно учтивым, чтобы случайно не отпугнуть возлюбленную, неосторожным движением вырвав её из состояния внутреннего покоя, напомнив, где и с кем она находится данной ночью. Однако волнения Призрака были напрасны. Кристина по доброй воле вела Эрика и позволяла вскользь пробегать вдоль украшенного богатыми элементами платья, чтобы задержаться подольше на оголённой шее и пристать к ней шершавыми губами.       Оба боялись, что происходящее окажется общей фантазией, игрой обезумевшего от нечеловеческих страданий воображения. Она закрывала глаза и видела северное побережье, омертвевший лик, витражи, молитвенник и пустую гримёрную. Он вспоминал мать, в которой чувство страха и отвращения попеременно вытесняли друг друга, но никогда не смешивались, опуская поэтому всякую жалость к неугодному сыну, цыган, ярмарку и «розовые часы», сменившиеся впоследствии громадой здания Оперы, а ещё позднее — её угрюмыми мрачными подвалами. И хотя Эрик чувствовал вину перед Кристиной, он ясно осознавал, что достиг точки невозврата. Светлые чувства, похороненные внутри него и нечаянно воскрешенные юной хористкой, превратили бесплотного призрака во вполне реального персонажа, покровителя и защитника. Он положит на алтарь свою жизнь, ведь теперь центром его Вселенной является Кристина Даэ, первая женщина, которая не воспринимает его внешность как клеймо, из-за которого он страдает всю жизнь и из-за которого окружающие не желают разглядеть в нём человека.       Их пальцы переплелись. Кристина, краснея, улыбнулась, сражённая охватившим её напором сильнейшей нежности и нежнейшей силы, которые, без сомнения, могли принадлежать только человеку, истерзанному сильной и искренней любовью.       — Эрик! Сегодняшняя ночь так прекрасна… Молю Вас, снимите наконец маску и насладитесь сполна этой чарующей благодатью! Вдохните её запахи, подобно восхищённому парижанину, взгляните на рассыпанные под ногами огни не через прорези для глаз, почувствуйте, как ветер касается Вашей кожи! Позвольте луне посеребрить лицо её магическим сиянием, расправьте крылья и приблизьтесь к небу, станьте ради меня свободным гением, а не искалеченным узником жестокого мироздания! — горячо взмолилась Кристина, сжимая кисть, одетую в кожаную перчатку. — Прошу Вас, мой Ангел музыки, — тихо добавила девушка, шепча слова в мужскую ладонь. Хористка замерла, увидев, как погас фонарь на Йенском мосту. — Да будет Вам известно, некоторое время я в действительности боялась смотреть на Вас, зная, что именно скрывается под маской. Ваше настоящее лицо причиняло мне немыслимую боль, и в Царстве мертвых я страдала, мучаясь от жалости и страха. Однако время это прошло. Ваш громогласный гений одержал честную победу над другими, плотскими и духовными, качествами. Я чувствую Ваше особенное отношение ко мне и поэтому верю, что Вы не причините мне зла, хоть слухи о Вашей жестокости и безумстве опережают Вас на несколько шагов, на каком из этажей Оперы Вы бы не находились. Снимите маску и будьте спокойны, в этот раз я не буду подсматривать.       Пока девушка говорила, Эрик беззвучно сглатывал стекающие в рот слёзы. Совладав с бурей, поднявшейся в его груди, мужчина опустил голову и прижал к лицу Кристины неизуродованную половину.       — Кристина, знайте, что Эрик готов на всё ради Вашей любви! И если Вас больше не отталкивает тот ужас, что прилип к Эрику, всё равно что к орбите Марса притянут Деймос, Эрик сегодня вторично поступит так, как велит его хрустальная госпожа, и явит миру своё истинное лицо, обезображенное, изувеченное, лицо, напоминающее труп, но бесконечно очарованное Вашей внутренней чистотой, о, Кристина!       Эрик перехватил тонкую руку, поглаживающую воск доверительными касаниями, и мягко отстранил её от лица. Призрак отвернулся к статуе Поэзии, чтобы предотвратить возможную трагедию и не напугать девушку, ведь в обманчивом серебристо-голубом полумраке его лицо могло показаться хуже, чем при свете дня. Кристина продолжала вести себя послушно и Эрик, наконец, ей поверил.       Не оборачиваясь, мужчина снял белую восковую пластину, рельеф которой в точности повторял его черты и имел череду впадин и возвышений от надпереносья до скуловой дуги. Вновь его коснулись длинные хрупкие пальцы, и тогда Призрак всё понял. Эрик вложил маску в слепо подставленную ладошку и, чуть повернув голову, краем глаза наблюдал, как Кристина рассматривала его маску, подушечкой указательного пальца выводила на её поверхности витиеватые узоры.       — Закройте глаза! — отрывисто бросил Эрик; девушка подчинилась, и в следующую секунду Призрак припал к её губам.       Он жадно целовал её, словно путник, утомлённый долгим странствием по пустыне и нашедший в конце концов безграничный источник влаги, целовал, полностью околдованный чувством собственной значимости, ощущением необходимости другому человеку. Кристина не плакала и не отстранялась, когда Эрик забывал об осторожности и прислонялся к ней мертвой половиной, напротив, лишь нежно трогала его лицо и вела себя исключительно смело. Эрик восхищался своей ученицей. Всецело властвуя над ней, он направлял пробудившиеся инстинкты, не знакомые юной красавице Даэ, он упивался тем, что Кристина видела в нём одарённого человека, а не просто урода, у которого даже не было настоящего имени. Его сердце болело от радости и разрывалось от благодарности, так что Эрик не смог сдержать нового приступа рыданий.       Спрятав лицо, он вскочил на ноги и затрясся, крупно дрожа, не беспокоясь от того, что Кристина обнаружит его слабость.       Девушка, грустно вздохнув, также поднялась, подошла к Эрику со спины и обняла его за пояс. Поглаживая Призрака до тех пор, пока его дыхание не выровнялось, Кристина затем протянула Эрику маску и, наполовину сняв плащ, обернула им высокую худую фигуру.       — Ну вот, теперь дрожите и Вы, — успокаивающий голос Кристины журчал, словно горный ручеек, и звучание его, подобно воде, приносило в ночь освежающую сладость, — стало быть, пора возвращаться.       Кристина, поднявшись на носочки, быстро поцеловала Призрака, приложила маску к его лицу и с сияющими глазами посмотрела на Эрика, готовая всецело разделить с ним его переполненную страданиями чашу.       Отделившаяся от каменной статуи тень следила за тем, как дыхание жизни, доброты и тепла касается мертвеца и проливает свет в наполненное гнилыми мыслями сознание. Наблюдая за добровольным заключением существа, оказавшегося с главным мучителем Гранд-Оперы под одним плащом, дарога думал об одном:       — Не понимаю… — сказал вслух Перс, видя перед собой единение душ, казавшееся ему показательным.       Любитель люков не мог не знать о том, что его старый знакомый находится в эту секунду в непозволительной близости к влюблённым. Нет, влюблённых Перс не различал. Перед ним стояло чудовище, сила которого заставила невинное дитя покориться чужой воле, обманом внушившего наивному созданию ангелов влюблённость, переросшее, очень возможно, в чувство любви.       По спине Перса пробежал холодок, когда по серебряному полю разнёсся нежный мужской голос. Осознав, что монстр ни сном, ни духом не подозревал о присутствии на крыше третьего человека, Перс попятился, пока не достиг двери, ведущей на лестницу. Какое сказочное везение! Раскрой Эрик дарогу за его занятием, Мифруа бы не пришлось больше беспокоиться о самочувствии хозяина. О, какое это всё-таки удивительное везение!

Мягко, ловко, музыка будет ласкать тебя... Внемли ей, почувствуй, как она тайно овладевает тобой... Оставь свои предрассудки, позволь своим фантазиям расцвести В темноте, которую, как ты знаешь, тебе не побороть — Темноте музыки ночи...