Не смею выразить тебе свои чувства

За окном давно стемнело. Кьеко находилась в квартире Тсуруга-сана и дежурила у его постели уже не первый день. Кажется, он наконец-то начал засыпать. Могами приблизилась и осторожно натянула ему на плечи одеяло. Сэмпай дышал хрипло, и даже во сне его грудь продолжала вздыматься от кашля. Каждый его неровный вздох отзеркаливался незаживающим рубцом у нее на сердце. Тсуруга-сан всегда казался сильным, волевым человеком. Создавалось впечатление, что никакая болезнь не властна над ним, но болезнь есть болезнь. И ей все равно, кого выбирать своей жертвой. Мысли помехами мельтешили в голове, и Кьеко не сразу поняла, что этот фоновый шум на самом деле не был порождением ее воображения, он был реален. Просто в комнате все еще работал телевизор. Она уже взяла в руки пульт, как вдруг замерла… Женщина в строгом костюме объявляла последние новости текущей недели. «Поступило сообщение, что известный актер, Тсуруга Рен, временно отстранен от дел и отказался от участия в нескольких популярных проектах. Ходят слухи, что актер был госпитализирован…» Ведущая проговорила это сообщение сухим, безэмоциональным голосом, как будто объявляла обычный прогноз погоды. Кьеко резко нажала на кнопку, и неприятная женщина с телеэкрана сразу же исчезла. Если бы точно так же можно было отключить проклятую болезнь. Могами ушла на кухню. Нужно было чем-то занять руки. Она включила воду, решив разобраться с грязной посудой, но гнусные мысли никуда не исчезли. Они были как инфекция, с каждым днем лишь сильнее множились и поглощали все ее эмоции и чувства. Вот так теперь они живут. Ее сэмпай медленно увядает за соседней стеной, а все, что она может сделать, так это стоять здесь и мыть эти треклятые тарелки. Они не раз обсуждали это с Президентом. Можно было бы попытаться увести Тсуруга-сана в Америку, но от этого ничего бы не изменилось. Потому что никакого лекарства от этой болезни не было, ни в одной стране мира. Лишь в единственном случае возможно излечение — если объект односторонней любви ответит тебе взаимностью. И что бы они ни попытались сделать, все это бесполезно, только лишняя порция нервов и беспокойства. Так что Рен принял решение остаться в Японии, и никто не смог его в этом переубедить. А все, что оставалось Кьеко, так это позаботиться о своем сэмпае, день за днем выметать из дома ядовитые листья гардений — белые изгибчивые лепестки, которыми, казалось, успел пропахнуть каждый миллиметр его необъятной квартиры, — и ждать. Наблюдать за тем, как он… Ее пальцы дрогнули, и тарелка едва не выскользнула из рук, но Кьеко успела ее вовремя подхватить. Кьеко заметила, что с недавних пор начала бояться слова «завтра». Она почти не спала, не могла заснуть надолго, занимала себя чем угодно, пока ее измученный организм не вырубался принудительно. Дни тянулись и смешивались в один нескончаемый поток времени. Их мир превратился в одно сплошное «сейчас». Могами начала тереть тарелки с большим напором. Если бы только Кьеко знала, кто она. Кто та, из-за кого заболел Тсуруга-сан? Он ей об этом не говорил и, похоже, уже никогда не расскажет. Даже находясь в таком ужасающем состоянии, он отказывался назвать кому-либо ее имя. Президент как будто о чем-то подозревал, но не рассказывал ей. Если бы Кьеко имела хотя бы малейшую догадку, она бы достала ее из-под земли. Она бы вывернулась наизнанку, но заставила бы ее приехать к нему. Она даже готова умолять ее, если понадобится. Черт побери, да кто же она такая, что заставляет ее сэмпая терпеть эту мучительную боль? Кем может быть та, что обрекает его на медленную смерть? И почему он даже не предпринимает попыток связаться с этой девушкой? Почему?! Тарелка выпала из рук и, отскочив от столешницы, полетела на пол. Кьеко потянулась за ней, но словить не успела, и тарелка звонко разбилась на острые кусочки, полоснув по руке одним из осколков. На подушечках пальцев остались мелкие царапинки, а на ладони правой руки краснел глубокий порез. Кьеко сжала ладони в кулаки и опустилась на корточки перед разбитой посудой на полу. Могами презирала себя. Потому что в эту самую секунду ей внезапно захотелось убить её. Никогда бы она не подумала, что ее злоба и ненависть может однажды принять настолько ужасающую форму. Темная сторона ее личности многократно усилилась. Она взывала и стремилась вырваться на свободу, завладеть ее сознанием и всеми мыслями. Внезапно в горле запершило. Ее легкие щекотало, а в глотке как будто что-то застряло. Кьеко кашлянула. Потом еще и еще раз. Могами опустила взгляд и замерла. На ее коленях остался голубой лепесток. Она осторожно взяла его в руки. Он был необычной формы: кончик листка заостренный, зубчатый, как будто специально вырезанный ножницами. Как странно, что природа способна создавать такие вещи. С виду колючий, но на ощупь очень нежный. Это был обычный василек, сорный цветок, вырастающий у обочин дорог. Что за глупая насмешка судьбы? Ее чувства в самом деле были ни чем иным, как никому ненужным сорняком, нуждающимся в хорошей прополке. Это был тот самый сорняк, который она никак не могла вырвать из своего сердца, от которого никак не получалось избавиться. У Кьеко было совершенно безразличное выражение лица. Вот так, значит, да? Что ж, а какая теперь разница. Как вдруг позади послышались шаги. Она быстро спрятала лепесток в карман. — Что-то случилось? Могами-сан… Кьеко резко поднялась. — Д-да вот, тарелка разбилась… — Она машинально указала на результат своей ночной уборки и запоздало спрятала руки за спину, встретив взгляд сэмпая. — Простите, я вас разбудила? Не успела она ничего возразить, как Тсуруга уже приблизился к ней и развернул к себе ее запястья. — Ничего страшного, значит? — он вздохнул, осматривая ее израненные пальцы. Аптечка нашлась легко. С недавних пор лекарств в его доме было не меньше, чем в больнице. Они сели и Тсуруга-сан занялся ее рукой. В горле у него першило и время от времени Рен продолжал кашлять, хоть и старался сдерживать этот порыв, душистым цветением зреющий в его груди. Хуже всего был запах. Если с лепестками еще можно было бороться, то этот глубокий сливочно-кремовый аромат успел заполнить всю квартиру, каждую комнату, каждый угол. Сколько не проветривай комнаты, бесполезно, гардении благоухали повсюду и, казалось, сумели пропитать всю одежду, кожу, мысли. Этот отравляющий аромат, который Кьеко должна была презирать, почему-то, наоборот, завораживал и сладостно опьянял. Он не отпускал ее, даже когда она отлучалась куда-нибудь на улицу. Цветы стремились обольстить другую, ту, о которой Кьеко не имела ни малейшего представления, но почему-то под их влияние попадала и она сама. Как бы далеко не уходила, она продолжала чувствовать его. Этот запах преследовал, одурманивал и кружил не только голову, он очаровывал ее сердце. Гардении цвели и отчаянно искали взаимности. Раньше Могами нравились цветы, но теперь она их ненавидела. Слишком много вещей она начала теперь ненавидеть. — Зря вы встали с постели, вы же еще плохо себя чувствуете. — Мне полезно пройтись. Закончив обрабатывать и перевязывать ее руку, Рен наконец поднял на нее внимательный взгляд: — Вам лучше вернуться на работу, Могами-сан. — Я не оставлю вас. — Она сразу же сжала его руку своей перевязанной ладонью. В ее глазах упрямство. Она и правда, как сорняк, могла очень крепко ухватиться своими корнями за желаемое и не уходила, пока силой не вырвешь. — Я очень благодарен вам за помощь, Могами-сан. Но я, правда, способен и сам позаботиться о себе. Он натянуто улыбнулся. Даже его фирменная улыбка сейчас получалась со скрипом. Он смотрел на нее миролюбиво и действительно не хотел, чтобы его кохай так убивалась и тратила свои силы и время на эти бесполезные посиделки с ним. — Да и вам следует готовиться новому проекту, разве нет? Кьеко смотрела на сэмпая, но в его словах слышала только одно: «Уходите, Могами-сан. Я хочу умереть в одиночестве». — Я не уйду, — на этот раз в ее голосе проскользнула скрытая угроза. Она сильнее сжала его руку — так, что ее повязка сильнее пропиталась кровью. — Могами-сан, ваша рука… Она отстранилась и оперлась руками о стол. — Тсуруга-сан, почему вы не хотите назвать мне ее имени? Он вздохнул и посмотрел на нее каким-то странным взглядом. Молчит. — Уверена, она не откажется с вами увидеться, если узнает, что вы… — У вас не получится ее найти, Могами-сан. — Да почему же нет? Почему?! — она наконец взорвалась. — Неужели вы совсем ничего не хотите сделать? Будете просто сидеть и ждать, когда… — ее голос сорвался, она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. — Могами-сан, не надо… — он по-отечески погладил ее рукой по спине. — К тому же, это все равно ничего не изменит. В конце концов, человеческие чувства — это не то, что можно… кхм, навязать. Кьеко одним движением смахнула слезы со щек и подняла на сэмпая сосредоточенный взгляд. — А она знает, что вы… ну, что вы ее… Он смотрел на нее пристально и как-то подозрительно. — …Я пытался. — Так вы ей так и не сказали об этом? То есть она до сих пор ничего не знает?! — Насколько же чудовищно упрямым иногда может быть ее сэмпай. — И как тогда после этого вы можете… — Ей это не нужно. — Вы не можете знать этого наверняка! Внезапно на Рена напал очередной приступ кашля, он отвернулся и снова достал платок. Его легкие обвивали колючие стебли гардений, шипы дразнили и царапали его тело изнутри, а глянцевые листья разрастались быстрее. В этот раз это продолжалось дольше, чем обычно. В его легких пышными гроздьями распускались цветки гардений, они рвались на свободу и белыми волнистыми лепестками сыпались на стол. Так происходило всегда, когда он оставался со своей кохай наедине. В этот раз он находился рядом с ней слишком долго и слишком близко. Цветы протестовали и сопротивлялись. Цветы хотели её. У Кьеко внутри все клокотало от смеси несправедливости и какой-то неуправляемой ярости. Она почти дошла до того, что начинала ненавидеть даже его, своего сэмпая. За то, что опустил руки. За то, что совсем ничего не хотел изменить и не оставлял ей шанса что-либо предпринять. Как мог он, человек, который всегда учил ее бороться и преодолевать препятствия, бросить любые попытки противостоять болезни, продлить свою жизнь?.. Когда эта вспышка кашля наконец утихла, Кьеко поднялась, наклонилась к сэмпаю ближе и заглянула прямо в глаза, почти проникая своим взглядом в самые тайные глубины его души: — Значит, не скажете мне, так? — Рен смотрел на нее настороженно. Это было опасно, она что-то задумала. — Что бы я ни сделала, все равно не скажете? Эта напряженная борьба в гляделки продолжалась целую минуту. И по непробиваемому выражению лица Тсуруги-сана было ясно, что он действительно не собирается ей отвечать. Что ж, в конце концов, кто она такая, чтобы вмешиваться в личную жизнь этого человека. Кто она, чтобы ради нее он бередил старые раны и раскрывал перед ней свою душу? В груди кольнуло, а в глазах у Могами проскольнула горечь. Она отстранилась. Ее взгляд потухший, бесцветный, почти мертвый. Рена пугал этот взгляд. И очень настораживал. Он внимательно наблюдал за каждым ее движением. — Что ж… — она безэмоционально опустилась на соседний стул. Как пустая шарнирная кукла. — Ладно, как хотите. Она замолчала и, кажется, не собиралась продолжать разговор и что-либо еще объяснять. Гнетущая тишина затянулась. — Могами-сан… — Тсуруга осторожно коснулся ее плеча, но она никак не отреагировала. — Если вам все равно… тогда мне тоже. И снова тишина. Что это значит? Что она имела в виду? Рен был совершенно сбит с толку. Именно поэтому он не хотел, чтобы она приходила. Не хотел, чтобы она видела то, что с ним рано или поздно сделает болезнь. Как вдруг… этот звук. Этот опротивевший до дошноты звук. Это был кашель. Вот только в этот раз он принадлежал не ему. Кьеко сидела, свесив голову вниз так, что волосы загораживали ее лицо. Ее плечи слегка подрагивали, а на колени сыпались лепестки. Синие. Игольчато-острые лепестки. Он резко развернул ее к себе и заставил поднять на него взгляд. Внезапно в одно мгновение весь его мир перевернулся. Едва он смог примириться со своей участью, как судьба преподносит ему очередной удар под дых. Этого не может быть. Она не могла заболеть, не могла! Только не она. У кого, как не у члена отдела «Люби меня», должен быть иммунитет к этой болезни? Кьеко инстинктивно прикрыла рот рукой, но все равно продолжила кашлять. Приступ затянулся, и она уже не была в силах его остановить по собственной воле. Тсуруга оцепенел. Сомнений нет, это действительно случилось. Это не блеф и не шутка, она в самом деле больна. — Когда… когда ты узнала? Но самое главное, из-за кого? Немой вопрос застыл на губах. Его глаза загорелись опасным блеском. Кьеко едва сдержала победоносную усмешку. Вот оно, этот взгляд. Только это смогло его наконец расшевелить. Что ж, один-один. Счет сравнялся, сэмпай. — Вы мне не отвечаете, почему я должна? — Могами-сан… — его взгляд прожигающий насквозь. Руки сильнее сжались на ее плечах. Все то, что до этого переживала она, теперь бумерангом испытал он сам. Все пошло не по плану. Все должно было случиться не так, все разбилось и рассыпалось в один миг. Все это время только мысль о том, что ее впереди ожидает долгая и счастливая жизнь, позволила ему смириться и принесла в сердце покой. Она должна жить... Но в глазах Кьеко явно читалось намерение: «Потонем, так вместе». Если нужно, она может стать не менее упрямой, чем ее сэмпай. Его глаза помутнели, голос тихий и очень хриплый: — Ответь мне… кто он? Если она продолжит тянуть хоть минуту, он самолично вытрясет из нее это признание. — Разве вы не знаете, Тсуруга-сан? — он смотрел на нее вопросительно. — Ваша болезнь заразная. Рен еще не совсем осознал, но уже почувствовал, как внезапно перестало першить в горле. Осторожно и мягко он притянул к себе свою кохай, как будто опасаясь, что все это сон, все это может исчезнуть в любую секунду. Но цветы все поняли. Гораздо быстрее, чем он сам. Гардении благодарно качнули своими лепестками в последний раз и мгновенно исчезли, рассыпавшись на атомы. Кьеко опустила голову на плечо сэмпая и закрыла глаза. Буря в ее сердце тоже начала магическим образом утихать, образуя в груди что-то теплое, нежное и совсем не колючее. Почти одновременно они сделали вдох… и впервые за долгое время выдохнули легко и свободно.