Пустоты

Они уснули в обнимку, в кустах, спрятавшись от льющейся с неба воды под невысоким каменным козырьком. Всадники не вернулись. Иногда Элли всплывала на поверхность сна и ее посещало бесконечное удивление тому факту, что ее руки обнимают кого-то маленького, слабого и беззащитного. Память рук; она уже делала так раньше, давно, в прошлой жизни. Иногда сквозь сон она даже следила: не соскользнули руки, не разжалось объятие? Видела их, свои, худые, судорожно вцепившиеся в коричневую охотничью куртку на ребенке, что спал, съежившись, как маленькое животное. Память рук. Неожиданно Элли поняла, что спит, и что находится в одной из пустых, занавешенных комнат памяти, которая теперь оказалась полна света, уюта, тепла; мимо ходила Дина, деловитая и молодая, то с пачкой простыней, то с корзиной белья, и молочный свет солнца ложился на мебель, рисуя косые узоры из теней на стенах и полу. Элли сидела в этой комнате, полная умиротворения, и особую радость доставляли ей картины, развешанные по стенам — ее картины, рисунки, просто наброски, портреты, пейзажи, натюрморты из игрушек и овощей. Но свет снаружи становился ярче, еще ярче, и, наконец, нестерпимо яркий, выгнал Элли наружу из комнаты, и снова был пустой длинный коридор, и еще много-много комнат по обе стороны, и занавеси колыхались на каждом дверном проеме от неизвестно откуда взявшегося сквозняка. Минуя комнаты, Элли двигалась в конец коридора, где, она знала, что-то важное. Дойдя до конца, Элли сделала шаг в темноте — и ее нога соскользнула в пустоту. Лестница. Вздохнув, она проснулась. Объятия разжались, мальчишка выскользнул и теперь спал, привалившись к ее боку. Ночь еще не настала, но катилась на мир подобно большому сгустку тьмы. Элли сморщилась от боли в пояснице — и невольно вспомнила, как строила свой первый дом. Она ушла далеко, так далеко, как могла, и, не имея карты, заблудилась. Мимо нее проплывали маленькие городки, которые она огибала, заходя внутрь, лишь если требовалось что-то из припасов. Большинство городков было полно зараженных; она ускальзывала, научившись не поднимать шума. Пейзаж вокруг начал неуловимо меняться, горы сменились равниной, и тогда она поняла, что ушла достаточно далеко от Джексона. Один из лесов показался ей приятным: старый, с высокими деревьями, низким подлеском — опасность не подкрадется исподтишка. Она потратила три дня на изучение местности, выяснила, что неподалеку есть пожарная вышка — судя по следам, люди не забредали туда уже много лет. Еще в часе пути была река: широкая, естественное заграждение. Опасность исходила от шоссе, но Элли ушла как можно дальше, в глубь леса. Она шла по тропе, тихо радуясь тому, что видит, слышит и ощущает; тому, что вокруг нет человеческих лиц. Места в памяти, которые занимали люди и события, постепенно начинали стираться уже тогда. Ее усталый мозг радовался тишине и пустоте, как живительной энергии. По большому счету, Элли не ощущала в себе никаких мирских желаний. Она выбрала поляну и разбила там лагерь. Потом наведалась в городок, что лежал киломатрах в десяти, и принесла топор, пилу, прочие необходимые инструменты. Она предполагала, что поставить сруб ей будет не по силам, но хотела попробовать. В конце концов, если не удастся, можно будет вырыть землянку. Она рубила деревья, уже понимая, что проиграла. Валила их, очищала от сучков и вытесывала пазы, потом волокла к месту, где, по задумке, строение должно было стоять. Деревья были слишком тонкими. Но она едва тащила их. К вечеру Элли очнулась, лежа во мху, вся мокрая, и с удивлением поняла, что перенесла обморок. Нужно было проверить силки, но у нее не оставалось сил, чтобы подняться. Золотое закатное солнце пронизывало лес, клоня за деревьями длинные чернильные тени. «Нет, все же надо», — сказала Элли себе и встала. Прошедший день казался сумбурным и тяжелым сном. Что она творила? Почему она решила, что у нее получится? Не сошла ли она, в конце концов, с ума? Спотыкаясь, она побрела в сторону силков и, не успев отойти на десять шагов, схватилась за ружье. Перед глазами плясали огненные точки, но сквозь них явно прорисовывался человеческий силуэт. — Уходите, — предупредила Элли на выдохе, поднимая ружье. Руки ее дрожали. Человек неуловимо приблизился. Элли поняла, что беззащитна, и что ей придет конец, если она не выстрелит немедленно. — Ты только погляди на себя, — произнес мужской голос, плывущий, как искаженная аудиозапись. — Девочка, ты совсем устала. Что ты здесь делаешь? Карл, смотри. Девочка — строительница. — Разворачивайтесь и уходите, — повторила Элли, чувствуя, что снова теряет сознание. Человека, что стоял ближе, она еще могла разглядеть — невысокий, плотно сложенный, с черными усами и нашейным платком. Того, что, как оказалось, стоял за деревом, она не видела вовсе. — Иначе я стреляю. — Успокойся, малышка. Мы только хотели узнать, не нужна ли тебе помощь. — Нет, не нужна. — Ты здесь городишь что-то, — человек сплюнул. — Ты сама не справишься. Да опустишь ты, наконец, ружье? Мы не причиним тебе вреда. — Уходите! — закричала Элли. Все поглотил золотой с краснинкой, как закатное солнце, страх. Огненные точки перед глазами складывались в немыслимые фигуры, в голове стучало. — Я стреляю! Силуэты людей стали отдаляться, они что-то говорили, но Элли не понимала их. Она вдруг перестала понимать человеческую речь. Словно китайский или испанский — тарабарщина, ничерта не понять. Позже она так и не смогла определить, перешли люди на незнакомый ей язык или что-то случилось с ее мозгом. Они ушли. Придя в себя, Элли кинулась к лагерю и стала судорожно собирать вещи. Страх, откуда страх, ведь ее давно перестали пугать люди — это всего лишь люди — «они подкрались, когда я была беззащитна, вот откуда страх». Ни на минуту не пришла ей в голову мысль, что никто не подкрадывался; что опасности в этой встрече не было. Правды узнать ей было не суждено. Понимая, что место не настолько нехоженое, как ей показалось на первый взгляд, она бросилась бежать прочь от лагеря, бросив инструменты. Спустя какое-то время она обнаружила себя по пояс в ледяной воде, что перекатывалась через валуны, как табун диких лошадей с пенистыми гривами. Окунув лицо в воду, Элли открыла глаза. И увидела Джексон. Дину. Малыша-Картошку. Джесси. Джоэла. Упорно удерживая голову под водой, она начинала задыхаться. Все это должно было остаться там, раствориться, утечь. Она была совсем одна. Никогда больше, — сказала она себе. — Я могу только причинять боль. Я могу только — я ничего больше не могу. Дина. Джоэл. Джоэл поднялся с кресла с махнул ей рукой. Ее глаза распахнулись широко, сердце перекувыркнулось, и она вынырнула из воды. В носу и во рту стоял привкус крови. Легкие бешено работали, хватая лесной воздух. Как много в нем было ароматов — удивительно; можно было сесть на берегу и разложить на составляющие. Каждое растение выделяло свои собственные запахи. Каждое дерево, каждый кустарник, каждый цветок. Элли ушла оттуда еще дальше, туда, где дороги кончались; много дней проведя в пути, отощала и теперь едва могла идти. Люди ей больше не встречались. В одном лесочке, неподалеку от городка с нефтяными резервуарами, что виднелись издалека, она обнаружила хижину. Стоящая на холме, она выглядела нежилой, но уютной; отворив скрипучую дверь, Элли нашла внутри постель с матрасом и печь-буржуйку. Дров не было. На всем лежал толстый слой пыли. На столе виднелась записка; она взяла ее и вышла наружу, чтобы прочитать. «Если читаешь это, Ллойд, я в рот ебал тебя и такую жизнь. Я ухожу к морю. Оставайся, если хочешь. Если не захочешь — найдешь меня там, где на утесе сползает в воду огромный камень в виде слона. Твой Брюс». Элли обернулась к хижине и поняла, что нашла свой дом. *** — Ты знаешь, кем был твой отец? — спросила Элли, кончиками пальцев держа в руках жареное крыло фазана. Мальчик сидел рядом, утонув в куртке, и играл с солдатиками, которых соорудил из веток. Один вполне походил на человека, второму недоставало правой ноги. — Знаю. Мама рассказывала. — А ты знаешь, что он погиб из-за меня? Джей-Джей упорно играл. — Мама говорила, что он просто погиб. Пошел куда-то и не вернулся. — Он пошел за мной, Джей-Джей, — с силой выговорила Элли. — И не вернулся. — Угу, — мальчишку будто совсем это не занимало. Он витал где-то в облаках. Костер, что они зажгли на дне ущелья, был опасен, очень опасен; но им нужно было поесть, и они оба замерзли. Приоткрылась еще одна занавешенная комната; Элли помотала головой, чтобы отогнать воспоминания. Мальчик отложил «солдатиков» и удивленно посмотрел на нее. — Все в порядке, — сказала Элли. — Я утопила это. Джей-Джей ничего не понял, и она была рада этому. — Ты странная, — спустя некоторое время раздалось из недр охотничьей куртки. Элли улыбнулась. Конечно, она странная. Как можно рассказать ребенку обо всем, что произошло тогда? Обо всем, что произошло после того, обо всех этих пустых, бесплодных годах? Дина, должно быть, рассказала бы ему однажды, — подумала Элли. Не сейчас. Слишком рано. Он еще такой ребенок. Я украла чужого ребенка, — подумала она и резко тряхнула головой, отгоняя страшную мысль. «Убью эту суку» — сказал патрульный на коне. Убила бы себя сама, — подумала Элли. — Далеко до дома? — спросил мальчик не в первый раз за день. — Теперь — да, — Элли вздохнула, с трудом возвращаясь к «здесь» и «сейчас». — Я не знаю, насколько мы отклонились от курса. Я даже не знаю, где мы сейчас. Когда рассветет, нужно будет подняться повыше, осмотреться. — Она надкусила фазанье крыло. — Но они найдут нас там, Джей-Джей. Наверно, туда они пойдут в первую очередь. «Если Дина тоже участвует в поисках». Может, это и будет лучше, если они найдут нас, — потекла мысль дальше. Я не могу просто взять и украсть ребенка, не зная, что на самом деле происходит в его семье. Я не могу взять его с собой. Только не в ту жизнь, которую я веду. Так что да, так будет лучше. Мы придем туда, домой, он получит, что хочет, а потом они найдут нас. А потом, — что было потом, она не желала думать. Мальчик едва слышно загудел — солдатики вступили в сражение. — Если дашь мне время, — сказала Элли, — вырежу тебе нормальных. Из дерева. — Лучше верни мне моих старых, — пробурчал Джей-Джей. Костер горел, видимый на многие километры. Но — если смотреть с высоких точек. Элли надеялась, что ночью погоня если не прекратится, то сократит свой пыл; темно, а гнать коней по горным тропам в темноте — самоубийство. Максимум они могут приметить огонек в ущелье, чтобы утром отправиться туда. Поэтому с рассветом нужно будет спешить. Дом еще никогда не был так далек и так недосягаем. — Элли, просыпайся, — Джей-Джей потряс ее, и она вынырнула из сна. Опасность? Она схватилась за нож и тут же поняла, что все спокойно — просто утро. Небо зеленело у подола. Кроны деревьев вырисовывались черным, как будто начерченные угольным карандашом. Мальчик уже почти собрал стоянку; оставалась сама Элли и ее немногочисленные вещи. Сбоку от нее лежал дневник. Припоминая вечер, Элли взяла книжечку и положила на лоб ладонь. Вчера она что-то писала туда. Пока мальчик отлучался в кусты, она позволила себе открыть дневник и прочесть кривовато — сказывались годы воздержания от письма — накарябанные строки. «Дина, я украла твоего ребенка. Лучше бы я утопила себя тогда. Но мне казалось, что хуже уже не будет, потому что я больше никому не причиню вреда. С Джеем мне тепло и хорошо. Я обещаю, что верну его, когда придет время. А ты, конечно, расскажешь мне, что там у вас произошло. Мы сделали выбор, Дина, и я о своем жалею.» — Идем, — поторопил ее вернувшийся мальчик. Он подпрыгивал на одной ноге, таким образом выражая нетерпение. — Ты странный, — сказала Элли. *** В тот день они не достигли дома. Ретировавшись со стоянки с рассветом, они снова начали восхождение на ближайшее нагорье. Звуков погони не было слышно, следов погони на тропах не обнаруживалось. Патрульные либо были далеко в стороне, либо — об этом Элли старалась не думать — уже ждали их в доме, что посреди колышащейся лунной травы. Джей-Джей выбросил «солдатиков» и шел, пригорюнившись. Элли ощутила укол вины. У каждого есть что-то дорогое его сердцу, даже у ребенка. «Я свое дорогое оставила, спрятала, и решила, что так будет полезно и для него. Что я за человек в таком случае?» Они могли бы вернуться за рюкзаком — но нет, эту мысль Элли быстро оборвала. Это значило окончить путь и погибнуть. — Расскажи еще что-нибудь об отце, — попросила она на привале у ручья. Весь день Джей-Джей был молчалив. Возможно, он уже пожалел о том, что пустился в путь — этот маленький, храбрый охотник, разведчик, скаут. Теперь он сидел в двух метрах от нее, будто желая отгородиться, и играл с камнями. Один камешек походил на жабу, другой — на ящерицу. Элли усмехнулась, осознав, что и сама не потеряла воображение. — Пожалуйста, — повторила она и попыталась заглянуть мальчику в глаза. Нежность, что проснулась в ней накануне, требовала выхода. Но ребенок будто окуклился; и неясно, что было тому виной. — Скучаешь по маме? — наконец спросила Элли, уже чувствуя себя глупо. Она уже думала, что он не ответит, но он вдруг отбросил камешки и сказал: — Скучаю. — Может, вернешься домой? — с надеждой спросила Элли. В то же время в ней билось желание услышать «нет». Мальчик помедлил. — Знаешь, что папа делал? — хрипло заговорил он. — Когда я промахивался на охоте, он бил меня по голове, вот так, — он изобразил оплеуху самому себе. Потом втянул руки в рукава и продолжил. — А когда я наконец попал, он сказал, что убьет меня, совсем как я убил. — А в кого ты попал? — В оленя, — быстро ответил Джей-Джей. Элли моргнула. Что-то было не так. — Джей? — она наклонилась к нему. — В кого ты попал? — В оленя, — яростно повторил Джей-Джей. — Прямо башку ему прострелил. Радовался, думал, отец тоже порадуется. Но он схватил меня и сказал, что убьет. Элли отстранилась. Задумчиво она посмотрела на верхнюю полосу деревьев; где-то далеко-далеко подымался одинокий столбик дыма. — А еще, а еще, — Джей-Джей начал захлебываться, как делали совсем маленькие дети, — А еще он иногда маму связывал веревкой и бил. Бутылкой. Она снова посмотрела на него. — Бутылкой, — убежденно повторил Джей-Джей, видя, что рассказ не оказывает на Элли такого воздействия, как раньше. — Прямо по ногам, по рукам, по голове. Мама в синяках ходила, а иногда не могла ходить. А иногда он подвешивал ее вверх ногами и — — Джей-Джей, хватит. Элли смотрела на ребенка; занавесь слегка приоткрылась. Она увидела краешек истины. Но до полной картины было еще далеко. — Часто врешь, да? — спросила она, дрожа не от злости, не от печали, а от какой-то странной опустошенности. Словно освещенная комната, что приснилась ей утром, захлопнулась и погрузилась во мрак небытия. Внезапно склонившись, Элли вцепилась руками в волосы и закачалась, как животное в клетке. Тоска, которую она ощутила, не возвращалась к ней много пустых, но стабильных лет. — Я не вру, — неуверенно сказал Джей-Джей. Они помолчали. Потом Элли встала и сказала ему собираться. Столбик дыма на горизонте привлекал ее взгляд. На сей раз отброшены были камешки в виде жабы и ящерицы; мальчик бросился в гору впереди нее, проворно и радостно, а Элли пустилась следом, стараясь смотреть себе под ноги как можно внимательнее. Она плохо видела из-за подступавших к глазам слез. Взобравшись на вершину, они огляделись. Побег отбросил их далеко на запад от тропы, что вела к дому; сейчас же плоскогорье и волны молочной травы было видно, как на ладони. Предстояло идти еще полдня или чуть больше. Элли снова обернулась к дымной полосе, что вилась к северу. — Ура! — закричал Джей-Джей, разведчик и охотник, подпрыгнул и издал индейский клич. Эхо разнеслось далеко по всем ущельям.