No thought, no feeling, no regret

Когда кислородная стрелка начинает упираться в нижний край шкалы и остатки воздуха в скафандре заставляют вдыхать всё судорожнее, Кара Трейс лежит на полу сайлонского истребителя, в слизи и ошметках поперечных мышц, и не думает ни о чем. Она методично перебирает то ли трубки, то ли сосуды (твою мать, они же там помрут в ужасе, когда узнают, что эти тостеры на ножках отрастили себе полноценные живые органы), рычит в недовольстве и старается дышать медленнее. Она не думает о Заке Адаме, не думает о его чертовом братце Ли, и даже не думает об их разгневанном отце, которого последние месяцы считала едва ли не своим отцом тоже — и который, пожалуй, после ставшего таким далеким разговора скорее пожелал бы, чтобы Кара сдохла в этом вонючем сайлонском чреве, чем вернулась обратно. Сейчас существуют только она, истребитель и тупая, вшитая в подкорку жажда выжить. Точно так же Кара не думает, когда, наконец опьяненная потоком кислорода из легких этой чертовой-благословенной полуорганической машины (посланной ей всеми богами Кобола, не иначе), она с почти что нежностью костерит вонь — и чувствует всем телом, как истребитель отрывается от поверхности планеты. Адреналин и ощущение того, как огромная махина реагирует на малейшее прикосновение, затапливают до кончиков мизинцев. Это, конечно, не родной «Вайпер», но тоже что-то. Именно поэтому, пожалуй, Кара и стала первым пилотом; первым во всех смыслах. Сумасшедшая и безрассудная, способная броситься в самое пекло и выкинуть такие маневры, после которых любой капитан флота пригрозит не пускать ее за штурвал больше никогда. Или, еще лучше, способная влезть в полуживой (полумертвый?) истребитель, которого едва ли когда-либо касались человеческие руки. Именно в единении со своим «Вайпером», перед носом у сайлонов или едва не подыхая на неизвестной планете, она может не думать, не чувствовать. Не сожалеть. И именно мысль о том, как отчаянно, до дрожи в раскуроченном колене, ей нужно это — снова оказаться в кабине пилота, — сводит ее с ума, когда она, несколько дней позже, ковыляет из медицинского блока «Галактики» до своей каюты. Они все улыбаются ей и восторженно салютуют: каждый член крейсерской команды восхищается Карой Трейс, умудрившейся всё равно что восстать из мертвых, вернувшись после крушения «Вайпера» на пустынной планете, и притом захватить нехилый сувенир в виде рабочего сайлонского истребителя. Ты дура, Кара. Полная дура. Радуйся, что ты вообще жива. Но она не может. Она не может, потому что за долгие дни, что она была не в состоянии встать с кушетки, ее собственная голова звенела от бесконечных мыслей, бесконечных «а что, если»: что, если бы она не вернулась. Что бы она потеряла, если бы все-таки задохнулась там, в бульоне густой бескислородной атмосферы. И что, если бы так оказалось лучше. Ли Адама, бессовестно много времени проводивший в медицинском блоке с тех пор, как лучший-пилот-его-флота, лучшая-подруга-практически-сестра и можно-сказать-вдова-погибшего-брата (сама-же-его-и-убившая-по-бесконечной-тупости, да, Кара?), уже здесь. Она рычала на него каждый божий раз, когда он засиживался рядом, она почти ненавидела его лицо — потому что чем дальше, тем больше оно стало слишком напоминать черты Зака Адамы. И это тоже была мысль, которую она не могла прогнать от себя бесконечным «просто не думай, не чувствуй, не сожалей». — Свали, — бросает Кара, старательно не глядя на Ли и всё равно краем глаза замечая, как тот поджимает губы в слишком знакомом жесте: это отдает ноющим комком под ребрами. Она протискивается мимо него, задевая костылем и на несколько секунд почти прижавшись боком, и начинает невозмутимо доставать из шкафчика вещи. Мысли, пережеванные тысячу раз в больничном блоке, носятся разъяренным, невысказанным роем между ними. — Старбак? Так и знал, что у тебя синдром отмены доковских таблеток,— Ли насмешливо склоняет голову, все так же стоя в дверях, и пытается поймать ее взгляд. Кара на несколько секунд прикрывает веки. Руки замирают, и она резко поворачивается — тут же морщась от боли в больном колене. — Какая из букв в слове «свали» тебе непонятна, Аполло? — почти рявкает она и наконец смотрит прямо в его лицо, вытянувшееся от удивления. Его позывной во рту почему-то горчит, и Кара медленно начинает понимать, какую ошибку она совершила. Потому что, черт возьми, она тонет, захлебывается в чувстве вины и хочет так по-девчачьи разрыдаться прямо здесь. Кара начинает моргать чаще, но все еще не отводит взгляд. — Кара, послушай, я понимаю, как ты расстроена. Если бы я мог хоть как-то ускорить твое восстановление, вернуть тебя во флот, я бы сделал это, ладно? Кара смотрит на него в непонимании. Конечно, она расстроена, что у нее отобрали то единственное, что она, мать ее, умеет. Единственное, что она способна сделать полезного. Единственное, что позволяет не думать, не чувствовать, не сожалеть. Но Ли, видимо, даже не догадывается, что срывается она на него совсем не поэтому. Совсем-совсем не поэтому. Она бы очень дорого заплатила, чтобы снова дурачиться с ним, как два восьмилетних ребенка; чтобы не видеть в нем… не видеть… Боги Кобола, Старбак! Да приди же ты в себя! Кара отвешивает себе мысленную пощечину — воображаемым кулаком в воображаемую скулу. А Ли все говорит, говорит, говорит, и она даже не слушает, что именно. — Кара? Да ты вся дрожишь, — между ее сдвинутых друг к другу бровей, кажется, написано все самым наипрямейшим текстом. И наверное, даже Ли чувствует нутром, что за этим стоит чуть больше, чем дурное настроение или беспокойство за развороченную ногу. Это опять о Заке. Или не о Заке? Или это уже о Ли? Кара сама не понимает. Несколько шагов в тесной каюте, и Аполло хватает ее в охапку в дружеское (дружеское ли?) объятие. — ...найдем, чем тебе заняться, пока колено не восстановится. В конце концов, кто еще надерет в карты старпома или запугает до смерти новеньких пило… Кара закрывает глаза, утыкается носом в жесткую синюю форму и до металлического привкуса закусывает губу, чтобы не всхлипнуть вслух. Руки Ли, ее лучшего-друга-Ли, успокаивающе теплые. Она бросает взгляд поверх его плеча — туда, где к зеркалу прикреплена их совместная фотография. Зак, Старбак, Аполло. Кара ничего, ничегошеньки не понимает, кого и в ком она видит. И ей ужасно хочется снова оказаться в вонючем чреве сайлонского истребителя, а не на борту «Галактики».