Слова, что в сердце

Кисть скользила по бумаге, будто слившись с ней в единое целое, оставляя за собой изящный черный след. В руках Мивы Ичигена все предметы оживали, обретая особое проворство и творя маленькие чудеса. Куро наблюдал за ним как завороженный, затаив дыхание и вытянув шею подобно любопытному птенцу, чтобы лучше видеть рожденные волей его опекуна ручейки символов. Смыслы хайку не всегда давались ему легко, возможно, именно потому, что он слишком усиленно пытался их понять. Но красивый танец слов и гармония их слияния вызывали в нем трепетное восхищение, которое, впрочем, относилось ко всему, что создавалось его учителем. Принимая готовый лист со стихотворением, мальчик выглядел как робкий паж, удостоившийся огромной чести подержать в руках великое, но хрупкое сокровище, принадлежащее королю. — Ичиген-сама, вы так прекрасно пишете и сочиняете. Вы могли бы прославиться, если бы... Если бы другие люди видели и слышали то же, что видел и слышал сам Куро. Улыбка наставника всегда напоминала ему нежный лучик солнца, согревающий в начале осени мягким теплом, которое хочется сохранить как можно дольше. Понуривший было голову ребенок встрепенулся, стоило заботливой ладони взрослого лечь на его темную макушку, и вопрошающе поднял взгляд. — Слава подобна яркому свету, что бьет прямо в лицо, Куро-кун, — голос Мивы обладал необъяснимой способностью успокаивать одним своим плавным течением в неторопливом потоке зачастую непонятных ребенку слов. Стоило ему зазвучать, и мальчик готов был впитывать в себя каждый звук, даже если потом приходилось еще долго обдумывать услышанное, упрекая себя за несообразительность. — Много ли ты видишь, глядя на полуденное солнце? — продолжал Бесцветный Король, обращаясь к самому своему благодарному слушателю. — Ослеплены и славящие, и прославленные, а искусство рождается при скромном свете свечи и понимается неторопливо лишь терпеливыми и внимательными. — Хотел бы я иметь абсолютную память, — прозвучал разочарованный ответ, честно озадачивший мужчину. — Зачем тебе это, Куро-кун? — Затем, чтобы помнить все, что вы говорите, слово в слово! Порывистость этого юного существа порой, признаться, даже смущала. Мива понимающе улыбнулся, но не нашелся сразу с ответом, опустив задумчивый взгляд на руки Куро, что продолжали бережно сжимать его подарок, выпрошенный как нечто невозможное с робостью ребенка, желающего получить слишком дорогую игрушку и осознающего это, но не удержавшегося от соблазна все-таки попросить ее у родителя. — Знаешь, у меня кое-что есть для тебя. Наверное — и эта мысль позабавила — в глазах Куро он выглядел фокусником, извлекая из-под хаори небольшой черный предмет, напоминающий причудливую шкатулку. Но блеск восторга, отразившийся в них, стоило мальчику понять суть этого обещанного «кое-чего», был ни с чем не сравним, и вряд ли даже недомолвие поэзии помогло бы описать чувства, рожденные видом его искреннего счастья у самого Короля. Его дар предвидения не лишал радости сиюминутных эмоций, и за это он был благодарен своей способности. — Если мои слова станут поддержкой для тебя на жизненном пути, значит, они прозвучали не зря. Но помни: произнесенное мной не должно заглушать тех слов, что будут сказаны твоим сердцем, ведь оно никогда не лжет. Он нажал на кнопку диктофона и вложил тот в руки воспитанника, только сейчас понявшего, что вместе с «абсолютной памятью» ему даровали и первое «воспоминание». Конечно, мысли Куро давно были наполнены решимостью отыскать нечто подобное: что-то, что не позволит мудрым словам наставника затеряться во времени неуловимым отблеском радуги. Но найти в их скромном поселении для этих целей он мог разве что бумагу и ручку. А лучше уж хотя бы кисть и тушь, но искусство каллиграфии еще не давалось ему достаточно хорошо — по крайней мере, так он считал. Поэтому сегодня, взволнованный и смущенный, он обратился к Миве с просьбой записать для него одно из новых хайку, чтобы приберечь хоть несколько драгоценных мыслей этого человека, заключавшего для него в себе весь мир. — Мое сердце не может не согласиться с вами, Ичиген-сама. На этот ответ, в некотором роде даже возмущенный, его учитель лишь добродушно усмехнулся, поднявшись на ноги с нагретого солнцем деревянного настила просторной энгавы, и направился в дом, забрав с собой письменные принадлежности. — Пожалуй, самое время заняться обедом. Составишь мне компанию? — Конечно! Все еще немного растерянный после произошедшего, мальчик отреагировал мгновенно, подскочив с места и догнав Миву проворным хвостиком на полпути. Его взгляд скользнул напоследок ещё один раз по застывшим стройным рисунком на бумаге символам, прежде чем он отложил листок на невысокую тумбу, чтобы позже забрать и спрятать в своей комнате. Слова, нашедшие на нем пристанище, не стали понятнее, но сохранили неопровержимую складность и красоту. И Куро пообещал себе, что потом обязательно постарается дойти до их истинного смысла без посторонней помощи, внимательно и терпеливо, как наставлял Ичиген-сама.

Поет кукушка. Сквозь дождь взывает к солнцу Голос, что дорог.