В темноте зазеркалья

Пригород Галифакса, Канада 19 апреля 2000, 7.50 Весна в двухтысячном году уже с середины апреля обещала одарить жителей юго-востока Новой Шотландии теплом и хорошей погодой. Деревья стояли, окутанные бело-розовым цветом, переливчатыми трелями щебетали птицы, трава приятно зеленела под ногами, радуя яркими красками после сошедшего снега, а в воздухе чувствовались ароматы, исходящие от благоухающих растений. Сегодня солнце пригрело настолько сильно, что драповое чёрное пальто, в которое прохладным утром был одет сидевший за рулём «Шевроле» Коннор Дойл, сейчас томилось на заднем сиденье автомобиля. Когда яркие лучи просачивались сквозь козырьки, Коннор то и дело жмурился. И по возвращении в город собирался купить солнцезащитные очки и хотя бы пару вещей на весенне-летний сезон. Список покупок постоянно пополнялся, ведь всё прежнее имущество продали вместе с квартирой более трёх лет назад. Прекрасно понимая, что гостеприимство друга далеко не безгранично, а собственные обстоятельства внезапно начали нещадно торопить, Коннор собирался в ближайшие дни отправиться в риелторское агентство. Пока же, сжав покрепче руль, он вдохнул прогретый воздух, всё ещё чувствуя, что внутри него бушуют отголоски метели, замораживающие и покрывающие инеем мимику, движения, мысли. Совсем недавно колющие снежинки резали изнутри, заставляли мёрзнуть и кутаться в тёплую одежду в надежде, что ни один шприц или скальпель больше не коснётся кожи и не опалит огнём боли. Но внутренний снегопад сходил на нет, и Коннор ощущал, как вместе с календарной весной теплеет и кровь в жилах. Теперь сердце билось не через удар, а чаще, подгоняемое переживаниями, пару дней назад заполнившими обледеневшую после пребывания в подземном бункере душу. Однако чувства всё же порой охлаждали не успокаивающиеся мысли. Размышления о ворвавшемся в его изрезанную жизнь известии заставляли постоянно ощущать ещё и слабую головную боль от перенапряжения, а перетянутые нервы, как истончённые нити, вот-вот грозили порваться. Слишком сильно раздражало расхождение ожиданий и действительности в отношении себя: два месяца Коннор находился в иллюзии, что вернулся из пережитого лютого кошмара тем же человеком — со стальным самообладанием, образ которого не разорвал на атомы взрыв завода и два с половиной года в плену. Коннор дышал полной грудью свежим воздухом, а не смрадом формалина и искалеченной гниющей плоти; с наслаждением смаковал на языке вкус любимых ранее блюд, а не желчь и забивающую пищевод слизь… Вот только всё это лишь добавляло красок в серое восприятие, заглушённое многочисленными лекарственными препаратами и бесконечными операциями без анестезии, но не давало окончательного ощущения, что он не умер и происходящее не видится ему в бреду, а действительность — не ад, рай или чистилище. Ему только казалось, стоит надеть деловой костюм и вернуться на работу, жизнь встанет на прошлые рельсы. Он сможет легко забыть, вычеркнуть из памяти всё сотворённое с ним. И даже будет сам не прочь подпитывать иллюзию — он прежний профессор Коннор Дойл, а не сломанный испытаниями бывший пленник секретной правительственной лаборатории, снова нацепивший образ того, кем был когда-то. Но картинный мир трещал и рваными клочками падал под ноги, обнажая исчерченный скальпелями холст его жизни, пусть Коннор изо всех сил и не позволял ему окончательно рассыпаться. Телефонный звонок довершил окончательное уничтожение прежнего образа себя. В прошлой жизни, до Архангельска, Коннор был совсем один. Ни муж, ни сын, ни брат, ни просто любимый… Теперь же он встретился с женщиной, которая исчезла полгода назад и вот появилась снова. Но не одна. Вместе с дуновением весеннего ветра она привнесла в его жизнь кое-что ещё… Оставила ему и снова испарилась в никуда, не дав никаких объяснений. «Шевроле» остановился возле одинокого небольшого дома, построенного вдали от любопытных глаз. Коннор с растерянной мимолётной улыбкой осмотрел установленные за оградой фигурки гномиков и детскую коляску под навесом. В очередной раз попытался себя убедить: никому и в голову не взбредёт, что внутри живёт не молодая энергичная пара, недавно ставшая родителями. Но всё равно огляделся по сторонам и пристальным взглядом просканировал лесной массив, пусть и шанс встретить здесь кого-то — один на тысячу. А тех, кто может угрожать безопасности живущим в доме, — один на миллион. Однако рой тревожных мыслей блики отрезвляющего понимания не останавливали. Перед глазами невольно пронеслись тщательно стираемые волей образы тех, кто ради незаконных экспериментов преодолевал любые расстояния и нещадно крушил представления о человечности, отбирая у ни в чём неповинных людей жизни. Спокойное лицо Коннора на миг исказила яростная гримаса. Он потёр пальцами виски, заглушил мотор и спешно покинул салон машины, так и оставив пальто под яркими лучами солнца на заднем сиденье. Пригладив растрёпанные ветром чёрные волосы, быстро вбежал по ступенькам на крыльцо и бесцеремонно открыл дверь без стука и звонка. — Адам? Дом встретил его тишиной. По спине Коннора пробежали мурашки, на лбу выступила испарина: то ли от неприятных ожиданий и опасений, то ли от духоты в помещении. Парализованный накрывавшим его ужасом, что здесь больше никого нет, Коннор затаился, вслушиваясь в напряжённое ответное молчание. И тут же с облегчением выдохнул, когда уловил характерные шаркающие шаги пожилого хозяина дома. Адам Дженнерс в клетчатых штанах и коричневой жилетке с чашкой в руках вышел навстречу из кухни. Едва заметно успокаивающе улыбнулся и приложил указательный палец к губам. Коннор понял всё без слов, и липкий горький привкус страха во рту стал медленно растворяться. Адам медленно подошёл к нему, стараясь, чтобы половицы не скрипели под ногами. — Она спит, — шёпотом проговорил Адам, — температура наконец-то снизилась. Думаю, банальная инфекция. Ничего серьёзного и представляющего опасность. Зря ты сорвался прямо с утра. Я не ожидал, что моё вечернее смс настолько тебя обеспокоит. Мог же просто позвонить. Коннор кивнул и тихо ответил: — Мог, но ты знаешь… Предпочитаю видеть всё своими глазами, а не узнавать новости по телефону. Одри, кстати, так и не позвонила? — спросил он, всё ещё не оставляя надежды. Получив в ответ лишь отрицательное мотание головой, вздохнул и продолжил: — До сих пор не могу понять, как она могла так поступить. Почему оставила ребёнка без объяснений, кто… Услышав детский крик, Коннор осёкся на полуслове, и в его взгляде затрепыхалось беспокойство. Быстрым шагом он направился к детской кроватке, стоявшей в углу большой просторной гостиной. Там, закрыв глазки, плакала двухмесячная малютка. Адам, остановившийся на пороге комнаты, улыбнулся, наблюдая за тем, как бережно взятая Коннором на руки кроха тут же затихла. — Поговорим потом, Коннор. Пойду заварю нам чай… К тому же ты, наверное, голоден. А у меня как раз завтрак готов. Авеню Роуд, 127/14. Галифакс, Канада 19 апреля 2000, 06.05 Будильник возвестил Питера Эксона о начале нового рабочего дня громким противным звуком. Прервав звенящую трель одним хлопком ладони, Питер потянулся, широко улыбнувшись, и несколько раз развёл руки в стороны, имитируя зарядку. Пригладил взъерошенные волосы цвета «соль с перцем», свесил ноги с кровати, чтобы надеть тапки, и вступил в огромную лужу. — Ларри! — заорал Питер, оглядываясь в поисках милого, но приносящего одни убытки далматинца. В очередной раз чувствуя подкат волны злости на коллег, Питер ещё сильнее захотел узнать, чьей великолепной идеей было подарить щенка Коннору в честь возвращения. Маленький пятнистый варвар разодрал обои, погрыз мебель, ботинки и бесчисленное количество раз надул мимо пелёнок, которые ему стелили в прихожей с весьма определённой целью. Причём обувь новоиспечённого хозяина он не трогал, страдали только вещи Питера. Вот и до тапок добрался, видимо, в своём неповторимом стиле пожелав доброго утра. Не сразу замутнённый сном взгляд Питера приметил воду, растёкшуюся по всему полу. — Это ещё что такое? — вслух спросил Питер, понимая: мелкий хвостатый говнюк так нагадить не мог. А вот новый водяной матрас — вполне себе. Питер спрыгнул с кровати, сорвал простынь и принялся тщательно искать место протечки. Обнаружив, в сердцах выругался и поспешил за вёдрами, тазами и тряпками. Проходя мимо мирно грызущего в прихожей косточки Ларри, Питер скосил на него злобный взгляд. — Не твои ли зубы проделали дырку в матрасе? — Недовольно вздохнул, чуть тише добавив: — Естественно, как обычно, преступник не пойман с поличным, поэтому спрос с него никакой. Щенок даже ухом не повёл. — Эй! Ларри! — позвал Питер и, не получив никакой реакции снова, громко спросил: — Что, не признаёшь меня хозяином, да? Спохватившись, Питер резко выпрямился и прислушался к звукам в квартире. А ведь непосредственный владелец пса до сих пор не встал, хотя обычно подрывался раньше всех. Бросив ведро с тряпкой, Питер пошёл в комнату, где временно проживал его друг и начальник — профессор Коннор Дойл. Три года считавшийся погибшим в Архангельске во время одного из расследований, он уже два месяца как вернулся на работу в Офис по научным исследованиям и разработкам. На следующий день после подтверждения личности Дойла анализами и сканированием сетчатки глаза Питер абсолютно без задней мысли предложил Коннору пожить у него. Своей квартиры Коннор лишился, а деньги на аренду нового жилья хотел заработать сам, ни у кого не одалживая. Он и предложение Питера напряжённо обдумывал какое-то время, но всё-таки согласился. Подаренную собаку Коннору девать было некуда, поэтому он, особо не спрашивая разрешения, привёз Ларри с собой. А ещё через день Питера вызвал к себе директор ОНИР и выдал весьма чёткие инструкции: ему чуть ли не приказали отслеживать любые изменения в физическом и эмоциональном состояниях Коннора. Питер сначала возмутился и вспылил в ответ на директивы Блевинса, но к его указаниям тут же добавились ещё и сердечные просьбы остальных членов команды пристально пронаблюдать за Дойлом после работы. И волнение коллег понять оказалось проще. Несколько лет в лаборатории в качестве подопытного изменили бы любого человека, и все сильно переживали за состояние Коннора, стараясь подмечать даже самые незначительные мелочи в его поведении и самочувствии. Однако в первые недели Питер, внимательно присматривавшийся к Дойлу в домашней обстановке, не заметил ничего необычного. Коннор, пройдя множество различных тестов, вёл себя и на работе, и после неё так же, как и до той роковой февральской ночи: те же привычки, те же манеры, то же самое спокойное рассудительное настроение. Совершенно ничего подозрительного или тревожащего на протяжении двух месяцев со дня его возвращения. Но за рёбрами противно скребло. Ведь и во время расследования в России Коннор, испытывая дикую боль, стойко терпел и ни с кем не делился ни своим состоянием, ни кошмарными планами, которые он так же молча вынашивал внутри… Поэтому, уже зная, что он не будет жаловаться, команда присматривалась куда сосредоточеннее к любому жесту, неловкому движению и хотя бы намёку в выражении лица на боль, скрывающуюся внутри. Но единственное, что они порой замечали — Коннор стал ещё более замкнутым и менее эмоциональным. Однако командный психиатр Антон Хендрикс уверял: самое важное для пережившего плен Коннора сейчас — чувствовать ненавязчивую поддержку и заботу. Тогда в какой-то момент он оттает и, возможно, захочет поговорить. Лезть в душу с вопросами и заставлять его снова и снова вспоминать то, что произошло после взрыва, как он спасся и в какой ад на земле попал, не стоит. Два месяца чуть ослабили бдительность команды, день за днём видевшей Коннора в спокойном настроении. Его взгляд ожил, сменив собой стеклянное выражение или потерянное блуждание глаз, а по лицу хоть иногда стала пробегать вежливая улыбка. И только стоило всем с облегчением выдохнуть, как пару дней назад в поведении Коннора всё же проявились странности. Он вдруг сорвался с расследования, уехал куда-то, пообещав скоро вернуться, но в тот вечер на итоговом совещании они его так и не дождались. С того момента Коннор начал странно реагировать на телефон: сначала вздрагивал от звука или вибрации, потом всматривался в дисплей, а затем или отвечал, если звонок касался профессиональных вопросов, или спешно выходил, чтобы поговорить, неизменно бросая разной важности дела, которыми сейчас занимался. При этом на вопросы обеспокоенных коллег не отвечал, предпочитая переводить тему в другое русло. И хоть его привычно невозмутимая мимика, кажущаяся иногда каменной, оставалась прежней, давно знавшие его могли подметить, что Коннор стал часто приглаживать волосы и играть желваками. А раньше он делал так, когда нервничал. Да и во взгляде порой стали пробегать смутные тени беспокойства. Питер, утопая в собственных воспоминаниях и размышлениях, снова растерянно посмотрел на мнущегося на пороге Ларри и пробубнил: — Вряд ли наш сверхорганизованный и педантичный руководитель группы отправился на работу в невиданную рань, не разбудив меня. И не выгуляв тебя. Питер закатил глаза и, подобрав уборочный инвентарь, пошёл обратно в спальню. Очередная лужа у двери хотя бы не затопит соседей, с ней можно разобраться после. В надежде, что утро среды не заладилось только у него, Питер взял с тумбочки телефон: на всякий случай предупредить кого-нибудь из коллег о своём опоздании. Коннор на звонок не ответил. И следом Питер набрал номер главного аналитика ОНИР, Линдсей Доннер. Виндзор стрит, 458/30. Галифакс, Канада 19 апреля 2000, 07.02 — Знаешь, Питер, а я, кажется, тоже опоздаю сегодня, — проговорила Линдсей по громкой связи, выслушав просьбу Эксона прикрыть его перед начальством. — Позвони Антону. Линдсей в очередной раз тщетно щёлкнула кнопкой в надежде, что фен всё-таки включится. Потрясла его, выдернула вилку из розетки и вставила в другую, предварительно проверив, не отключили ли электричество. Всё без толку. Недовольно фыркнув, Линдсей кинула пришедший в негодность прибор в мусорное ведро и застыла напротив зеркала, судорожно соображая, как высушить мокрые волосы. Бегать по соседям в поисках фена время уже не позволяло, к тому же она никого толком не знала даже на своём этаже. И единственным вариантом, пришедшим в голову, являлась экстремальная сушка над открытой дверкой духовки. Линдсей закусила губу, оценивая идею, но других вариантов упорно не находилось. И, тяжело вздохнув и скривившись, направилась на кухню. Через минут пятнадцать она снова стояла у зеркала в прихожей, неуверенно поднимая то одну светлую прядь, то другую. Укладка вышла весьма сомнительной. Обычно гладко уложенные волосы до плеч сейчас создавали впечатление, будто фен всё же включился и поделился на прощание с хозяйкой остатками электричества. Ещё немного подумав, стоит ли пытаться что-то изменить, Линдсей, нервно посмотрев на опасно приближавшиеся к восьми стрелки часов, махнула рукой и занялась макияжем. Но утро явно обещало испытать запас терпения. Едва Линдсей коснулась губ новой помадой, та сломалась у основания и приземлилась на белоснежную блузку. Изо всех сил пытаясь не выругаться, Линдсей мысленно посчитала до десяти и пошла переодеваться. Но стоило ей только остаться в одном бюстгальтере, как в дверь постучали. Линдсей отчаянно застонала вслух и, быстро застегнув бирюзовую блузку, вернулась в коридор. — Кто там? — Доброе утро, мисс! Служба доставки, — послышалось бодрое приветствие. — Так рано? — удивилась Линдсей, в очередной раз приглаживая распушившиеся волосы. Открыла дверь и охнула, увидев огромный букет цветов. — С днём рождения, мисс Доннер. Позвольте от службы доставки «Тайгер Экспресс» поздравить вас с праздником и пожелать… — Что? — перебила его Линдсей, округлив глаза и приоткрыв рот. Курьер растерялся и всмотрелся в сопроводительные документы. — Прошу прощения, но в агентстве оформили на девятнадцатое апреля доставку подарка. Вот квитанция. Линдсей ещё вчера вечером помнила, какая завтра дата. Но сегодня в голове пока ни разу не пронеслось — настал день её рождения. Безумно захотелось хлопнуть себя по лбу. Однако собственная забывчивость хоть и удивила, но растерянность и интерес вызывало скорее другое. Кто же даритель, решивший поздравить её с самого утра? В мыслях всего на миг промелькнуло единственное предположение, и сердце тут же радостно забилось в ответ на него. Ведь прислать букет мог только он… Какие могут быть ещё варианты? — Мисс? Так что делаем с подарком? — нерешительно спросил курьер, переминаясь с ноги на ногу. — Да, простите. Спасибо! — Линдсей часто заморгала и мотнула головой. — Прекрасные цветы. — Цветы это ещё не всё! — Он с обворожительной улыбкой отдал букет, исчез из поля зрения, и через секунду взгляду Линдсей предстал огромный, выше человеческого роста, прямоугольный свёрток, в котором за слоем бумаги скрывалась или картина, или зеркало. — Куда поставить? Линдсей растерянно указала на место недалеко от двери. Курьер выполнил просьбу, всё с такой же широкой улыбкой протянул ей документы о вручении и с поклоном удалился. Окинув ошарашенным взглядом габаритный подарок, Линдсей уставилась в бумаги, быстро обнаружив строчку с указанием отправителя. Прочитав там «Джейн Мур», вскинула брови. Печально вздохнула, ведь до последнего надеялась увидеть совсем другое имя… Но новая волна удивления быстро растворила осадок разочарования. Со старой подругой Линдсей общалась в последнее время очень редко — Джейн пару лет назад переехала в Соединённые Штаты Америки. Одинокая девушка, безуспешно и рьяно пытавшаяся найти вторую половинку, ходила на свидания с завидным постоянством, заводила стремительные и бурные романы, но единственного отыскать всё никак не могла. Отношения с мужчинами длились от нескольких минут до пары недель, а заканчивались всегда громкими расставаниями, слезами и стойкой уверенностью, что следующие обязательно развернутся в лучших традициях кинематографа или бульварной литературы. Джейн свято верила в сценарий, где непременно встретит рыцаря на белом коне, который распахнёт дверь её офиса, гордо въедет туда и увезёт в закат, а все злопыхатели умрут от зависти, едва завидев белоснежность лошади и ослепительную красоту избранника Джейн. В какой-то момент Линдсей поняла, что больше не может выносить истории о бесконечных романах, приправленных далёкими от реальности инфантильными фантазиями, поэтому постаралась свести общение с Джейн на нет. Общих тем для разговора, кроме как обсуждение Майка, Джона, Джорджа и других десятков имён, у них не осталось. Более того, когда подруги в последний раз виделись, Джейн, не предупредив, пригласила ещё двух мужчин, один из которых явно пытался флиртовать с Линдсей. Столь бездумный поступок раскроил отношения подруг. Ведь Джейн прекрасно знала — Линдсей искренне и по-настоящему уже несколько лет любила лишь одного. И в тот момент горько оплакивала его потерю, не желая искать в сердце место для других. Безрассудство и легкомысленность Джейн причинили боль и оставили горькое послевкусие разочарования от дружбы. Снова быстро глянув на часы, Линдсей спешно принялась обрывать упаковочную бумагу, чтобы открыть хотя бы одну из сторон подарка и мельком взглянуть на него. Увиденное заставило ахнуть от неожиданности. Внутри действительно оказалась огромная картина с изображением мужчины и женщины в полный рост на фоне зелёного леса, верхушки деревьев которого окутал густой туман. Пара в одежде, походившей на ту, что носили в прошлом веке, стояла лицом друг к другу, держась за руки и улыбаясь. Детально рассматривать изображённых Линдсей не стала, ведь её взгляд моментально приклеился только к лицу женщины, очень похожей на Джейн. С иным цветом волос и короткой стрижкой, но всё же сходство казалось разительным. Линдсей сняла прикреплённую к замысловатой винтажной раме записку и бегло прочитала её вслух. «Дорогая Линдсей, поздравляю тебя с днём рождения! Я знаю, мы мало общались и отдалились друг от друга в последнее время. Но я хочу вручить тебе картину, которая называется «Дарящие любовь». Надеюсь, она поможет тебе снова обрести Коннора и быть с ним вечно. Думаю, ты будешь рада узнать, что я наконец-то встретила того, кого искала всю жизнь. Точнее, рассмотрела в своём окружении, благодаря полотну. Я не могу раскрыть тебе все детали, но ты скоро всё поймёшь сама без лишних слов. Просто доверься… Меня переполняют эмоции в ожидании нашего воссоединения с любимым, и я хочу, чтобы ты тоже нашла счастье. Прощай, подруга!» Линдсей опустила записку и нахмурилась. Но тут же подняла глаза, всмотревшись в картину, когда боковым зрением выловила призрачное движение. Поверхность холста как бы пошла рябью в отблесках лучей пробирающегося в квартиру солнца, а обоняния коснулся едва уловимый хвойный запах. Линдсей сморгнула наваждение, чувствуя необъяснимое, растворяющее окружающий мир притяжение, исходящее от полотна. Но в затылок, словно сверлом, вошло понимание: времени рассматривать подарок не осталось. Уже катастрофически опаздывая на работу, Линдсей с трудом оторвала взгляд от нарисованной Джейн, схватила пиджак и сумочку, сунула записку в карман и выбежала из квартиры. Спускаясь по лестнице, она всё ещё видела перед глазами изображённую подругу и думала лишь об одном: они общались так давно, и Джейн до сих пор не в курсе новостей о возвращении Коннора… Но что же тогда она имела в виду, написав: «снова обрести Коннора и быть с ним вечно»? Зачем попрощалась? И, самое главное, почему прислала такой странный подарок — свой же портрет с пожеланием любви и счастья? Гарден Вилейдж, 87. Галифакс, Канада 19 апреля 2000, 7.45 Миранда Спрингз отхлебнула несколько глотков молока из бутылки и скривилась от горького вкуса. — Даже тут оправдываю звание «Мисс Катастрофа», — пробормотала она под нос. — Всё ещё верю продавцу, что в магазин завезли партию свежего молока. Просто именно в моих руках оказалась бутылка с прокисшим. В памяти невольно пронеслась череда невезений, приключившихся с ней за последние полторы недели: вылитое с балкона ведро с грязной водой на голову и испорченное пальто, перспектива сокращения одного сотрудника на крупной фирме и павший на Миранду жребий, приобретённая техника, прекрасно работавшая в магазине и моментально сломавшаяся, стоило ей оказаться в доме Спрингз… В такой злополучной цепочке испорченное молоко виделось наименьшей из бед. А самой серьёзной — новость, что бывший супруг ободрал её после развода до последней нитки и купил Саре, которую Миранда некогда считала лучшей подругой, серьги с бриллиантами. Стоило только припомнить новоявленных счастливых голубков, с насмешкой поглядывающих в её сторону, и у Миранды внутри снова всё сжалось. Позабыв, что у неё в руках не вино, а бутылка с молоком, да ещё и прокисшим, Миранда сделала очередной глоток. Ещё сильнее сморщила нос и с раздражением открыла мусорное ведро. Несчастья сыпались на Миранду градом уже около года, и вера в белую полосу, неизменно сменяющую чёрную, медленно угасала. Абсолютно не понимая, чем она заслужила столько испытаний, Миранда иногда хотела опустить руки, залезть под одеяло и больше никогда из-под него не вылазить. Она бы поступила именно так, если бы не её семилетний лучик света по имени Саманта, озаряющий тёмную жизнь. Ради дочери Миранда оставляла в стенах собственной спальни слёзы слабости и двигалась вперёд. Малышка уже осталась без отца, который после развода так увлёкся новой пассией, что не сохранил желания общаться с дочерью. Поэтому Миранде пришлось в кратчайшие сроки найти новую работу, которая не слишком пришлась по душе, но немаленькие счета за школу и дополнительные занятия с ребёнком требовали оплаты… Собрав рюкзак, Саманта вошла на кухню и привычно уселась на высокий деревянный стул. Принялась листать любимую книгу и ковырять вилкой пресную липкую кашу, сваренную с любовью. Миранда, улыбаясь дочери, спешно мыла оставшуюся после приготовления завтрака посуду и прокручивала в голове список дел на сегодня. Вчера она устроилась секретарём в маленькую юридическую фирму и старалась произвести хорошее впечатление на начальника. И сейчас, до скрипа зубов, хотела вспомнить, что он просил сделать сегодня утром. Листик с записанными поручениями, старательно заполненный на собрании прямо перед шефом, Миранда потеряла. — Купить десять конвертов, набрать рукописный текст, позвонить в фирму «Мейсон и партнёры»… Детка, тебе налить сок? — Миранда повернулась к дочери, сидевшей за столом в нескольких футах от неё. Услышав внезапный скрип, но не поняв, откуда он донёсся, Миранда вопросительно посмотрела на дочь. Саманта медленно возвела глаза в потолок. Люстра, под которой стояла её мама, качнулась снова, и стеклянные подвески-бусы из кристаллов словно затанцевали и заискрились в солнечных лучах. Саманта открыла рот, желая предупредительно закричать, но в эту же секунду со следующим громким скрипом люстра сорвалась с крепления и полетела вниз. И вдруг, будто подвешенная на невидимых нитях, зависла в воздухе. — Мам! — наконец выкрикнула Саманта. Миранда, заворожённо глядящая на вытянувшееся от ужаса лицо дочери, в конце концов догадалась посмотреть вверх. Тут же зажмурилась, ослеплённая игрой отблесков в прозрачных перламутровых шариках, и отпрыгнула в сторону, ойкнув. Люстра с грохотом и звоном приземлилась на пол. На тысячу мелких осколков разлетелись декоративные украшения, обнажив тяжёлый металлический каркас люстры и надломанный крюк. Ошарашенная Миранда в ужасе перевела взгляд на Саманту, которая застыла со слезами на глазах. Затем снова посмотрела себе под ноги. Один из осколков вонзился в ступню, тут же напомнив другую похожую ситуацию. Неделю назад, стоя на этом же месте, Миранда нарезала салат. За спиной Саманта громко окликнула её, и Миранда, вздрогнув от неожиданности, резко повернулась и выронила нож. Острым лезвием он полетел вниз, но не воткнулся в ногу, а отлетел в сторону, приземлившись в дальнем углу кухни. Тогда Миранда постаралась списать всё на сквозняк, хоть и прекрасно понимала, что ему неоткуда было взяться в закрытом помещении. И ни один порыв ветра не снёс бы с такой силой тяжёлый нож. Но вот ситуация повторилась, и беспокойство разбежалось по телу миллионом щекочущих мурашек. От произошедшего веяло флёром необъяснимого и мистического. Осмыслить своими силами странное поведение предметов Миранда не могла. Непонятно ей было и то, почему дорожка несчастий, которая могла привести к трагическому исходу, вдруг резко повернула в сторону от неё. Как во сне, Миранда подошла к телефону, нашла в справочной книге нужный номер и быстро набрала его. — Офис Александры Корлисс? Скажите, она уже пришла на работу? Мне срочно нужно с ней поговорить! Офис по научным исследованиям и разработкам. Галифакс, Канада 19 апреля 2000, 8.01 Антон Хендрикс не мог пожаловаться, что его сегодняшние сборы на работу в Офис по научным исследованиям и разработкам чем-то отличались от ежедневных, отлаженных за долгие годы с точностью до минуты. Несмотря на почтенный возраст, Антон тщательно следил за внешним видом. За сорок с лишним лет профессиональной деятельности он всегда выбирал одежду на следующий день накануне вечером, чтобы утром не метаться по квартире в поисках носков или галстука. Редкие седые волосы не требовали укладки, а утренние минуты Антон старался провести с пользой для здоровья, понимая: именно правильное питание и регулярная физическая активность помогают ему выглядеть так хорошо для своих лет. Он как раз закончил серию дыхательных упражнений после разминки, когда ему позвонил Питер и предупредил об опоздании на работу. «Нет проблем, я тебя прикрою», — заверил его Антон, моментально по раздражённому тону коллеги определив: у Питера что-то стряслось. Следом за Эксоном последовал звонок от Линдсей, которая также предупредила о возможном опоздании. Антон удивлённо поднял бровь, но и ей ответил с чуть меньшей уверенностью, что прикроет, если вдруг она задержится более, чем на пару минут. И вот теперь в полном одиночестве он сидел за круглым столом в конференц-зале ОНИР. Ни Питер, ни Линдсей на работу пока не явились. Не приехал и их начальник, Коннор Дойл, который вчера назначил совещание на восемь часов утра, чтобы подвести итоги последнего расследования о пропавшем мальчике. В непривычной для рабочего кабинета тишине Антон вздрогнул от внезапного писка мобильного телефона. Тут же пронеслась мысль, что это Коннор, который тоже по какой-то причине задерживается. Но на дисплее высветилось другое имя. — Здравствуй, Александра, не ожидал тебя услышать! — Антон с улыбкой поприветствовал бывшую коллегу. Пару лет назад Александра Корлисс покинула Управление ради практики в одной из престижных психиатрических клиник Канады. С тех пор они ни разу не созванивались, хотя оба, будучи психиатрами, раньше много общались и обсуждали рабочие вопросы. — Здравствуй, Антон! Я, как в старые добрые времена, и по личному, и по профессиональному вопросу одновременно, — быстро проговорила Корлисс. — Ко мне обратилась моя давняя подруга, её зовут Миранда Спрингз. Как бы правильнее выразиться… Миранда — самый невезучий человек, которого я когда-либо встречала. Последний год ей не везёт постоянно и тотально, в любых делах, за которые она берётся. Но сегодня как раз фортуна повернулась к ней лицом, только не в привычном понимании. Утром Миранда позвонила мне и рассказала о необычном явлении. Тяжёлая, увешанная стеклянными подвесками люстра сорвалась с крепления и, летя прямо в голову Миранде, на какое-то время зависла над ней. Чего вполне хватило, чтобы отпрыгнуть в сторону. Кажется, это уже не первый случай с необъяснимым поведением предметов в доме Спрингз. — Александра ненадолго замолчала, а затем продолжила: — Антон, я хорошо знаю Миранду. Думаю, дело не в её психическом здоровье и буйной фантазии. Поэтому посоветовала ей обратиться в Управление и найти тебя. Надеюсь, ты не против? И, в случае чего, твоя команда сможет принять новое дело? Я слышала, Коннор снова в строю… Антон обвёл глазами кабинет. Вместо коллег его окружали лишь стулья тех, кто сегодня опаздывал на работу. И Антон вдруг почувствовал себя ещё более неуютно, пребывая в одиночестве там, где обычно многолюдно. В эту же секунду в кабинет влетела Линдсей. Неловко улыбаясь, она прошептала: «Почти не опоздала!» и села за стол, машинально поправляя причёску и одёргивая пиджак. — Да, конечно, пусть приезжает, мы на месте разберёмся, как поступить. — Подытожив разговор с Александрой, Антон повесил трубку. Затем повернулся к Линдсей и застыл. Он должен был сказать ей что-то важное, о чём помнил ещё утром. Но сейчас в памяти на месте слов, подготовленных заранее, зияла дыра. Сведя брови на переносице, Антон окинул Линдсей взглядом, силясь вспомнить. Но спустя полминуты мотнул головой, стряхивая напряжение. Тишину нарушил грохот двери, резко открывшейся до упора. На пороге появился Питер. Буркнув на ходу приветствие, он плюхнулся на свой стул и уставился в одну точку в углу комнаты. Антон перевёл взгляд с Питера опять на Линдсей. Почти вся основная команда собралась, пустовал только стул кейс-менеджера. Но Коннор и не обязан был сообщать им о задержках или отсутствии на работе. Не зная, сколько ещё придётся ждать начальника, Антон выдержал паузу в несколько секунд и заговорил, одновременно обращаясь к обоим коллегам: — Мне только что звонила Александра Корлисс. Рассказала про подругу. Возможно, придётся инициировать новое дело. Послушайте, хочу узнать ваше мнение… Дверь снова распахнулась, пропуская в конференц-зал секретаря директора Управления. — Доброе утро! Мистер Блевинс попросил уведомить вашу команду, что профессор Дойл взял отгул до двух часов дня по личным обстоятельствам. И в случае поступления каких-то рабочих дел доверил ответственность за их рассмотрение своему главному аналитику. — Анна мило улыбнулась Питеру, который уже много лет трудился в статусе младшего научного сотрудника, мечтая о повышении, и посмотрела на Линдсей. — Формальность, мисс Доннер, уверена, вы уже в курсе, но это моя работа… Линдсей нервно повела плечами. Инструкцию о замене отсутствующего руководителя она прекрасно знала. А вот, что Коннор опять по неизвестной причине не появится с утра на работе — нет. Словив вопросительные взгляды коллег, она поёжилась. И Антон, и Питер смотрели на неё так, будто именно она должна была если не знать, куда отлучился Коннор, то хотя бы предпринять попытки выяснить, что в очередной раз будоражит его в рабочие дни, заставляя срываться с места. Глядя в голубые глаза Питера, Линдсей невольно вспомнила серые, словно холодом острой стали отрезавшие её недавние попытки поговорить. — На этом дело закрыто, всем спасибо. — Коннор подводит итоги совещания, захлопывает папку и кивком даёт понять — совещание закончено. — Вы свободны. Питер, Антон и другие члены вспомогательной команды покидают конференц-зал. А Линдсей делает вид, что всё ещё погружена в изучение отчёта. Она желает остаться с Коннором наедине. Хочет спросить о причинах, заставивших его так резко сорваться с расследования. Он пообещал вернуться вечером, но так и не приехал. А ведь Коннор никогда не давал пустых обещаний, не нарушал правила. Ни свои, ни рабочие. Линдсей терзает не любопытство, а беспокойство. Ни дня не прошло, чтобы она не думала, какой ужас ему довелось пережить. И безумно боялась — огонь подорванного завода, навсегда оставивший даже в её памяти отпечаток, продолжает жечь Коннора. А больше всего страшилась пропустить нечто важное — предвестника критического оборота ситуации, кажущейся неважной только на первый взгляд. Там, в Архангельске, Линдсей развернулась и ушла, послушавшись чёткого приказа доставить раненого коллегу в больницу. И потом, в кошмарах, раз за разом видела, как Коннор стоит, наклонившись вперёд, весь в испарине, прижимая руку к животу. Никому и в голову не пришло, что тот неизвестный паразит, изучение которого стало их заданием в России, растёт в Конноре. А ведь она накануне ночью заметила глаза, затянутые мутной поволокой. Сначала списала на усталость — все участники экспедиции были порядком вымотаны. Потом решила всё же спросить, когда Коннор болезненно скривился и резко отвернулся. Но он стандартно отмахнулся и ушёл. А позже по его приказу ушла и она… И долго потом не находила ни единого оправдания, почему же не пошла следом в обоих случаях, видя, что с Коннором что-то не так… Довезти Купера до госпиталя сумели бы и без неё, она же была нужнее другому человеку. Могла уговорить его не жертвовать собой, могла помочь выйти. Они бы обязательно придумали и как избавить его от твари внутри, и как не допустить массового распространения заражения. Если бы Коннор только сказал… И если бы она не оставалась так слепа, полностью погрузившись в заботы о других заражённых. Теперь же, бесконечно благодаря Бога за спасение Коннора, Линдсей всё равно корила себя за бездействие три года назад. В первые недели после произошедшего она пыталась обвинить Питера, что он ничего не сделал. Но потом с болью осознала и приняла: сама ведь ничего не предприняла, чтобы не допустить попадания Коннора в ад на Земле. Иначе назвать подземную лабораторию, в которую он угодил, не выходило. Но Антон продолжал убеждать её — вряд ли бы они вообще могли что-то сделать для Коннора в тех условиях, в которых находились. Как врач, он не понимал, каким образом Коннору удалось выжить после взрыва. Но, несмотря на весь кошмар, в котором Коннор кипел два с половиной года, стоило признать: там с ним сотворили нечто на грани медицинского чуда, после которого его тело физически восстановилось до прежнего вида. Питер и Антон так и не дождались пояснений от самого Коннора, но Линдсей и не нуждалась в них. Жив — вот главное. И она, боясь оплошать, всего лишь хотела быть чуткой и внимательной. Что бы с Коннором ни происходило, что бы его ни беспокоило, он должен знать и всегда чувствовать: его больше не оставят одного. И если рано или поздно он захочет довериться ей, она будет рядом… — Что-то ещё, Линдсей? — невозмутимо спрашивает Коннор, достав из кармана диктофон для финальной записи по делу. — Нет, я просто… Просто хотела спросить, всё ли у тебя нормально? Она ловит его быстрый поворот головы в сторону с неподвижным серьёзным взглядом. Коннор всегда так делает, когда разговор заходит о том, о чём он не хочет говорить, словно желая пресечь резким движением любые вопросы. — Ты просто уезжал… И, кажется, был встревожен. Поэтому я хотела спросить… — Линдсей. — Его голос натягивается, как металлическая струна, становится официальным. — Извини, но дело слишком личное. Если я сочту нужным, я сам тебе расскажу, куда ездил и зачем. Пока же я не вижу необходимости делиться подробностями. Слова и даже звуки застревают в горле. Коннор никогда с ней так не разговаривал. И, видя её замешательство, он мягче, но всё так же по-рабочему добавляет: — Прости, мне нужно сделать запись по делу… — Да, конечно. — Линдсей тут же встаёт и покидает конференц-зал, чувствуя себя так, будто ей в лицо плеснули ледяную воду из стакана. В тот вечер, приехав домой, измотанная Линдсей легла в постель, но так и не сомкнула глаз, десятки раз прокрутив в голове короткий разговор. И бесконечно задавала себе вопрос: ей только показалось, что их отношения с Коннором после его возращения вышли на другой уровень? Беседа всю ночь напролёт после трёхлетней разлуки, улыбки, взгляды, робкие касания рук… Но ведь Коннор смотрел на неё совсем иначе. Неужели действительно сама себе надумала, что стала небезразлична ему — не только как главный аналитик его команды, но и как женщина? Тогда в его серебряных радужках мерцали согревающие душу огоньки, а не разливался ледяной металл. А у Линдсей кружилась голова от осознания: Коннор жив, но больше — от того, что всё в его жестах, голосе, взгляде буквально кричало о появившейся надежде. И Линдсей так нуждалась в ней. За долгие три года с момента февральской ночи, унёсшей его жизнь, её любовь не угасла, а наоборот… С каждым новым рассветом чувства к Коннору разгорались с большей силой, подогреваемые сновидениями. После них невозможность в действительности увидеть его, сказать, что не успела, прикоснуться, пусть даже совершенно «случайно», ощутить тепло кожи доводила до гнетущего отчаяния… Чувства не угасали, они тлели внутри и жгли, яркими сполохами раскрашивая дни после одиноких ночей, проведённых с тенями прошлого. Во снах, возвращавших её и команду коллег в Архангельск, расследование каждый раз разворачивалось по разным сценариям. Но неизменно заканчивалось спасением Коннора. Он, живой, обнимал, кружил в объятиях, целовал. И первое время, когда Коннор вернулся наяву, ей казалось, она всё ещё спит и грёза просто затянулась. Теперь же её терзал иной вопрос: а не приснилось ли ей весеннее оттаивание того, кто всегда ассоциировался у неё со снежной порой года? Профессор-зима славился умением скрывать эмоции и чувства. Многие вообще считали — у него их нет. Но Линдсей знала — это не так. Окончательно убедилась, когда на короткое время увидела его нежным, ласковым и откровенным. Как и во снах… — …поэтому я думаю, что нам стоит рассмотреть заявленный феномен, но решение, брать его или нет в отсутствие Коннора, должна принять Линдсей. — Антон завершил рассказ и перевёл взгляд на Линдсей. — Да, — отстранённо ответила она, услышав из всей речи Антона только последнюю фразу. Линдсей и сама не поняла, что хотела сказать своим «да». То ли согласиться на проведение расследования, то ли подтвердить — выбор за ней. Антон выжидающе смотрел на неё, приподняв брови. Но Линдсей лишь робко улыбнулась и сказала: — Если ты считаешь нужным, Антон, то мы откроем новое дело. Думаю, Коннор тоже не будет против.