Вечность и еще один день

— Энн! Диана! Как я рада вас видеть, — с улыбкой захватила девушек в свои объятия Жозефина. — Какие же вы красавицы. Несмотря на морщинки ее лицо сияло впрям как у ребенка. Энн невольно выдала хриплый смешок от умиления и угодила в родные руки Коула. Весна. Прекрасное время года, наполненное романтикой и идеально подходящее для захватывающих приключений, впрочем как и любой другой день в жизни юной мечтательницы. В эти выходные выдалась прекрасная возможность отправиться к тетушке Жозефине в компании Дианы. Энн, не изменяя себе, болтала всю дорогу без умолку, а Диане оставалось лишь слушать. Назло или же к счастью их маршрут проходил через "неописуемые", "восхитительные" и "невообразимые" места по словам юной Катберт. Она часто утомляла окружающих своими разговорами, но только не Диану. Они давно не навещали свою семью, поэтому их приезд был долгожданным для всех. Теплый прием дополнил уютный, семейный ужин, за которым шли бурные обсуждения книги, недавно прочитанной тетушкой Жозефиной и Энн. Коул же весь ужин не мог оторвать взгляд от Ширли. Ее восхищенные глаза, ее детская улыбка и такой родной, живой смех, наполняющий всю комнату. Это то, что завораживало юного деятеля искусства. Когда-то он считал Энн девушкой разрушившей его жизнь, но именно тот момент позволил Коулу все координально изменить и принять себя. "Энн Ширли-Катберт, я не жил до встречи с тобой. Я считал, что моя жизнь — идеальное кладбище похороненных надежд. Ты. Именно ты изменила мою всю жизнь...", — проговаривал у себя в голове Коул, с нежной улыбкой, смотря на рыжеволосую девушку, не слышав ничего кроме своих мыслей. Каждый раз он восхищался ей. Восхищался тем, что человек, который прошел через столь ужасную жизнь, несет в этот мир свет, нет, он думал она и есть свет всего мира. Ее глаза, движения, вечные ошибки и какие-то проблемы, все это делало ее живой, делало Энн самой собой. Коул с удовольствием бы никогда не отпускал от себя Ширли, утопая в ее глазах как сейчас и объятьях будто при разлуке. Казалось на нее можно смотреть всю жизнь, растворяясь в тепле искренней улыбки и запахе рыжих волос. Но всему приходит конец как и этому семейному ужину.

***

— Коул, — послышался тихий, робкий шепот у входной двери, — Коул, можно? Парень потер сонные глаза и устремил мутный взгляд на девушку в проходе. — Да... — прохрипел он, — что случилось? — Можно я лягу с тобой? Всю ночь кошмары снятся... Мягкий свет свечи, которую Энн держала в двух руках, освещал ее веснушчатое лицо и золотые пряди волос. Коул завел руку в свои спутанные волосы и потрепал их, словно проверяя не спит ли. — Конечно, — мягко сказал он и расскрыл одеяло на второй части кровати. — Если хочешь, то пока что можем не гасить свет. Ширли лишь кивнула и легла под теплый бок, уткнувшись носом в грудь Коула. От этого его сердце пропустило пару ударов, впоследствии нагоняя темп. Бездумно, тонкие пальцы устремились перебирать рыжие пряди волос, а вторая рука нежно коснулась спины девушки. — Энн... — Да. — А что тебе снилось, — спросил Коул, зарывшись носом в ее волосы и вдыхая их приятный, прянный запах. — Моя прошлая жизнь. — Она была настолько ужасна? Энн вздрогнула, что заставило сердце Коула сжаться в груди. — Ну, полагаю у кого-то было и хуже. Меня ненавидели, хотя вообразить не могу за что. Юноша неуверенно провел по спине Энн, на что та прижалась к нему еще сильнее. Ему хотелось вложить в свои прикосновения всю заботу и поддержку. — Сейчас у тебя есть семья, которая никогда не сделает больно. Эти слова были такими очевидными, но настолько нужными для Катберт, что по ее телу с приятным теплом пробежали мурашки. Больше слова были не к чему, они прекрасно понимали друг друга без них. Энн наконец смогла успокоиться и расслабиться в объятьях близкого человека. Он всегда понимал ее как никто другой и именно ему она могла доверить все тайны на свете. Коул же все так же перебирал яркие пряди, которые считал поистине прекрасными как и все что было связано с Энн. Его сердце выровняло темп и уже не вырывалось из груди, а лишь изредка пропускало удар, напоминая о нежности момента. Губы невольно растягивались в улыбке, а когда до ушей доходило тихое сопение, то веки сами стремились закрыться. — Я буду любить тебя вечнось, Энн Ширли-Катберт. — И еще один день, Коул Маккензи.