Переступая черту

Ночью выпал снег. Улицы, серые, неуютные, размокшие от слякоти, моментально преобразились и стали похожи на сверкающую, переливчатую, нарядную картинку на новогодней открытке. Утром, глядя через окно на строй теряющихся за горизонтом елей, на пушистые белые деревья, на укрытые снегом крыши, Ирина впервые за долгое время ощутила удивительное спокойствие, даже больше — легкое радостное предвкушение, совсем как в детстве утром тридцать первого декабря. Странно… и даже смешно. Но удивительно приятно. Все эти семейные посиделки, дружеские визиты, предпраздничная возня на кухне, беготня по магазинам, густой хвойный запах из окна, аромат шоколада и мандаринов, блестящие стеклянные шарики и тепло от горящего камина… Крохотные мелочи, разрозненные детали, вместе составляющие единое: ощущение покоя, надежности, праздничности и теплоты… И так ли уж важно, сколько всего непростого, страшного, горького было до? Ведь существует здесь и сейчас… С кухни тянуло горячим какао и свежеиспеченным печеньем — Ткачев в приступе энтузиазма внедрял какие-то совершенно новые семейно-праздничные традиции. И это тоже оказалось чем-то необычным, из прошлого, теплого, светлого…       — Доброе утро, — Ткачев, легок на помине, появился в спальне, широко улыбаясь. Подошел, обнял сзади, чмокнул в макушку. — Иди завтракать, там Саня с блинчиками колдует…       — Явился все-таки, — беззлобно проворчала полковник. — Зараза! Нет бы дома ночевать…       — Да ладно тебе, пусть гуляет, пока молодой, — усмехнулся Паша. — Успеет еще взрослой жизни хлебнуть.       — Тоже мне, воспитатель, — фыркнула Ира. Развернулась, уютно прислонившись лбом к широкой груди и тихо улыбаясь. Наконец-то… Наконец-то ни о чем не нужно было тревожиться, переживать, нервничать… Все закончилось. Последнее судебное заседание состоялось позавчера; всех шестерок подполковника Спицына приговорили к разным срокам тюремного заключения, дело вышло резонансным, так что легко отделаться никому не удалось. И теперь можно было забыть эту историю как кошмарный сон, вернуться в свой отдел, навести порядок в районе… Рапорт о переводе уже лежал на столе у начальства, так что с нового года начнется старая новая жизнь. Суетливая, непростая, с привычными и новыми сложностями — но ее жизнь, в ее родном отделе…       — Ма-ам, — донесся из-за двери хитрый голос, — опять вы там обнимаетесь? Завтрак остынет.       — Иду, Саш, иду! — откликнулась Ира, пряча улыбку. С неохотой отодвинулась от Паши; лениво потянулась, сняла со спинки кресла халат. — Строгий какой…

***

Он и сам не понял, какой черт его дернул заявиться к Зиминой в гости на дачу, да еще и без приглашения. Хотя к чему лукавить, излишними церемониями он никогда себя не утруждал, а причина… А причина сидела в уголке у камина, нетерпеливо-рассеянным движением отводила назад рассыпавшиеся волосы, перебирала какие-то бумажки, что-то записывала в блокноте, задумчиво покусывала кончик карандаша, перебрасывалась репликами с Зиминой и ее сыном, куталась в плед, пила какао и совершенно невероятно улыбалась — а у него от этого что-то нестерпимо жгло в груди. Странное это было чувство, невыразимо горькое и невероятно пьянящее, хмельное, терпкое, незнакомое… Привычно подкалывал Зиминуху и ее верного рыцаря, вручил хозяевам какие-то дежурные подарки, зубоскалил по поводу и без… Но каждым нервом болезненно ощущал ее присутствие… На улице заскрипел снег, послышался шум двигателя, хлопанье дверцы. Карпов, наливая себе очередную порцию виски, повернулся на звук.       — Зиминоид, у тебя тут что, вечеринка века? — ухмыльнулся, кивая за окно. — Предупреждать надо.       — Это типа — упыри не любят шумные компании? — хмыкнула Ирина, расставляя тарелки.       — В точку, — оскалился Карпов и поднялся из-за стола. — Ладно, пойду посмотрю, кого там принесло. Если что — загрызу. … Шутливо-небрежный настрой слетел в ту же секунду, когда увидел, кто неуверенно топчется у двери, не решаясь ни постучать, ни войти.       — Ты что здесь делаешь? — спросил резко и без всякого приветствия. Светлана кинулась к нему, нервно стискивая руки.       — Стас…       — Ты зачем приехала? — холодно осведомился Карпов, переформулировав вопрос. Они не виделись с того самого дня, как он ушел. Никаких встреч, никаких звонков, никаких пересечений. Он понимал, что, по сути, Светлана и не виновата ни в чем, но видеть ее не мог. Все также оплачивал все счета, помогал с галереей, с какими-то делами, все через левых людей — но хоть как-то контактировать с ней не хотел совершенно. И она вроде бы даже смирилась. А вот сегодня… Надежда на новогоднее чудо?       — … Стас, я больше так не могу! — жалобно и сбивчиво бормотала Светлана, судорожно ломая пальцы. — Мне плохо без тебя, плохо, понимаешь?.. Возвращайся, пожалуйста… Мне без тебя очень плохо… Я даже спать перестала…       — Снотворное принимай, — равнодушно обронил Карпов, глядя куда-то сквозь нее.       — Стас, пожалуйста…       — Свет, что ты от меня хочешь? — спросил устало.       — Стас, ты мне нужен…       — Уезжай, — перебил Карпов на полуслове. Этот бессмысленный всплеск ненужных чувств и откровений уже начал его утомлять. — И не надо вот этого всего. Разведемся, найдешь себе мужика нормального…       — Стас!..       — Уезжай, — уже раздраженно повторил Карпов и, не дожидаясь ответа, размашистым шагом направился к дому, даже не оглянувшись. Поднялся на крыльцо, толкнул дверь, очутившись на широкой прохладной веранде — и почти лицом к лицу столкнулся с Катериной. За весь вечер они едва ли сказали друг другу пару слов — а сейчас стояли, глядя глаза в глаза. И он сразу понял, что она все слышала, став невольным свидетелем нелепых семейных разборок. Этого еще не хватало…       — Вы не должны так с ней поступать, — тихо и очень серьезно сказала Катя, кутаясь в наброшенную на плечи куртку. — Я понимаю, конечно, что не в свое дело лезу сейчас… Но вы ей нужны. Правда нужны. Вы очень много для нее значите, вы ее вытащили тогда, когда ей нужна была помощь, как бы странно это ни выглядело… И бросать ее вот так… Это несправедливо. Карпов неотрывно смотрел на нее, почти не вникая в смысл слов, лишь жадно впитывая эту сдержанную близость, пока сердце выбивало какой-то безумный, рвано-бешеный ритм. Просто шаг. Всего один шаг. Выпустить зверя на волю…       — Вы не должны с ней так поступать, — холодный и твердый голос разрезал горячую мутную пелену. А ему почему-то даже не пришло в голову взорваться и осадить — кто она такая, чтобы решать, как он должен или не должен поступать… — Это нечестно. Он перевел взгляд за окно. Там, на улице, потерянно прислонившись к машине, по-прежнему стояла Светлана — и снежинки искристым пухом кружились в отблесках фонаря, падая на растрепанные волосы. Потерянная, несчастная, даже жалкая… Снова взглянул на Катерину. Строгая, сдержанная, с ореолом золотящихся под электрическим светом волос, она спокойно и твердо смотрела на него, будто ожидая единственно правильного решения. Решение… Какое оно вообще должно быть? Света? Катя? Света? Катя? Тяжело сглотнул, чувствуя, как невыносимо сжимается все в груди. И, не давая себе шанса на отступление, момента на полное осознание, сделал шаг. Один шаг. Единственно верный.