Переступая черту

От сладостного тумана вело, шла кругом голова. Раскаленный воздух обжигал кожу; какие-то волнующе-терпкие сладковатые ароматы невесомым облаком оседали в легких. Горячий пар плыл клубами; зеркала и стекло душевой наглухо заволокло туманным маревом. Сейчас, за закрытой дверью, они были только вдвоем — и даже собственные отражения не могли бы им помешать… Ира вздрогнула от резкого холода, обжегшего спину, когда Ткачев требовательно прижал ее к стеклянной перегородке, контрастом с накалившимся воздухом показавшейся ледяной. Но горячие мужские ладони тут неторопливо и мягко прошлись вдоль позвоночника, замирая на пояснице — и показалось, что от этих почти невинных прикосновений на коже отпечатками остались явственные ожоги. От пьянящей смеси запахов — горячей кожи, родного парфюма, жгучей влажности воздуха — слегка кружилась голова; куда-то в самое солнечное сплетение било бешеными разрядами — даже от самого мимолетного простого прикосновения. Сейчас, в этом густом пьянящем дурмане, они оба, кажется, сами не понимали, чего хочется больше — безрассудно, горячо и всецело отдаться нахлынувшему водовороту желаний или растянуть как можно дольше это тягучее удовольствие неспешного изучения, вдумчивой нежности.       — Я так соскучился, — хрипло выговорил Ткачев, с трудом оторвавшись от ее губ.       — Я тоже, — еле слышно выдохнула Ирина, бессмысленно скользя руками по его плечам. Плотная ткань футболки казалась сейчас такой ненужной, мешающей… Недовольно выдохнув, Ира опустила руки, нырнув ладонями под ткань, медленно, наслаждаясь ощущением напрягшихся мышц, провела кончиками пальцев снизу вверх, возвращая ему эту незамысловатую, но столь волнующую ласку. Паша шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, даже не пытаясь подавить жаркой волной прошедшуюся дрожь. Сам не понял, как его футболка очутилась на полу — там же, где бесформенным комом лежало ненужное уже полотенце. Мыслей не было. Ни одной. Было только безгранично мучительное и невероятно восхитительное ощущение ее прикосновений — то почти невесомых, мимолетных, игриво-дразнящих, то властных, требовательно-жадных, пробиравших до основания. Но когда длинные ногти хищно царапнули по пряжке ремня, Ткачев понял, что еще одного касания, любого, случайного, самого легкого, просто не выдержит. Резко перехватил ее руки; надвинулся, заставляя отступить, вновь вжаться спиной в холодную стену. И снова, словно в приступе невыносимой жажды, приник к ее губам — непостижимым образом одновременно лихорадочно-жадно и бесконечно-нежно. Бессмысленно, требовательно, беспорядочно-жарко скользя руками, просто бездумно-наркотически наслаждался этой максимальной точкой их близости, бархатистой нежностью кожи, близостью, податливостью и жаром — но по тому, как Ирина вздрагивала, выгибалась, горячо и часто дышала в самые губы и все тянулась, тянулась сильнее к нему, почти инстинктивно понял, что скорый взрыв неминуем — и сам чувствовал, что сорвется вот-вот. … На несколько бесконечных секунд оглушительная волна выбросила из реальности бешеной силой цунами. Реальности больше не было. Ничего не было. Только это запредельное, фантастическое, сводящее с ума ощущение близости, единства, неразделимости — такое бесконечно прекрасное, такое всецелое… С трудом оторвавшись, Ткачев лишь на миг коснулся губами ее плеча — и, подняв взгляд, с каким-то особым восхищением всмотрелся в бессмысленно-истомленное, расцвеченное румянцем лицо — чуть приоткрытые припухшие губы, плотно сомкнутые трепещущие ресницы, рыжий завиток, прилипший к виску… Почувствовав его взгляд, Ирина медленно распахнула глаза — в бескрайней жарко чернеющей глубине полыхали золотистые искры.       — Что? — чуть дернув губами в расслабленно-довольной усмешке, спросила тихо с пробирающей хрипотцой. Паша неохотно отстранился; не удержавшись, еще раз коснулся губами ее искусанных губ.       — Пойду кофе сварю, — пробормотал, окинув ее восхищенно-затуманенным взглядом.

***

Когда через двадцать минут Ткачев заглянул в спальню, Ирина, уже безупречно-собранная, одетая в идеально отглаженную форму, сидела на краю постели, комкая в руках китель и бессмысленно глядя перед собой.       — Что случилось? Ткачев застыл в дверях, с тревогой смотря на полковника. Ирина медленно подняла на него глаза, устало провела ладонью по лицу.       — Господи, когда же это все закончится… — пробормотала глухо.       — Что случилось? — нетерпеливо повторил Паша, внутренне сжавшись. Ирина резко поднялась, нервным движением накинула китель.       — Поехали. По дороге расскажу.