***
3 октября 2020 г. в 01:50
Гранд Пэа устало огляделся. Кажется, теперь все. Вещи собраны по ящикам и коробкам, сняты со стен картины, на диваны и кресла надеты чехлы от пыли, стулья поставлены на столы ножками кверху. Все готово. Он переезжает. Пути назад нет.
До прихода покупателей и агента по недвижимости, который принесет купчую на подпись, оставалось еще немного времени, и старый пони решил пройтись по дому, который был так дорог ему. И так пуст теперь.
Он вышел из гостиной и первым делом поднялся наверх, в комнату покойной жены. Она оставила мужа и этот мир три недели назад. Гранд Пэа был с ней до последнего вздоха, как и обещал пятьдесят лет назад на свадебном алтаре. Он не мог поступить иначе, потому что любил ее, и несмотря на муки, сквозь которые он наблюдал за угасанием супруги, он любовался ей. Даже сейчас, в семьдесят пять, истерзанная болезнью, она была прекрасна. Мужественно терпя боль, она находила в себе силы улыбаться ему:
— Ох, Гранд, заходит мое солнце… прости, что оставляю тебя ночевать одного.
Рэд Пэа всегда говорила красиво.
— И ты меня прости, дорогая. — Он склонил голову над ее постелью и поцеловал ее в морщинистый лоб. Из его глаз сочились слезы. — Прости, что не могу пойти за тобой.
Она снова улыбнулась ему и ее глаза смотрели на него ясно.
— Не глупи, Гранд. Такова судьба, сейчас мы должны расстаться. Не сомневайся, мы встретимся, поздно или рано…
Она закашлялась и ненадолго замолчала.
— Но, прежде чем мы снова будем вместе, — снова заговорила она, отдышавшись, — ты должен пообещать, что сделаешь одну вещь.
— Я обещаю, дорогая, обещаю все, что угодно.
— Это хорошо, Гранд, — слабо улыбнулась она. — Для пони нет ничего важнее семьи. Ты должен будешь поехать к своей семье, поехать… к ним…
— К ним? — Он сразу понял, о ком идет речь, и сник. Искра стыда мелькнула в его сознании.
— Да, именно к ним, Гранд. — Рэд Пэа будто почувствовала нерешительность супруга и голос ее ненадолго обрел былую твёрдость. — Они ждут тебя. Они уже слишком долго ждут тебя. Я не решалась этого сказать тебе при жизни, скажу перед смертью. Ты должен поехать к ним. И быть с ними. Такова моя воля, Гранд. Пообещай, что так и поступишь, когда я умру. Продашь дом, оставишь здесь все, и поедешь к ним…
Гранд на секунду задумался. Образ дочери и ее мужа встал у него в голове, как живой. И от этого не прибавилось облегчения.
Но он все же сказал:
— Я обещаю.
Рэд Пэа закрыла глаза с облегчением и улыбкой. Все ее дела на этом свете были сделаны. И это, самое главное дело, в том числе.
Она умерла на следующее утро, и Гранд, спавший подле нее, проснувшись, обнаружил, что она улыбается. Он нечасто видел ее настолько счастливой при жизни, какой увидел после смерти.
И чем больше он любовался ей тогда, тем сильнее понимал, что обязан выполнить ее волю. Хотя еще даже совсем недавно одна мысль о возвращении в Понивилль не вызывала у него ничего, кроме страха и досады. Он был слишком неправ тогда. И с каждым днем своей разлуки с дочерью, с каждым днем того, что не желал ничего знать о ней, лишь сильнее становились его досада и страх. Он боялся своего возвращения, как огня. Он даже представить не мог, как посмотрит в глаза своей дочери. Что он увидит там? Холод? Ненависть? Да даже просто нелюбовь, а ведь поделом…
Но после похорон он окончательно пришёл в себя и будто обрел новый смысл своего существования — возвращение в Понивилль стало его идеей фикс. Он нашёл родственников Эпплов в Ванхувере (да, их семья была воистину гигантская) и, словно с повинной, явился к ним на порог, желая выяснить, как живут Пэа Баттер и Брайт Мак. Почти тридцать лет этот вопрос мучал его в ночных кошмарах, и он чувствовал, что его старое сердце не выдержит ответа. Любого. Но ответ был таким, что Гранд Пэа на удивление воспринял его спокойно, будто уже привык к смертям близких.
— Они погибли. Десять лет назад, — сказал ему старый толстый Эппл Крендель, владелец кондитерской.
Гранд Пэа сидел, будто прикованный к стулу, и с удивлением ощущал, что не чувствует ничего. Совершенно ничего.
— Как это произошло?..
Эппл Крендель отвел глаза.
— Я не могу сказать, Гранд Пэа. Эппл Смит настоятельно просила оставить это в тайне от посторонних.
— Я не посторонний.
Эппл Крендель как-то остро взглянул на него после этих слов. Гранд Пэа показалось, что в его глазах мелькнула искра ненависти. Но через секунду тот уже с прежним благодушием смотрел на свою чашку с остывающим жасминовым чаем.
— Извини, Гранд Пэа. Если ты хочешь это узнать, то отправляйся в Понивилль. Там ты найдёшь все ответы.
Эппл Крендель смотрел на его уже вполне приветливо, но Гранд Пэа чувствовал, что он нежеланный гость в этом доме. Он отставил от себя непочатую чашку чая, простился и вышел прочь.
И только дома до него дошло. Его единственная дочь мертва. У него не осталось никого на всем белом свете.
Захлопнув за собой дверь, старый пони свернулся калачиком прямо на пороге своего пустого дома. Он ужасно хотел заплакать, но слез почему-то не было. Не осталось? Он мало плакал, даже когда уходила его Рэд Пэа, с которой он прожил пятьдесят лет в мире и согласии. А уж плакать о дочери, которую оставил с таким скандалом, от которой полностью отрекся… которую не видел почти тридцать лет… Он не имеет права плакать о той, которую предал.
Эх, Пэа Баттер… родная, любимая дочурка… как же так… сколько бы тебе было сейчас? Почти пятьдесят…
«Погодите-ка, — подумал тогда старый Пэа. — Ведь Пэа Баттер и Брайт Мак вполне могли родить жеребят…»
«Почему же просто ''вполне'', — спросила какая-то другая его часть, — не "вполне", а "скорее всего"!» Так это значит, он может быть дедушкой? Или даже… прадедушкой?
Сломя голову, помчался Гранд Пэа тогда обратно к Эппл Кренделю. Его ворчливая жена сообщила, что муж ушел в свою кондитерскую, и, узнав адрес, старый Пэа почти побежал туда. Он совсем перестал чувствовать себя стариком. Подумаешь, семьдесят семь лет!
Но уже через пару десятков шагов немолодое сердце напомнило о себе, и Гранд Пэа пошел шагом, не переставая, однако, радоваться, будто уже узнал имена своих внуков и правнуков и даже увидел их фотографии.
Насчёт правнуков, он, конечно, замахнулся… пока ещё было рано. Хотя одна груша уже зрела. Или, вернее сказать, яблоко? Большое зелёное яблоко.
— Это Биг Макинтош, — показывал в альбоме уже совсем подобревший Эппл Крендель. — Он у них самый старшенький. Не знаю, сколько ему… наверное, лет двадцать пять — тридцать.
— Женат? — спросил нетерпеливый Пэа.
— Насколько я знаю, пока холостой. Но вроде бы он сватался к семейству Пай… Не имею понятия, чем все кончилось. Мы сами уже полгода не виделись, с самого Дня Очага.
— А это кто? — показал копытом Пэа на симпатичную молодую кобылку подле большого красного жеребца.
— Это его сестра, Эпплджек. Ей где-то двадцать… с хвостиком.
— Красавица… — прошептал старик и смахнул слезу. — Какая она милая! В ней есть что-то от матери… от Баттер.
— В них много чего от твоей дочери, дорогой Пэа. Во всех троих.
— А она, Эпплджек, замужем?
Эппл Крендель посмотрел на нового друга с недоумением.
— Кажись, нет. А чего это ты все время спрашиваешь? Поздно или рано, время придет для свадьбы у каждой пони, не стоит спешить.
«Поздно или рано»…
— Мне так хочется понянчить малышей, дорогой Эппл Крендель. — Старый Пэа вновь смахнул слезу. — Я с самой молодости так мечтал о внуках… а уж если все мои внуки выросли, то…
Коренастый пони усмехнулся и положил Гранду копыто на плечо.
— Не переживай, пока еще не все. Вот этой малютке всего двенадцать. — Он показал на желтую маленькую кобылку со странной фиолетовой кьютимаркой. — Конечно, она не совсем малютка уже, но, в любом случае, она самая молоденькая среди них всех.
— Как ее имя? — спросил Пэа, всматриваясь в симпатичную мордашку.
— Эпплблум. Яблочный цветок. Твоя дочь умела выбирать красивые имена, Пэа.
— Умела... — кивнул тот, жадно вглядываясь во всех троих на фотографии. В глазах каждого он видел их мать.
А ещё через неделю он окончательно решился на переезд. Старый пустой дом, в котором он прожил в мире и любви с Рэд Пэа, давил на него, все здесь дышало ей, воспоминаниями прошлого, грустью, счастьем и тоской. Он дал объявление в газету и через три дня нашёлся агент, который вызвался продать дом за устраивавшую Пэа цену. Хотя, в глубине души старик чувствовал, что готов отдать дом задаром, лишь бы скорее начать жить будущим, а не прошлым.
Покупатели не заставили себя ждать — дом построен добротно, со вкусом и шиком, его окружал прекрасный грушевый сад, остатки того бескрайнего сада, что Гранд Пэа продал пять лет назад, когда заболела жена, и они нуждались в деньгах. Он продал все, все свои фермерские агрегаты, кроме одной копытной фруктовой давильни, которой он продолжал исправно пользоваться, закатывая на зиму банки с грушевым джемом с тех деревьев, что остались возле его дома. Ему нелегко было прощаться с ними. Им было уже почти тридцать лет, деревья были в самом соку и прекрасно плодоносили. Гранд Пэа привык к ним, привык до боли в сердце, как настоящий фермер, а он и был настоящим фермером. Но изменилось всё.
И вот, сейчас текли последние минуты пребывания его в этом доме. Он уже попрощался с каждым своим деревом, с каждым из одиннадцати, напоследок скосил траву на лужайке, не спеша, один уложил все свои вещи по коробкам, снял со стен все картины, что покупал вместе с Рэд Пэа, и каждая из которых несла свою историю. Он сам закрыл чехлами всю мебель, а мебели за эти годы у супругов Пэа скопилось прилично. Ему нравилось исполнять все эти ритуалы. Он будто начинал жить заново, забыв, но не отринув прошлое. В прошлом было слишком много хорошего, чтобы его отвергать. Самые главные пони в его жизни остались в нем. Но не менее главные и ценные пони ждали его в будущем. Он верил в них и надеялся на счастье, которое скрасит последние его земные годы. Он верил в прощение, потому что искренне раскаивался в том, что тоже осталось в прошлом. И он знал, что теперь все будет по-другому.
Он закрыл дверь в комнату жены и по привычке запер ее на ключ. Спустился вниз по лестнице, оглядывая в последний раз пустые стены и потолок. Сколько всего видели они, хорошего и плохого…
В дверь позвонили. Вот и всё. Они здесь. Хорошо, что как раз спустился и не заставил их ждать.
Гранд Пэа осмотрел себя. Старый потертый костюм и бабочка, конечно, будут выглядеть старомодно… но ничего. Ему нечего стыдиться. По крайней мере, точно не этого.
Он открыл дверь. Но за ней были не покупатели и не агент. Это она. Бледно-зеленая кобылка средних лет. Бежевая грива собрана в комок на затылке, во взгляде оранжевых глаз читается негодование. Бледно-зеленым копытом она в гневе роет землю.
— Гранд Пэа! Ты не смеешь быть здесь после того, что натворил! Ты убил свою дочь и моего сына! Они умерли из-за тебя! Тебе нет прощения! Убирайся вон и никогда больше не возвращайся!
— Пощади, смилуйся, Эппл Смит! Я искуплю свою вину! Поверь мне! Я изменился! Я другой! — запричитал старик Пэа, сев на землю и закрыв глаза копытами.
— Убирайся вон сейчас же! Я не хочу тебя видеть! И мы все не хотим! Ни Биг Мак, ни Эпплджек, ни Эпплблум! Мы ненавидим тебя за то, что ты покинул свою дочь!
Внуки. Они тоже здесь. Они наступают на него с лицами, полными презрения. Особенно отчаянно презирает его Эпплблум, ее мордашка скривилась в страшную гримасу.
— Нет, прошу… прошу вас, родные мои, нет! — просит их Гранд Пэа.
— Ты бросил маму, — говорит ему Эпплблум, — и это значит, что мы тебе не родственники!
— Н-нет! — подтверждает ее старший брат.
— Мы никогда не простим тебя за это, Гранд Пэа! — говорит и Эпплджек. — Никогда!
— Прошу вас, дайте мне хоть один шанс! Я искуплю свою вину, прошу, дайте мне шанс! Пожалуйста…
Они останавливаются, нависая над ним, и вдруг их образы расплываются и исчезают.
Глухой шлепок и начинает болеть спина и затылок. Гранд Пэа открывает глаза.
Он заснул в комнате жены, прямо на ее кровати, и сейчас упал с нее на пол. Эх… это он неудачно приземлился… затылок трещит… Старик поводил копытом там — череп не треснул, крови нет, хотя пол твердый и это вполне могло произойти. Только не хватало тут валяться с размозженной головой… Он усмехнулся, представив, как лежит здесь в луже крови, и входит его агент по недвижимости с покупателями. В семьдесят семь лет, потеряв всех близких, совсем по-другому начинаешь относиться к смерти. Она больше не твой враг, она твой хороший знакомый и даже друг… хотя, вряд ли такого друга ты пригласишь к себе на чай. Такой друг, скорее, сам любит ходить в гости, без приглашения.
Голова у Гранд Пэа гудела, и он не сразу понял, что в дверь и правда звонят. Это были уже настоящие покупатели.
— Иду, иду, сейчас открою! — крикнул он в сторону гостиной, вставая с пола.
Он вспомнил свой сон. Нелепица ли? Или он правда боится такого? Гранд Пэа чувствовал, что боится. Но сердце говорило ему обратное. Он хотел, жаждал встречи с внуками и с их бабушкой. И знал, что все будет хорошо. Потому что по-другому быть просто не может.
— Добрый день! Заходите, любезные пони! — улыбнулся он новым жильцам, придерживая край своего старого костюма, норовящего оттопыриться. Даже в них, незнакомцах, он чувствовал энергию новой жизни, которая теперь озарит его старый дом. Он видел блеск в их глазах, блеск предвкушения счастливой жизни в этих стенах, и испытывал от этого огромное наслаждение. Еще немного, и он тоже совершенно обновится. Он будет абсолютно другим, оставаясь прежним разве что только внешне. И эта радостная мысль занимала все его существо, особенно, когда он подписывал купчую.
Теперь все будет по-другому!
Жеребец и кобылка, новые жильцы, улыбаясь, пожелали ему счастливого пути, и Гранд Пэа, захватив из своей комнаты небольшой чемоданчик с личными вещами, покинул дом. По договору, на следующий день большинство упакованных вещей будет погружено в грузовой поезд до Понивилля и отправлено в его новый дом, но старик Пэа сейчас не думал об этом, предоставив рутину своим нанятым рабочим. Он даже забыл оглянуться и попрощаться с домом, в котором прожил почти три десятка лет. Все его существо занимала скорая встреча с внуками. Только она. Лишь она одна.
В его жизни отныне все было по-другому, по-новому. И он чувствовал, что только сейчас начинает жить так, как был должен всегда.
Честно перед самим собой.