Ménage à trois

Никогда не сходи ты с тропинки прямой, Не снимай в пути кольцо с руки. Не ступай за порог над холодной водой, Береги себя, береги. Береги

— И что с того? Саломея закатила глаза, Исенгрим такого проделать не мог — последнюю неделю мышцы лица ему сводило болью то от жары, то от холода, то от злости. — Дурак, что ли? — всплеснула она руками. — Если в ближайшую седмицу не добудем тебе бальзам — через два полнолуния рта раскрыть не сможешь. Исенгрим повел плечом, глядя в сторону на одинокий кустарник — колючий и угрюмый. — Мне много лет, — сказал он скупо. — Не первый раз такой паралич. — Не первый — зато в последний будет! Ты еле языком шевелишь. Как огрызаться станешь, когда я тебе под хвост колючку суну? Губы Исенгрима сжались в плотно-белую полоску, будто сплавились. Взгляд качнулся, обратился на белеющий вдали город; неприязненно обежал силуэты статуй, что исполинскими тенями загораживали ясное небо. Дикие звери не любят городов и кучных поселений, да только в Зеррикании травы нигде, кроме как там, не растут. — … разве что в лесу, — пробормотала себе под нос Саломея. — Только в тот лес я не сунусь, от него вшивой магией разит. — Маг-ренегат? — равнодушно спросил Исенгрим. — В том числе… Решено! — она вдруг улыбнулась простодушно и счастливо, будто девица, идущая к суженому под венец. — Я пойду в город, а ты потом подтянешься — когда печать на руке раскалится до белого и на луну выть начнешь. А? Хорошо я придумала? Исенгрим наконец посмотрел ей глаза в глаза. Неохотно, устало — даже не разозлился. Плохи дела. — Седмица, — сказал он вдруг, когда Саломея развернулась; и слова волной ударились ей в спину. — Да хоть целый месяц. Паралич лицевых мышц на ногах не скажется. Доведу тебя хоть до Хакланда, хоть до дна океана. Так зачем тебе это? Саломея обернулась плавно, невинно сцепила пальцы на животе и наклонила голову. Спелая медь выбилась локонами из прически, прядями осыпалась на тонкую белую шею. — Приглянулся ты мне, — сказала она со спокойной улыбкой. — Уважаю. Ценю. Отчего бы не помочь? Волк нахмурился, попытался было прищуриться, но и этого не смог. Сдался: — Иди. Когда жечься начнет, — он поднял руку. — Я нагоню.        Огонь в очаге потрескивал, и дым уходил в квадратную дыру в потолке. Прошлой ночью Тею бил озноб — то ли от усталости, то ли от яда, но даже зерриканская жара не спасала. Энже пожаловала шкур с барского плеча, и Теа все гадала, чем придется расплачиваться за такую щедрость, еще и после всего совершенного. — Что там творится? — хрипло спросила она, кутаясь в шкуры. — Снаружи? Детлафф задумчиво поднял голову от работы. Резец в его пальцах сновал по уже гладкой круглой деревяшке, придавал характерные черты, но различить их Теа еще не могла. — Город оцепили. Приехали жрицы, армия. Разбираются или делают вид. Он единственный мог ходить по городу самовольно. По большей части, потому, что его никто не мог остановить. По крайней мере, никто не мог сделать это бескровно. — Странно, — Теа прищелкнула языком. — Странно все это. — Не то чтобы. Есть власть, есть оппозиция. Первым мы нужны живыми, чтобы нас обвинить. Вторым — чтобы обвинить власть. Вывернуть на свой лад и свидетелей приплести. — А ты, значит, в политике разбираешься? — Я — нет. А Матиас вполне. Детлафф медленно поднял голову, посмотрел сквозь непроницаемую темноту — в сторону комнат, где прятался чародей со слугой. Оттуда немедленно послышался громоздкий шум — будто кто-то сидел, прилепившись ухом к двери, а потом неосторожно дернулся и упал. — Матиас… — рассеянно пробормотала Теа. Украдкой вытерла выступивший на лице пот и слабо кивнула на руки Детлаффу: — Кто это будет? Вампир молчал довольно долго и продолжал ковыряться в дереве. Пальцы его были юркими и подвижными, как у художника или лютниста. Теа думала, что он не ответит, как Детлафф вдруг поднялся и прошелестел плащом мимо очага. Протянул руку в обрезанной перчатке, раскрывая ладонь. Теа аккуратно подцепила вещицу, не без умысла мазнула своими пальцами по коже Детлаффа, но тот не вздрогнул и руки не отвел. Это оказался обыкновенный круг с необыкновенным узором — мешанина линий проступала чужим лицом. С какого угла ни посмотри — каждый раз разное. Мужское, женское, человеческое ли — так и не разберешь. — Высшие вампиры не умеют колдовать, — сказал Детлафф. — В вашем понимании. Но кое-что нам доступно. Я умею делать то, что вы называете оберегами. Теа бесшумно сглотнула невежливый вопрос и благодарно склонила голову. Дерево в руке лежало теплой плашкой и как будто бы дышало. Детлафф продолжал смотреть на Тею не в меру задумчиво, чуть поджав губы, словно ждал, когда оберег взорвется или обернется клубком змей. — Чего ты ждешь? — от волнения хрипло спросила Теа. — Людям не подходят наши обереги, — он снова сел на лавку, но теперь гораздо ближе прежнего — так, что под раскаленной от болезни коже побежали мурашки. — Молчат или вовсе кусают. С тобой иначе. — Почему? — Ведьмачка из Школы Бруксы, — он пожал плечами. — Брукса, чей мутаген тебя обратил, скорее всего взяла начало от моего племени. Гхарасхам. — Разве Гхарасхам бывали на востоке? — Я же здесь. За столько лет мог прийти и кто-то еще. Теа медленно сомкнула пальцы вокруг оберега, и в ладонь потекло мягкое тепло — такое, как бывает по утру от тяжелого одеяла, когда на улице стучит стылый дождь. — Да, это многое объясняет, — вздохнула она. Пояснила в ответ на сдержанный безмолвный вопрос: — То, как легко я вбираю твою энергию, например. Это работает в обе стороны? — Работает что? Она чуть лукаво кивнула на оберег: — Я чувствую вложенную в него силу. И еще тот раз, когда я расправилась с саламандрой, и меня одолел ее яд. Потом сожжение дракона у жриц. Или вот вчера, когда ты… Детлафф поджал губы теперь уже раздраженно, взглянул резко, но Тею это только раззадорило. — … пришел на помощь в нужный момент, — она помолчала, сдерживая улыбку в подрагивающих уголках губ. — Прости, Детлафф, но всякий раз, как ты изображаешь неприступную крепость, что-то подстегивает меня цапнуть тебя за хвост. — У меня нет хвоста. — Есть и еще какой! Только вспомни, как ты его вчера распушил, а?.. Явился посреди драки, весь из себя прекрасный, словно бог; окутанный мраком драмы и мистики, устроил бойню и так же исчез! Мог бы, между прочим, сломать им шею, а не кровью брызгаться… И откуда в тебе эта страсть к эпатажной театральщине? Детлафф все так же молчал, только теперь будто бы смущенно, если такое слово могло быть к нему применимо. Только раз взглянул странно поверх ее плеча и сквозь стену — будто гончая, почуявшая след. Теа смолкла тоже — как и едва слышный шепот двух непутевых зевак за стеной, сменившийся на выжидательное дыхание. Очень шумное на вкус профессиональной ведьмачки и высшего вампира. — Оберег, — подытожила она, так и не дождавшись ответа; вновь отняла от дерева ладонь, рассматривая изрезанное дерево в нестройных язычках пламени. — Отчего же он защитит? Детлафф качнул головой, взглянул в ответ странно и почему-то — глаза в глаза. — От таких, как я.        «… Когда жечься начнет — я нагоню». Солгал, конечно. Будет терпеть, даже если рука и нога, и голова — все отвалится. Все, кроме гордости. — Как не издох только еще, — ворчала Саломея, разгоняя пред ступнями песок, как морские волны. — Дурная собака. Сутулая, невоспитанная, еще и плешивая. Никакого сладу. Долгие солнца они шли вдвоем от той самой злополучной пещеры. Исенгрим слово сдержал — шагал на порядочном отдалении и от любого прикосновения отшатывался, как от огня. Только здоровье его, изрядно захиревшее с годами, начало сдавать — а ночные видения и вовсе всю душу ему истрепали. Хорошие, между прочим, видения. Приятные. Даром, что потом просыпаться неудобно и на живот так просто не перевернешься. А вот и не надо было злить клятую ведьму! Саломея фыркнула сама себе, цепким взглядом рассматривая заметно приблизившиеся здания. Они пришли в город… Тереза и трое болванов, что прицепились к ней, как вошь к кобыльему хвосту. Было и что-то еще. Например, четыре патруля только на этом краю города, свет на сторожевых башнях и тонкое марево магической защиты. Приключилось нечто действительно дурное, раз сестренки так распетушились. Но Саломея ничего разузнать не могла — эти земли никогда не относились к ее владениям. Прав был Исенгрим, когда за полсуток до сего дня — ныл об опасности и «предчувствии». Только вот невдомек ему, что его «паралич» никакой не паралич — а проклятие-паразит, прицепившееся еще с битвы с пироманом. Довольно сложное и, что хуже прочего — посмертное. Саломея сделала что смогла — а могла она многое — да только травы бы и вправду пригодились. Не каждое увечье можно словами да магией исправить. Зерриканские патрули у стен не дремали, бродили туда-сюда как заведенные и женщин в отрядах было едва ли не дважды больше обычного. Множество своих сил подтянули со столицы и довольно быстро. Саломея прицокнула языком, перебирая пальцами по складкам вытертой юбки. Всего-то нужно забраться в алхимическую лавку на дальнем краю города, после — напасть на след Терезы, а затем — похитить ее и стащить прочь из города и из-под носа высшего. С последним, впрочем, могут быть неувязки. — Желательно, конечно, никого не убивать, — рассуждала Саломея, покачивая головой. — А то сестрички разорутся, заклятиями начнут швыряться. Дракона еще какого дохлого из-под земли выкорчуют вместе с землеройками… Она пробиралась тонкой тенью меж редких кустарников и деревьев, избегая идти при белом свете луны. Дожидалась редких перистых облаков, что ветер нагонял с востока. — … а землеройки нам не нужны, это уж точно. У них носы дурацкие и глазенки выпуклые такие, глупые… — Часто сама с собой беседуешь? Саломея не вздрогнула и не удивилась — скорее уж, заждалась. Улыбнулась особенно вкусно, чуть причмокнув губами, и лениво перевела взгляд. Мужчина и вправду был хорош — еще лучше, чем в видениях. Да только плащ его, судя по запаху, не стирался с самого кануна прошлого года. От него терпко тянуло зерриканской кровью. Интересно. — Мысль лишних оков не любит, — кокетливо повела плечом Саломея, разглядывая гостя безо всякого стеснения. Платье выгодно обнажило тонкую ключицу. — А слово — города крушит. Хороший рост и мышцы, лицо скульптурное — такую красоту и специально не сотворить, потому как не у всех хватит воображения хотя бы представить. Волосы благородные, с белой проседью — словом, одно загляденье. Жаль, правда, что высший вампир — существо поганое и дюже мерзкое. — Не с вами ли моя подруженька ходит? — спросила Саломея, делая шаг в сторону — укрываясь от всевидящих зерриканок за широкой грудью. Вампир покачивался в тенях, и силуэт его расплывался от частичной трансформации. — Скорее уж, лежит, — усмехнулся он. — Стрела попала в бедро. Сутки тому назад. — Плохо, — опечалилась Саломея. — Как же мне ее теперь похищать? Одна я не справлюсь… Вампир скрестил на груди руки, рассматривая ее напоказ беспомощное выражение — будто честь оказывал. Еще один гордый, что баран и как баран упрямый. Если повезет — то такой же безмозглый. — Я знаю, от кого ты бежишь, — глухо констатировал он. Не повезло. Вампир заметил ее досаду, усмехнулся и того злее. — Ответишь на мои вопросы — помогу с подругой. — Сначала поможешь, чернявенький — потом и отвечу. А то вот, — Саломея кивнула ему за спину. — Сюда уже патруль идет. Эти тоже поговорить захотят — вовек не переслушаешь. Он кратко оглянулся. — Детлафф, — голубые-голубые глаза вновь устремились на Саломею. — Меня зовут Детлафф. А ты — назови место. Куда принести Тею. Саломея указала себе за спину. — Здесь недалеко, одна неполная верста. Там увидишь кряжистую корягу, а рядом с ней камень, похожий на обожравшегося тролля. В качестве опознавательного знака — эльф. Убогий и злобный. Вы сойдетесь. Она призвала последние капли силы и растворилась во тьме, сливаясь с воздухом и песком, прежде чем Детлафф сообразил бы оскорбление. Высший только удивленно прищурился, но найти ее не сумел ни зрением, ни чутьем. Молодой совсем, значит, зеленый. — Обернусь за неполный час… — шепнула Саломея отовсюду и из ниоткуда, и унеслась прочь в волнах теней.        Теа бессмысленно крутила в руках оберег. Болезнь и слабость отступали пугливо, стоило лишь взглянуть на резанные линии, аккуратно провести по ним подушечками пальцев... Безумие... Она не ошиблась ни в чужой душе, ни в выбранном поведении. Детлафф, пропитанный промозглым одиночеством до самых костей, сам не понимал, как крепко вяжут его эти путы; какие глупые ошибки он творит ради призраков надежды. Слишком простой, слишком честный — он делил мир на своих и чужих, и этого ему было достаточно, чтобы судить невинных и оправдывать грешников. Саломея обучила Тею читать чужие души, но не сказала, что делать, если проникнешься сочувствием к тому, кого ранее считала не более, чем орудием. Сама-то ведьма никогда никого не щадила, а мужчин... не то чтобы ненавидела, но мало кто мог рядом с нею не сломаться высохшей спичкой. — Собирайся. Теа моргнула, поднимая голову. Детлафф навис над ней неуклюжей скалой. Краткий взгляд его мазнул по оберегу, что она до сих пор не выпустила из рук; кольнул одновременно самодовольной и трогательной улыбкой в самом уголке губ. — Мы уходим, — соизволил пояснить он, переводя взгляд на ее лицо. — Из города. — Ты сошел с ума? — зашипела Теа, когда Детлафф наклонился, почти поднимая ее с самодельного ложа. — А Матиас? А Манешка? — Про них договора не было. — Договора с кем?! Детлафф пожал плечами и ни слова не пояснил. Он убрал руки и только смотрел требовательно, будто она не ведьмачкой была, а упрямой ослицей, которую сушеной мятой помани — она и передумает. — Не пойду, — Теа скрестила на груди руки, но равновесия не удержала и упала обратно на шкуры. — Никуда без них не пойду. — Даже к Саломее? Она вздрогнула, немой вопрос повис во взгляде и тишине. Но Детлафф молчал, и Теа под конец только дернула головой — уже из глупого принципа. — Даже так. Детлафф вздохнул особенно тягостно — настолько, что она даже чуточку сжалилась. Хотела было объясниться, да только правая часть дома весьма некстати взлетела на воздух, прощально взмахнув стеной. Одно мгновение — и вместо снулой серости перед взором раскинулись роскошные виды на полночный пейзаж и фейерверки огненной магии в глубоком небе. Теа задумчиво изучила всплески среди черных облаков — карминно-желтые, как осенняя листва. Неуютно поежилась. — Теперь тоже не пойдешь? — равнодушно уточнил Детлафф, щурясь на вспышки. Матиас и Манешка вылетели изнутри комнат в чем были, ошалевшие и растрепанные. Первый прижимал к себе медный ночной горшок, второй — хватанул в руку все сумки, какие были, готовый бежать по первому слову. Они оглядели остатки стены безумными взглядами и вопросительно повернулись к Тее, будто та была маяком в штормовом море. — Теперь — так уж и быть, — фыркнула она с достоинством. Поднялась напоказ медлительно, тут же качнулась, признавая поражение и цепляясь за подставленную руку. — Так уж и быть, — эхом отозвался Детлафф, глядя насмешливее прежнего. Руки не убрал и только придержал за локоть, впиваясь всеми обнаженными подушечками пальцев прямо ей в кожу. — Собирайтесь, господа, — обессиленно вздохнула Теа. — Пресвятой Детлафф нашел нам дорогу к спасению.        Алхимическая лавка с тех пор, что Саломея была здесь в последний раз, успела переехать. И даже несколько раз, потому как перестроили весь квартал. Травы она все-таки нашла, а с ними — несколько добротных зелий и даже забавные банки с непонятными потрошками. Забрала все, что смогла, и черной лужицей вытекла во двор. Сканирующие заклинания жалили, что мухи, и она лениво отмахивалась от них, пока над городом не разнесся колокольный звон — слышный только жрицам призыв вступить в бой. — Слишком маленькая я, — вздохнула Саломея, — чтобы такую погоню за мной сооружали. Видно, приключилось что пострашнее. Залпы заклинаний переплетались воедино, будто несколько проклятых кузнецов со всей силы колотили кувалдой по гигантской наковальне — кто во что горазд. Поющая святостью, сокрушительная магия жриц поднималась волнами, а за ней, жужжанием и пчелиными укусами вспыхивало колдовство пироманов. Своих ли, чужих — так сразу не разберешь. Нашла коса на камень. Саломея бросилась прочь, зайцем петляя по улицам, которые помнила очень смутно. Скрываться теперь проку не было. Воздух кипел от вражеских заклинаний, все били всех, а для Саломеи — врагом здесь был каждый. Она не рассчитывала выйти из передряги совсем уж целой, но и такой подлости от черной своей судьбы не ожидала — из темноты переулка выплыла полнокровная жрица. Вальяжно шла-покачивалась, посверкивая драгоценностями, что перебирающий лапками жук с глянцевой спинкой. Жрица по наитию повернула голову, всхрапнула удивленно, совсем как кобылица. Они встретились взглядами. И узнали друг друга. — Ой, — вежливо сказала Саломея, лучезарно улыбнувшись. Кислород обратился в шипящий яд мгновением после, пребольно ожег грудь до розового мяса, мертво выжигая нервные волокна. Саломея не защищалась — проще было убежать и регенерировать, чем биться с полноценной матерью храма, кою подпитывала целая армада прибывших жриц. Матерь была не на своей земле, но, судя по всему, ее допустили к местному алтарю, и она ладно управлялась и со своей силой — и с чужой. Еще по молодости не отказывалась от лишнего блюда. — Всегда верила в тебя, Найна! — певуче разнесся над городом голос улепетывающей Саломеи. — Так и знала, что ты поднимешься на пьедестал… Ну или тебя занесут! Звук менялся, разлетаясь во все концы, путал след и залезал в головы особенно хиленьким зерриканкам, обращая их в смятение. Найна была слишком старой и слишком властной, чтобы ко всему прочему оказаться глупой или слабой. На разговоры не разменивалась и била наверняка — словно молотом по мухе. Дома вокруг рушились песочной крошкой и колкой мозаикой, лунные блики разноцветно путались в слюдяных осколках. Саломея проносилась мимо знакомых когда-то мест, то обращаясь в пылевое облако, то возвращая тело. Магия обносила город кольцом, готовясь сомкнуться капканом, и между Саломеей и спасением лежали лишь несколько крохотных минут, если не секунд. Она вырвалась на выжженный пустырь, где печальным остовом лежала обрушенная сторожевая башня. Увидела издалека трех непутевых жриц, воздевших руки к небу; рванулась было мимо них и тут же ойкнула снова — теперь в самом деле удивленно. Отблеск стали, чуждый творившемуся здесь колдовскому безумию, вспыхнул белым лучом. Знакомый клинок ровно снес голову сначала первой жрице, потом второй, а третью — раскроил по срединной линии, когда она обернулась. Не то чтобы Саломея была не рада… но удивляться чужим поступкам она не любила. Это значило, что не так уж и хорошо она прочитала чье-то нутро. Сегодня поможет, а завтра?.. Она скользнула вперед, преодолев пустырь за четверть минуты. Почувствовала, как начинает кончаться даже та сила, которой нет. — Быстрее, — гаркнул Исенгрим, морщась от шума и резких вспышек. Подал руку, и Саломея вцепилась в нее сильнее прежнего. Успела заметить опаленную магической печатью кожу, когда со спины раздался новый залп — будто гром. — Вот же неуемная пигалица, — вздохнула Саломея, оборачиваясь. — Ghoul y badraigh mal an cuach, — сообщил Исенгрим приглушенно, глядя совершенно в другую сторону. Найна, несколько увеличившаяся и в без того немалых размерах шла по истерзанной земле, и каждый шаг ее отдавался дрожью. За спиной ее вился маленький, но довольно злобный зеленый дракончик, то и дело пыхтя резким хлором в стороны. Толку от него было чуть — зато выглядело эффектно. Справа же, сквозь разрушенную стену пробиралось нечто куда менее человекообразное. Чудище не меньше восьми футов в высоту, болотисто-зеленое и на мощных лапах. Похожее на богомола, оно было не в пример прочнее и опаснее и, что хуже прочего, довольно равнодушно относилось к раздававшемуся вокруг грохоту. Старая усовершенствованная химера, а значит, где-то неподалеку и ее расчудесный хозяин. — Кто из них наш враг? — глухо спросил Исенгрим, не дрогнув в лице. Саломея нервно хохотнула. — Все еще веришь, что у меня могут быть друзья, волчок?.. Химера раздраженно отбросила клешнями обломки дома, заприметила наконец Найну, что остановилась в ожидании, но курса не сменила. Двигалась к одинокому дуэту непутевой ведьмы и ее ручного эльфа. Найна, проследив траекторию глазами, фыркнула удовлетворенно и тоже возобновила свой ход. Ничто не сближает так, как общий враг… Только это работает и в обратную сторону тоже. Саломея пристально взглянула на Исенгрима. Тот понял без слов. Сомневался драгоценные секунды, но все-таки поднял руку, выворачивая ее запястьем вверх. — Будешь должна, — вытолкнул из себя он, и рука его слегка подрагивала, будто ее тянуло к земле пудовой гирей. Саломея усмехнулась коротко, склоняясь к запястью, и без промедления выпустила клыки. Не так она это себе представляла, ох, не так, но дареному коню, как говорится… Сила, в нее полившаяся теперь — добровольно, полно — как будто бы забрала все мучительные года преследований, бегства и страшных дел, что она совершила. Выхолощила искалеченную душу чистой эльфской кровью и той магией, что в ней хранилась — родовая защита, страшное дело. Так бы почувствовал себя старец, вдруг вернувшийся на мгновение в свое однажды молодое, юношеское тело. Или грешник, сумевший возвратиться к истокам и не допустить совершения ошибок. Дальше она себя не помнила. Видела лишь изумление в глазах противницы, слышала удивленный вздох Исенгрима и протяжный стон рассыпающегося в пыль старого города. Дикая сила, которой Саломея управлять не умела, взвилась изнутри и выплеснулась наружу, разливаясь половодьем. Так некстати вспомнились байки о шестидесяти девах в златых коронах, что возвратят домой прекрасную Нийями… Рот полнился привкусом горечи и едкого песка, кожа плавилась будто от огня — и снаружи, и изнутри, но притом оставалась целой и безупречно белой, как скеллигский снег. Грохот лишь усиливался, став наконец столь мучительно громким, что Саломея оглохла, перестав слышать даже биение собственного сердца. Происходившее вокруг свершалось в измерениях, ранее ей недоступных — как будто уже не живые, а мертвецы бились друг с другом в самой преисподней... Очнулась Саломея много позже. Пустая до чистого звона, как натертый до прозрачного блеска стеклянный кувшин. Шла тяжело, почему-то увязая в песке, что обычная человечица. Опиралась на чужую сухощавую руку, испещренную шрамами, увитую венами — и тихонько, безумно смеялась. Не сразу вспомнилось, чья эта рука, а имя — драгоценное и жуткое — прозвучало в памяти, что сакральный язык. — Исенгрим, — проговорила Саломея одними губами, и сознание будто вырвало из небытия выбитой винной пробкой. Вернуло назад. Он чуть повернул голову, странно посмотрел в ответ. Ничего не сказал. Украдкой Саломея оглядела себя — рваное платье запылилось и того сильнее, но никогда ее тело не выглядело лучше, чем сейчас; никогда не лучилось столь молодой и полной силой. И только странный, не похожий сам на себя жар то и дело опалял спину. Саломея кратко обернулась раз на догорающий город и смеяться перестала. Отвернулась. Исенгрим рядом шел уверенно и упорно, молчаливый и будто бы равнодушный. Ничего его не трогало — ни смерть, ни боль, ни низвержение грешного мира. Незыблемый, что былинный камень на дьявольском перекрестке. — Я трав тебе принесла, — ласково сказала Саломея, коротко похлопав себя по поясной сумке. Голос отозвался предательской хрипотцой. — Сварим эликсир, чтобы мир вновь мог увидеть славную твою, душевную улыбку... Исенгрим не ответил — не усмехнулся и не оскалился. Посмотрел еще страннее прежнего, и рука его под локтем пошатывающейся Саломеи сжалась чуть крепче. Надежная, что ведьмин оберег.