Мой октябрь. Сборник.

      Михаил Васильевич сидел за, длинным устеленным белой праздничной скатертью, столом, оформленным в этот раз особенно торжественно, и не сводил глаз с главного блюда этого вечера - запечённой скумбрии. Рыба эта - фирменное блюдо его жены, которое она готовила лишь по особым случаям. Пока Людмила Игнатьевна обхаживала гостей, Михаил Васильевич гипнотизировал рыбу, будто она могла как напуганный зверь сорваться и удрать. Он не мог отвести от неё глаз, так аппетитно она выглядела, чем делал себе только хуже, ведь Любушка, так мужчина ласково обращался к жене, не дала ему и крошки за весь день. Всё утро и весь день, она хлопотала на кухне, вертясь как юла от одной кипящей кастрюли к другой, помешивая, нарезая и между этим отдавая указания мужу. Михаил Васильевич пытался по ходу дела цыпануть кусочек жалкой морковки, чтобы перебить голод, за что получал по руке с упрёком: "Нечего кусочничать! Будет готово, сядешь и поешь нормально." "Когда?" - жалобным басом протянул Михаил Васильевич. "Скоро, скоро..." - отвечала Любовь и продолжала обкладывать рыбу овощами. Он любовался, его восхищал процесс, как простая вонючая рыба превращается в нечто настолько вкусное и прекрасное, что при одной мысли слюнки текут. "Скоро" всё тянулось и тянулось, так и не наступив, как только всё было готово, она принялась красиво раскладывать еду в праздничную посуду из хрусталя и фарфора с металлическими узорами.       Это уже не просто рыба, а венец его терпения. Покоилась она на пёстром ковре из овощей, её золотая корочка красиво переливалась под жёлтым цветом лампы, а местами проглядевшее мясо даже на вид было мягким и тягучим словно сыр и даже ненавистный Михаилу Васильевичу лимон, почерневший по краям, не вызвал неприятную кислоту во рту. От неё ещё исходил жар, он поднимался наверх и вместе с ним и запах, который распространялся по всей квартире, впитываясь в старые обои в мелкий цветочек, обивку кресел, переплеты изданий, покрывающие, словно мох, всю стену. Всё напоминало Михаилу Васильевичу о рыбе, не давая расслабиться. А вдруг не он один хочет её? Он нервно поерзал на стуле, его местоположение ему категорически не нравилось. Он сидел во главе стола, и чтобы урвать заветный кусок рыбы, а лучше два, а вообще превосходно, если целых три, придётся тянуться через весь стол и угодить галстуком в супницу. Изначально, Михаил Васильевич присмотрел себе место сбоку, прямо напротив золотой рыбки, на расстоянии вытянутой руки, он бы не привлекая внимания, легко взял бы столько, сколько бы захотел и контролировал сколько класть другим. Но Людмила Игнатьевна распорядилась по-другому. Аргументацией она себя не обременяла, а он не стал спорить. В ожидании гостей, она всегда становилась чересчур нервной и ворчливой. Уж лучше так. "Ничего, прорвёмся." - подумал он про себя. Михаил Васильевич стал в уме прикидывать как много конкурентов польстятся на его золотую красавицу. Федора он вычеркнул сразу, после того случая с косточкой пару лет назад, он к рыбе не притрагивается; маленькая Василиса слишком избалована и если и съест, то лишь чуть-чуть из маминой тарелки; Любушка само собой не откажется попробовать своё же творение, соглашаясь с другими, что в этот раз скумбрия вышла особенно хорошо; а вот Антон Палыч опасен, и первого тоста не прозвучит, а он уже начнет её всем с водочкой предлагать, Павел хорошо молодой, не любитель, Настёна - девушка, а вот Оксана Викторовна и Степан Петрович могут согласиться. "Сволочи!" - рассержено крикнул Михаил Васильевич про себя, - "Что им до этой рыбины? Вон на столе сколько всего: и оливье, и картошечка с укропчиком, и селедка под шубой и сыр с колбаской, бери не хочу." Твёрдо уверенный в том, что все захотят начать трапезу именно со скумбрии, он решил перейти в атаку. Как только все сядут за стол, он отвлечёт их внимание, предлагая и расхваливая другие блюда, ещё можно историю вспомнить как его коллега с работы отравился однажды такой рыбой. Довольный своим планом он перекинулся несколькими фразами с Федором.       Терпение Михаила Васильевича кончалось, ужасно хотелось есть. А гости всё не торопились рассаживаться, красовались перед друг другом, словно павлины демонстрировали свои наряды. Ему уже не важно, что окажется у него во рту, главное, чтобы оно успокоило желудок. Пока никто не видел, ему удалось украсть укропчик, украшавший ровную шапочку салатика величиной чуть ли не с настольную лампу. На долго его не хватило, урчащий живот разошёлся и уже подпевал артистам из телевизора. В ноты попадал редко, зато в громкости не уступал, заставляя хозяина краснеть и неловко извиняться каждый раз.       После энного выступления китовьего хора, все гости сошлись на том, что пора садиться за стол. Начинался ужин, как и любой другой - неловко, каждый ждал, когда кто-то другой, а не он, первый потянется за едой. Михаил Васильевич уже открыл рот, чтобы придать гостям уверенности, но Людмила Игнатьевна, как всегда, взяла всё в свои руки. "Ну что же вы сидите, кушайте-кушайте, вот берите салатик, картошечка, очень мягенькая, нежная, я маслица сливочного в неё добавила...." - приговаривала она, подталкивая тарелки. Оставив рекламную кампанию на совесть своей жены, Михаил Васильевич потянулся к скумбрии, чуть не перевернув по пути соусницу, взбудоражив всю женскую половину комнаты старше двадцати пяти. Выслушав море упреков, Михаил Васильевич добрался до рыбы, которую он желал так давно. Он положил себе три куска и щедро накидал печеных овощей - это больше, чем подразумевал этикет, но в приоритете у него сейчас стояло не это. Он жадно набросился на еду, закидывая в рот, рыбу, овощи и другие блюда с ближайших тарелок. Всё это смешивалось, мягкий рыбий вкус затерялся среди других. Он сам не замечал, как еда, смоченная алкоголем, пропадает в желудке. Когда Михаил Васильевич наконец насытился и довольный откинулся на спинку стула, он метнул взгляд в центр стола, где стояла скумбрия, размышляя взять ли ещё кусочек. На блюде всё также не хватало три куска.