Hellfire

Hellfire [rus] - m19

      В душе рождается тепло, когда Атанасия слышит звон колоколов и тихое пенье хора где-то в глубине церкви ранним солнечным утром. Еле заметное шуршание легких подолов одеяния архиепископа и мелодичный голос матери, читающей знакомую молитву.       Солнечный свет проникает под кожу и дышать становится легче. Ничто не может перебить молитву, все замерли, в ожидании очищения души от грехов и пороков, что сжигают слабых день ото дня.       Холодные ладошки соприкасаются где-то на уровне груди, когда Атанасия склоняет голову и молит про себя, проговаривая выученные слова. Людей вокруг она не замечает, с силой закрывая глаза и скрывая порочный взгляд от ликов ангелов.

Святая Мария… Я праведна всегда была и деяниям верна лишь благим.

      Не обращая внимание на затекающую спину и напряжённые мышцы, она ровно держит голову в поклоне, когда тело начинает бить мелкая дрожь и боль, такая привычная и успокаивающая, приносит лишь облегчение.       Где-то глубоко в душе чувствуется радость и облегчение, дыхание успокаивается. Атанасия не смотрит по сторонам – ничего нового и яркого, кроме красочных витражей и горящих свеч она не увидит. Только по глазам можно прочитать и узнать человека.       И понять, насколько он порочен       Разум очищается и хочется раствориться в хоре голосов, забыть о всех бедах и тревогах, что грузом лежат на хрупком и слабом девичьем сердце.       Лики святых на стенах и витражах окружают ее и Атанасия верит, что они наблюдают и оберегают ее от всех демонов (что уже выбрались наружу и сейчас спокойно танцуют на площади). Ати чувствует теплый взгляд служителя и мягкий глубокий голос.       Перед глазами проносятся проведенные в священной обители бесконечные часы молитвы, вспоминается воск от свечи на руках и пальцах, приятное благовоние свербит где-то на подсознании. Ими же пропахла вся одежда, как и пылью.       Атанасия не может облегченно вдохнуть этот приятный родной запах.

Ответь же, Мария, отчего танцует он Душу опалив сияньем глаз?

      Вспоминая порочный взгляд, в груди рождается огонь. Вспоминая его, Атанасия чувствует, как сбивается дыхание, и приходится успокаивать жар в легких и живот, что начинает сводить от нетерпения. В очередной раз единственный образ странного цыгана сбивает весь привычный ритм жизни и заставляет спуститься в пучину всепоглощающего и порочного огня.       Атанасия проклинает тот день, когда выходит на фестиваль, где люди – такие грязные, распутные, слабые и безобразные, не знающие просветления и поддающиеся грехам – танцуют и смеются, как безумные.       Она помнит каждое мгновение того рокового дня, когда ей казалось, что ее отправили в самое пекло ада и выбросили – непорочного, невинного ребенка - бороться с испытаниями.       Людская дикость за пределами собора что-то невообразимо пугающие. Пальцы холоднеют от страха в такой теплый и яркий день. Запах сладостей и вина теряется в толпе, смешивается с ароматом кожи, пота и отходов. В какой-то момент мир Атанасии начинается кружиться, хочется потерять сознание и очнуться в уютной комнате собора. Все естество просится домой, в спокойный и размеренный храм, где пахнет воском и старыми книгами.       Нет той привычной успокаивающей душу музыки и легких колоколов, что очищают разум от всех мыслей и заставляют замереть на месте, чтобы не упустить звон. На площади среди толпы есть только грязные и грубые, стучащие и развязные звуки, пускающие тело в опьяняющее и грешное забытье.       Движения на всей площади хаотичное, пару раз ее сбивают, толкают и наступают на ноги, не удостоив простыми извинениями. Атанасии кажется, что ее задавят и она умрет прямо под ногами крестьян, что не могут насытиться праздником.       Лишь сестра Дженнет спасает ее, хватает за руку и ведет куда-то вглубь толпы, восхищенно вереща о танцах и чарующей музыке отвергнутых богом.       И среди всей толпы она может видеть лишь его.       Проклятого цыгана.

Подобен стихии, а кудри, что черней ворон, меня лишают сна в который раз.

      Его движения легкие и манящие, ловкие пальцы бегают по музыкальному инструменту, рождая мелодию, подобную божественной, и у Атанасии перехватывает дыхание, замирает сердце, стоит только представить их на белоснежной коже и в золотистых волосах.       Атанасия не может оторвать взгляд от шелковистых волос, что, словно перья самого черного и порочного ворона, разлетаются на ветру и поглощают солнечный яркий свет. Она никогда не видела цвета притягательнее и опаснее, чем черный.       Его губы и улыбка, такая наглая и манящая, не желает исчезать. Когда он ловит ее взгляд на себе, Ати замечает, как сверкают озорством и весельем рубиновые глаза. Атанасия чувствует жар на щеках и бешеный стук сердца, наблюдая как бледные тонкие губы касаются медной поверхности. Атанасии кажется, что она сойдет с ума, если продолжит с такой жадностью наблюдать за его самодовольной улыбкой.       Он полон той манящей страсти и порочных желаний, что пробуждаются где-то под кожей, стоит ему оказаться рядом.       Его голос - шелест старинных книг, который хочется слушать всю жизнь, каждый день, каждую минуту. Его голос - мягкий бархат, что обволакивает ее с ног до головы, унося куда-то далеко от мира и площади, где он продолжает играть для публики и заставляет других цыган пускаться в пляс.       Его взгляд жадно следит за каждым движением, когда Дженнет уводит сестру танцевать. Внутри у Атанасии все горит, потому что единственное, что она чувствует – хищные и любопытные глаза на себе.       Он, словно настоящий демон, начинает шептать на ухо и смеяться, а Атанасия, пораженная, не может оторвать от него небесных глаз и потушить тот пожар в душе.       Его цепляющий кровавый и чарующий взгляд манит к себе. Смотря в них, Атанасия вспоминает алые розы, за которыми старательно ухаживала в саду и в которых позволяла себе пропасть время от времени. Смотря в глаза цвета порочного рубина, что так напоминает кровь, Атанасия готова поспорить, что в нем горит само демоническое пламя.       Он полон жизни и свободы, он полон огня, готового сжигать все на своем пути и ничто не в силах остановить его.       Этот взгляд - пламя, порок и страсть, теперь преследует ее во снах.

Как пламя, те страсти, мне душу опалят, В их власти меня низвергнуть в ад.

      Атанасия теперь не помнит своей жизни без него, без улыбки и смеха, без мягко звучащей флейты, без огненного взгляда и тех чувств, что пробуждает цыган в бренной душе своим присутствием.       Привкус сладких яблок и крема остается на губах с того рокового дня.       Атанасии казалось ее прокляли и заколдовали, потому что на следующий год она несется на праздник, как сумасшедшая, не в силах забыть их встречу на ежегодном фестивале. Он снова играет на площади и первый находит ее взгляд на себе, улыбается – самодовольно и уверено. Цыган знал, что она вернется и снова подходит первый, бессовестно уводя в самую глубь праздника.       Глаза жадно наблюдают за каждым движением и неуклюжим танцем. Это в очередной раз вспыхивает в ее слабой непорочной душе страстным огнем.       Первая их встреча приносит лишь странный дискомфорт и веселье, когда он ведет ее по ярмарке, звенит сережкой в мочке уха, снова и снова шепчет что-то, смеется и сжигает ее душу своими рубиновыми глазами.        Ей 16, ее мысли полны кровавого взгляда диких глаз цыгана, которые она видит каждую ночь. Их вторая встреча более теплая и, кажется, сводит бедняжку с ума. Их вторая встреча приносит счастье на устах, потому что теперь она знает его имя и повторяет его во время молитвы, чтобы на следующий год он вернулся целым и невредимым, чтобы снова обжег ее своим дыханием.       Лукас.       Озорной мальчишка, что не похож на других цыган, он не танцует, но заводит толпу и возбуждает частоту биений сердец. Его кожа бледная, почти фарфоровая, как жемчуг светлая и манящая; его волосы черные, как самая страшная и темная ночь, в которой хочется скрыться от всех глаз и забыться до утра; его руки теплые и горячие, и Атанасии кажется, что он оставляет ожоги прямо на сердце.       Его глаза и смех проникают куда-то в душу. Намного глубже, чем молитвы и колокольные перезвоны и сжигают ее ярким и уничтожающим пламенем.       Атанасия сгорает и не может остановится. Надоедливые молитвы не приносят успокоения и несчастная, погрязшая в собственных мыслях, может лишь бороться с наваждением, когда закрывает глаза и снова видит его взгляд, кожей чувствует соприкосновение рук.

Но нет моей вины ни в чем Цыган проклятый сердце мучает огнем.

      Лукас стал ее личным пороком и демоном. Его образ сопровождает везде, где бы она не находилась, и даже ночью он не оставляет ее одну. Теперь слыша колокола – Ати вспоминает звучание его сережки.       И медленно сходит с ума, не в силах избавиться от наваждения.       Дженнет и другие сестры беспокоятся, когда Атанасия посещает сад. Она все чаще сидит среди алых роз и любуется, вспоминая его глаза, сжимает стебли и ранит руки, чтобы прийти в себя.       В груди Атанасии все сгорает, а время как назло тянется бесконечно долго. Взрослея и слушая истории сестер, что уже успели повеселиться с красивыми юношами, Атанасия может вспоминать лишь черные волосы и кровавые глаза, в которых все больше и больше разгорается огонь.       Все чаще его имя на устах и Дженнет смеется, что сестра скоро будет читать молитвы ему, а не богу. Атанасия бледнеет и боится своих снов, где он приходит и сводит с ума одними легкими касаниями рук, бархатным влекущим голосом, сладким дыханием, волшебными историями и нежными поцелуями, которые теряются в золотых локонах и частом дыхании.       Девушка ловит его образы в посторонних и приходящих на молитвы жителей, но без ошибок узнает его в гуще толпы. Он, словно чувствуя ее взгляд, поворачивается и находит ее также быстро, улыбается хитро, подобно дикому зверю, пробирается сквозь толпу, не замечая людей.       Атанасия замирает, все нутро сжимается и болезненно ноет от нетерпения, когда он легко касается ее запястья и смеется, радостный, словно маленький ребенок. Сережка все так же по родному болтается в ухе, а он тянет подругу в сторону колодца в центре площади, желая накормить и рассказать про свои приключения, скрываясь от солдат-зевак и воруя свежие яблоки.       Это была их первая встреча вне фестиваля и Лукас важно говорит, что сам приехал сюда - уже достиг совершеннолетия. Смотрит и касается ее совершенно по-другому, более часто, не желая отпускать обратно к сестрам и привычным звонам колоколов.       Ему, как и всепоглощающему огню, законы не писаны. Ей в очередной раз приходится сбежать от своих мыслей к алтарю и всю ночь, пока не перестанет чувствовать ног, замаливать грехи и порочные мысли, что рождает его кровавый взгляд.

Молю о защите, от искушения цепких пут, О пламени, чей жар неутолим.

      Ей 17 и скоро ее обучение будет окончено. Это последний год в соборе перед встречей с семьей и будущим мужем, перед брачным обетом и статусом послушной, покорной жены и хозяйки семейного очага. Она уже не скучает по отцу и матушке, не помнит огромного особняка и обстоятельств, причины, почему ее отправили на обучение и заперли.       Она помнит лишь его горящие глаза и не желает забывать       Она пример для подражания, самая непорочная чистая душа. Архиепископ не раз хвастался ей, а матушки лепетали и восхищались ее умными глазами и невинности, кроткости и нежности. Сестры уважали ее и смущались, прося совета в делах житейских и любовных, а Атанасия лишь улыбалась, чувствуя вязкую ярость и ненависть где-то на языке.       Она не желает идти на фестиваль и встречаться с порочными рубинами. Не желает в очередной раз подвергать свою душу опасности и заставляет себя забыть все те годы, все прогулки, все взгляды и прикосновения. Сестра Дженнет недоумевает и пытается предпринять попытку вытащить ее погулять, повеселиться на площади перед собором.       Желание увидеть его – выросшего, страстного, горячего, опасного и такого родного – слишком сильно, но Атанасия силой воли отказывается, мотает головой и остаётся в комнате среди книг и горящих свеч, игнорируя веселые звуки флейты, гитары и бубна. И вечером у алтаря молит избавить ее разум от цыганского образа хотя бы на эту ночь.       Лукас все портит и пробирается прямо в церковь ранним утром, наблюдает за ней всю церемонию, даже не собираясь молится или отводить взгляд от ее хрупкой фигуры. Лишь прожигает спину рубиновым огнем и сбивает ее с мыслей, заставляет вспыхнуть в низу живота и часто дышать. Атанасии приходилось кусать губы до крови, чтобы выкинуть его из головы и закончить молитву.       Несчастная измученная она сбегает в сад роз. Лукас находит ее слишком быстро, прекрасно зная ее любимое место, о котором она говорила не раз, восхищалась запахом цветов. И смеется, возмущаясь ее детской игрой в догонялки, жалуется, что вчера прождал ее слишком долго, а она так и не пришла. А Атанасия может лишь завороженно следить за его губами и мысленно продолжать молится, чтобы цыган ушел.       Отпустил ее душу или наоборот уже забрал, чтобы не мучилась.       Но он не уходит и сбегает только под покровом ночи, заставляя дать обещание прийти на следующий день. Атанасия не в силах стереть счастливую улыбку с лица пока не видит своего жениха в тенях церкви.       Лики ангелов с осуждением наблюдают за ней в эту ночь и Атанасия не может уснуть.

Пускай до тла сгорит в аду. Иль будет до конца времен моим.

      Атанасия решается на отчаянный шаг и сбегает рано, пропустив утреннюю молитву. Перед глазами расстроенные глаза Архиепископа, осуждающий и испуганный вздох матери и наставницы, а также тихое перешептывание обескураженных сестер.       Но Ати не было дело. Скоро все это исчезнет, и она окунется в новую жизнь, уготованную ей с рождения. В жизнь, которую она не желает прожить, смотря в другие нелюбимые яркие глаза.       В то утро Лукас играет на площади и не может сдержать удивления, когда она подбегает к нему – растрепанная, тяжело дышавшая и возбужденная. Просит показать ей волшебство и забыть о жизни в соборе и правилах хотя бы на день.       Лукас не может отказать и не задает вопросов, лишь ведет по городу и показывает то, на что Атанасия никогда не обратит внимание. Сладкий хлеб, холодную ручейную воду и легкий сидр с опьяняющими вкусом, жаренную соленую рыбу, запах свежескошенного сена, его мягкость рук и звучание реки у мельницы.       В этот день Лукас танцует вместе с ней на площади, смеется и хитро улыбается, находится опасно близко.       Впервые Атанасия замечает очаровательную родинку под глазом и чувствует мягкость его волос на щеках, чувствует, как сильные руки обхватывают бедра и приподнимают во время танца, пуская в пляс сердце.       Ребра горят, а из уст срывается заливистый смех.       «Ты моя» - шепчет на ухо, опаляя дыханием горящие щеки. Так, чтобы услышала только она.       Атанасия готова отдать душу дьяволу, видя в его глазах желание и огонь, который охватывает их обоих.       И эту ночь она видит его глаза не во сне, ловит его горячие умелые руки и касается черных волос. Чувствует его всем телом, кожа к коже, сердце к сердцу, душа к душе. Вкус его губ опьяняет сильнее сидра. Он жадно ловит каждый ее стон и целует так неистово, рычит как дикий зверь и слабо кусает в плечо, что Атанасия теряет связь с миром и забывает все обеты, все молитвы. На губах лишь одно имя и его сладкий шёпот. На губах привкус крови и сладких яблок.       Вопреки всем ожиданиям жар становится лишь сильнее, а желание, долго копившееся в душе, неутолимо, сколько бы раз она не чувствовала его. Не в силах насытиться, она дрожала в его руках до самого утра.

Бог его не простит. Бог меня не простит.

      Стоя перед алтарем Атанасия уже не видит добрые понимающие и ласковые взгляды ангелов, вместо этого осуждение и даже ярость, но девушка словно не обращает внимание, покорно склоняя голову. Не слушает голоса наставницы и шум колоколов кажется нелепым.       Она не жалеет и не может простить себя за этот грех.       Атанасия стоит перед алтарем уже не одна и произносит клятву верности другому, держит мужа за локоть и улыбается скромно, фальшиво смущаясь, когда ее целуют в губы для завершения церемонии. Ее муж хорош собой, прекрасен телом и душой.       Он воплощение света и нежности, но перед глазами пылает порок и огонь.       Ее прежняя тихая жизнь остаётся за стенами собора среди каменных ангелов с осуждающими взглядами и величественными горгулиями на крышах. Этим летом она проводит все время в богатом особняке, не выходя на праздники, вспоминая ту жаркую, темную и желанную ночь с другим.       Рубиновые глаза продолжают терзать по ночам, чужие руки не приносят удовольствие.       Обет был нарушен еще до начала.       Атанасии уже 20 и она каждое воскресенье ходит в собор помолиться за благополучие родителей, сестры и мужа. За все те годы она не видит цыгана, но не забывает о нем ни на минуту. Она другая и чужая, но не в силах забыть близость и счастье с ним.       Флейта играет на площади и Ати, не в силах побороть искушения увидеть его, бежит на мелодию, хоть и не надеется встретить дикий желанный взгляд родных алых глаз.       Он сидит в окружении молодых смуглых красавиц с звенящим смехом и золотыми серьгами, прозрачными воздушными тканями и высоким станом. Атанасия больше не видит на его губах той улыбки и огня в глазах. Сердце падает вниз, наблюдая за его движениями. Он не танцует, но также заводит толпу и смеется. Фальшиво весело и скрипуче.       Пожар потух и сам он словно угас, потушив себя. На глаза Ати наворачиваются слезы, и она не в силах окликнуть его.       Лукас       Словно услышав ее слабый шёпот он поворачивается в толпу и ищет ее взглядом. Стоило сапфиру столкнуться с потухшим рубином, в его душе что-то зажигается и тут же сгорает.       Атанасия носит дорогие шелка и наряды с высоким корсетом и пестрыми шляпами, ест только самое лучшее и не отказывает себе ни в чем. Лукас скрывает себя черными мантиями, вытащив сережку, и состриг волосы. Они оба изменились, но не в силах забыть те страстные поцелуи и признания под покровом ночи бурной юности.       Лукас улыбается, по-детски хитро и печально, пожирая ее взглядом и также зажигая в душе огонь. Атанасия плачет и держит улыбку, не обращая ни на что внимание.       И оба стоят на месте, не в силах оторвать взгляд друг от друга.       «Ты пришла слишком поздно» - читает Ати в его ожившем взгляде.       «Увидимся на следующем фестивале» - кивая, словно отвечает ему, Атанасия разворачивается, убегая с площади.       Лукас смотрит вслед, кусает губы и срывается с места, но теряет золотистый блеск в толпе. Атанасия смеется и плачет, желая сжечь на костре все свои мечты и чувства, что не смогли утонуть в реке времени.       Он мой.