Uccelli mattutini

Ранние пташки сегодня с особым энтузиазмом старались уведомить рядом проживавших о том, что мягкое итальянское солнце уже пролило первый свет лучей на разноцветные и аккуратно выложенные черепицей крыши, успело проникнуть даже в роскошную комнату мафиози и его горячо любимой супруги, озарив тёмный готический интерьер. После долгих мыслей в недовольной и смутно соображающей голове, что так и шептали поваляться не раскрывая глаз как можно дольше, это все же случилось. Зелёного, нет, даже желтоватого оттенка радужки поймали на себе режущий око блик. Зажмурился, морща нос. Не особо-то и приятно видеть размытые трепещущие пятна от колющей звезды в первые секунды подъёма. Пожалуй, стоит зашторивать окна–это уже не в первый раз. Миновав бледного тона кисть, которая так осторожно лежала на мраморной талии, поправил малиновые, уходящие в красный волосы, убрав непослушно помятую чёлку с веснушчатого лица. Снова, аккуратничая и избегая, приоткрыл веки с густо растущими ресницами. —Рановато ты сегодня, –сонно прохрипел медовой сладости голос. Медленно прижалась нагой грудью крепче и вот уже полностью охватила грузное, трупной бледности тело. Уголки тонких вычурных губ с тёмной помадой, что забыли смыть, слегка поднялись в попытке нарисовать на всегда таком грозном и хмуром лице лёгкую улыбку. —А сама-то? –резкий выдох через закрученный горбатый нос. Руки Дьяволо обхватили сжимающие его же в нежных объятиях. В таких, что не хотелось покидать никогда больше. В таких, что рад был раствориться и умереть, чувствуя их до конца. —Давно уже проснулась, –зарылась лицом в волосах лежащей напротив головы, –любовалась просто. Не хотела тревожить. Смешок. Стало щекотно. Дона зацеловывала то затылок, то шею: безразборно, лишь бы максимально погрузить оппонента в чувство ласки и комфорта. –Имею ли честь полюбопытствовать, сколько и на что именно ты любуешься? Веки снова устало упали. Состояние достаточно паршивое—мужчина не мог заснуть вплоть до трёх ночи, ворочась и просыпаясь от каждого мелкого шороха, и вот опять. Не сказать бы, что птичьи крики являются самым приятным будильником, и сейчас он бы снова попытался упасть в сон, но вся эта сцена, предварительно заинтересовав, не давала. –Имеешь шанс догадаться самостоятельно, –Уна уже вяло водила губами по разгоряченной под поцелуями коже. –Дай-ка подумать, леди. Дьяв знал ответ как никто другой лучше. Из раза в раз возлюбленная говорит это и, несмотря на нелюбовь мужчины к повторам одного и того же, это не раздражало. Наоборот же–старался вывести разговор на очередную засыпку комплиментами. Она тоже знала. Прекрасно знала, чего тот хочет услышать. Прекрасно знала, что все это его радует и забавляет. Прекрасно знала, что это все не лесть вовсе–чистой воды правда. Она даже и подумать не могла, что кто-то может считать иначе. –Знаешь, ума не приложу. Приглушенный смех девушки. –Тогда придётся уведомить тебя лично, –послышался вдох и Дона упёрлась лбом в принадлежащую Дьяволо спину, –битый час смотрела на твои волосы и все удивлялась. Удивлялась тому, что даже их я люблю. Даже твои выбивающиеся из общей формы прически локоны, которые ты так ругаешь, когда у зеркала пытаешься выпрямить. На твои всегда холодные плечи, которые хочется греть и греть, хоть всю жизнь на это потрать. На такую рельефную и красивую спину. О, ещё люблю твои родинки и веснушки. Каждую без исключения. Твои пальцы. Знаешь, они такие красивые и по-дворянски длинные. Даже ногти как произведение искусства. Ты так следишь за собой, это не зря, ох, совсем не зря. А ещё твоё лицо. Целиком. Каждая деталь. Я думала о твоих глазах и, как мне кажется, уже запомнила каждый их миллиметр, потому что могу без всяких усилий воспроизвести твой взгляд в моей голове. На левой радужке у тебя, например, два карих пятнышка, а на правом зрачок больше второго. Любовь безумна и заставляет исполнять всякий бред, сам понимаешь ведь. Долгая тишина в ответ. Его как такового и не требовалось, как уже говорилось, дама знала, что Дьяволо чрезмерно подобное нравится. Оставалось только лежать, лежать хоть весь день, с перерывами на одни только очередные нежности. Утро уже не такое уж и ненавистное. Через протяжно долгие минуты снова послышался уже и не такой бормочущий голос. –Понимаю. Ты, по крайней мере, точно с катушек слетела, — усмехнувшись даже шире, чем обычно, мужчина осторожно повернулся лицом к Донателле, давая увидеть такие грубые и смятые, но такие любимые черты внешности. Поцелуй в лоб, результатом которого является свежий след от помады, –ты ведь в курсе того, что со словами у меня не все так живописно, как у тебя, потому, пожалуйста, просто знай, что я крайне тебе благодарен. За все то, что ты делаешь и говоришь для меня, за каждое слово и прикосновение ко мне. Ладно, дорогуша? И еще одно, послушай: имей я возможность, сосчитал бы каждый волосок на твом ангельском теле, без исключений. Все, что ты ежедневно перечисляешь, нахваливая такого простака, как я, никогда не сравнится с твоим обаянием, которое будто вложено в каждую твою клетку самой судьбой. Тебе бы позавидовала сама Афродита, я не преувеличиваю, попробуй только обвинить во лжи! Знаешь, что напоминают родинки на твоих ногах, животе, да вообще везде, где они только есть? Вселенную, да, безграничную и неизведанную, но это только пока что. Донателла Уна, эта впечатляющая богиня, позволит ли измученной и так уставшей натуре, что нашла успокоение в ней и только в ней, изучить ее без остатка? –Как пожелаешь, подлец, –пронеслось по просторной спальне со всей нежностью и добротой, что Уна только смогла достать из своей души, –тоже мне, не умеет он, видишь ли, в красноречие. –Умею только тогда, когда ты рядом, душа, –прошелся устами по мягкому бархату кожи тонкой ладони.