Семь ударов сердца

— Плохой день для путешествия, — покачала головой Толла. Мы стояли на балконе, вытряхивая шкуры. Небо покрылось серой дымкой, а с запада надвигались черные тучи, грозя с минуты на минуту утопить Эребор в ливне. — Думаешь, рохирримы останутся ещё на несколько дней? — спросила я, стараясь скрыть в голосе надежду. — Не думаю. Рохирримы привыкли к жизни в седле. Какой-то дождик их точно не остановит, — сказала Толла, втаскивая шкуру обратно в спальню, — А вам не терпится выйти, я думаю. Я права? Толла была права. После случая с послом, Торин не хотел, чтобы я выходила за пределы покоев и встречалась с чужаками. Так что, у меня не оставалось выбора, как ждать отъезда гостей и не провоцировать его. На самом деле, я не понимала, что происходит. Когда Торин был рядом, то я не могла противостоять его ласкам и жару, меня тянуло к нему, как ночного мотылька притягивает огонь. Но когда он уходил, я словно просыпалась ото сна, и меня одолевало нестерпимое желание бежать из Горы, подальше от Торина, от его власти надо мной, от гномов, от семьи Фили и даже от Фили. Меня пугала собственная зависимость, которая с каждым новым днём только глубже пускала в меня свои корни. Я строила планы побега, один другого безумнее. Я была готова даже просить помощи у сэра Эдвина, но понимала, что риск слишком высок. Могли пострадать невинные люди, да и нарушить запрет Торина я не решилась бы. Я подумывала, не передать ли сэру Эдвину книгу, где подчеркнуть слово или даже целое предложение с просьбой о помощи, но опять же, я не знала рохиррим настолько хорошо, чтобы доверять ему, да и в его смышлёности тоже сомневалась. А ещё не было веры в то, что книгу не проверят. Хотя вряд ли Торин велел следить за мной настолько пристально. И всё же рисковать я боялась. Днями я мучалась идеями и планами, а ночами сгорала в объятиях Торина, который, кажется, не знал, что такое усталость, а ко сну относился с долей презрения. В моменты близости я вновь и вновь забывала обо всём на свете. Моё тело предавало меня, а разум на время отключался. Утром же становилось противно от собственной слабости. Хотелось выть зверем и царапать кожу, а потом на время приходила апатия и ощущение бессмысленности собственного существованиия. Я закрывала глаза и видела синее небо в глазах другого мужчины. Мужчины, который больше никогда не будет принадлежать мне.А потом это небо синело до цвета морской волны во время шторма, и моё сердце пропускало удар, когда сознание рисовало Торина на месте Фили. Это сводило меня с ума Рохирримы уехали до полудня, а я так ни на что и не решилась. Шанс истлел, как сухая лучина, даже не разгоревшись. Я почувствовала опустошение, но и одновременно — облегчение. Нет соблазна сорваться и совершить глупость, которая может погубить меня. Ещё неделю гремел гром, а ливень стеной обрушивался на Гору, смывая с неё пыль и мелкие камушки, а заодно и мои мысли о побеге. Я стояла на балконе, укутавшись в плед и смотрела на белые вспышки молний, тянущих свои острые щупальцы к серой земле. Торин обнял меня за талию и плечи, словно боялся, что я смогу упорхнуть и исчезнуть за пеленой дождя. И уже в который раз, я ощутила себя в безопасности, ловя себя на мысли, что наслаждаюсь моментом. Это было странно — то, как Торин действовал на меня. Иногда мне даже казалось, что я начинаю по-настоящему его любить. Именно любить, а не хотеть, как мужчину. Его внутренняя сила, внешняя дикость и грубоватая нежность постепенно завоевывали меня, подчиняли и заставляли моё сердце заходится бешеным ритмом только об одной мысли о нем. Я пугалась своих чувств, но отдавалась им, всё больше теряя рассудок. — Как только закончатся дожди, я прокачу тебя на твоем пони, — Торин вдыхал запах моих волос, обжигая дыханием мой затылок. — Я умею держаться в седле, — осторожно сказала я, — Мы можем прокатиться вместе по роще перед Горой. Это будет чудесно. — Не хочу выпускать тебя из рук, — Торин прижал меня к себе. Моя улыбка погасла. Я опустила голову на его плечо и вздохнула. — Тогда держи меня крепко, — тихо сказала я, сдаваясь и подчиняясь, как было всегда в наших с ним отношениях. Торин сдержал слово и, когда выглянуло солнце, начал выезжать вместе со мной из Эребора. Деревья, что были посажены вокруг Горы почти десять лет назад, выросли и уже дали собственные ростки. У самой горы деревья росли реже, но дальше превращались в лес, и там появились дикие звери, птицы и даже попадались полянки с черникой и клюквой. По утрам я совершала конные прогулки с Торином, а после изучала с Ори премудрости гномьего законодательства и кхуздул. Ближе к вечеру ходила по цехам и улицам города в сопровождении стражников, знакомилась с гномами и изучала внутреннюю жизнь. Иногда ко мне присоединялись Толла или одна из знакомых мне гномок. Тауриэль тоже приезжала из Дейла, и мы подолгу беседовали с ней о самых разных вещах. Её мудрость иногда восхищала меня, а иногда пугала. Она умела превращать сложности в простые вещи, видеть красоту в обычном и наслаждаться моментом. Я знала, что она всеми силами пытается получить столько счастья, сколько возможно, пока Кили ещё рядом, запомнить каждое мгновение и запечатлеть его в сердце. Мне было хорошо и спокойно с ней, и я надеялась, что и ей со мной. Мы ни разу не затронули Фили в наших разговорах, и я была благодарна ей за это, потому что и так слишком часто видела его в своих снах, после которых мне было настолько тошно, что хотелось выть зверем. С Ашей я почти не пересекалась, как и с Фили, к моему облегчению. А вот с Фрерином и Лией мы часто встречались в хранилище книг — они приходили заниматься с Ори или Балином. Это были самые светлые и жизнерадостные дети, каких я видела в своей жизни. И они напоминали мне неугомонных воробьев, что никак не могут перестать сновать туда-сюда и щебетать. Когда мы встречались, я очередной раз убеждалась, что поступила правильно, не позволив Фили бросить семью. Его дети были радостью и счастьем, самой жизнью, что и должна быть такой — яркой и улыбающейся до ушей. С каждым днём мне становилось всё легче принимать свою участь. Постепенно я стала привыкать к мысли, что побег ни к чему не приведёт, а жизнь в Горе не так плоха, как мне казалось. Торин не вызывал во мне неприязни, даже наоборот — притягивал всё сильнее, хотя страх перед ним до сих пор глубоко сидел в моем сердце. Несмотря на то, что он ни разу не повысил на меня голос после случая с послом, ни разу не сделал мне больно, я боялась его. Боялась, как боится, наверное, дрессированная зверушка своего хозяина, за лаской которого скрывалась непоколебимая уверенность, что я принадлежу ему целиком и полностью. И в то же время я начинала любить Торина, или, может, я просто пыталась себя убедить в этом, чтобы не думать в сослагательном наклонении, не вспоминать и не страдать. Я даже была готова признаться себе в том, что, если и не счастлива, но имею всё, что мне нужно и даже больше. Но одно лишь прикосновение Фили чуть не разрушило крепкую иллюзию, что я создала в своем сознании. Это случилось в последний месяц зимы. Погода стояла чудесная, и было решено поехать на охоту. Торин давно уже позволял мне самой совершать конные прогулки, но в сопровождении стражи. Иногда он брал меня на охоту и даже учил стрелять из лука. Но гномьи луки были тугими, как тросы подвесных мостов, поэтому я лишь стирала ладони до крови без видимых результатов. Как-то Торин преподнёс мне уменьшенный в два раза эльфийский лук, который насмешливо прозвал игрушкой. Каждый раз, когда я выезжала на охоту, гномы делали ставки, удастся ли мне подстрелить кого-нибудь, хотя исход был очевиден для всех. Даже игрушка показалась мне сложным инструментом, владение которым было выше моих физических возможностей. Мы уже отъехали от Горы на приличное расстояние и углубились в лес, как из Эребора прискакал посыльный. — Ваше Величество, король Дейла прибыл с визитом, — сообщил он Торину, отдав прилагающиеся почести, — Какие-то проблемы с караванами из Дорвиниона. Я заметила, как нахмурился Торин. В последнее время сплотившиеся небольшие группки орков осмелели настолько, что нападали даже на хорошо охраняемые торговые караваны. — Дор, продолжайте охоту, — велел Торин, — Тал, если хочешь, тоже можешь остаться. Я кивнула, а он подъехал ко мне и нежно провел ладонью по щеке. — Подстрели мне на ужин хотя бы кролика, милая, — шепнул он мне на прощание. — Боюсь, король сегодня останется без ужина, — улыбнулась я, — Стрелок из меня, как из Двалина учитель словестности. Торин рассмеялся и пришпорил коня. Когда он скрылся, я посмотрела на Дора, который теперь остался за главного. Всего на охоту выехало двенадцать гномов, не считая меня и Торина. — Разбиваемся на три группы и расходимся, — отдал команду Дор, — Госпожа Тал едет со мной. И будьте внимательны, не подстрелите принцев. Слышал Фили с Кили тоже на охоте сегодня. От его слов по моей спине пробежали мурашки, и я ненароком оглядела заросли можжевельника и подмороженные кусты черноплодной рябины. — Госпожа, если вздумаете стрелять, предупредите, и мы падем ниц к вашим ногам на всякий случай, — громко сказал Дор, щурясь от веселья. — Вас это не спасёт, сэр Дор, — уныло сказала я, — Мои стрелы обычно не летают, а как раз падают к ногам. Гномы разразились хохотом, но тут же стихли, чтобы не распугать живность. Наша с Дором группа поехала на север. Несколько гномов спешились и отделились, желая попытать счастья с лисьими и кроличьими норами. Нас осталось трое, когда Дор резко вскинул руку, что означало приказ остановиться. Мой пони вдруг напрягся, отфыркиваясь и роя землю копытом. — Что? Что такое, Малыш? — похлопала я его по шее, успокаивая, и вдруг лес огласился утробным рычанием. Это рычание я бы не смогла спутать ни с чем. Варги! Дор и ещё один гном тут же оказались рядом, закрывая меня своими телами. Они озирались в разные стороны, держа луки наготове. — Как только дам команду, госпожа, — тихо проговорил Дор, — не оглядываясь и не останавливаясь, скачите к Горе. Поняли? — Да, — прохрипела я, чувствуя как сжимается горло от страха. — Какого балрога эти твари делают так близко к Горе? — спросил второй гном, которого звали Онтор. — Тише, — шикнул на него Дор, и тут впереди мелькнули три огромные тени. — Сейчас! — крикнул Дор, и я пришпорила Малыша, а гномы начали обсыпать чудовищ стрелами. Если бы мой пони был обычным пони, то он бы ринулся прочь от варгов, но Малыш был роханским пони, выращенным на тренировочных полях, привыкший к опасностям и науськаным кидаться в бой на врага и втаптывать его в песок, а не кидаться наутёк. Мой пони ринулся не в сторону Эребора, а развернулся и кинулся прямо на варгов, которые в свою очередь бросились нам навстречу. От удивления и ужаса я лишь успела распластаться грудью на пони и вцепиться в его гриву. За спиной раздавались крики, над головой свистели стрелы, мой собственный крик оглушил меня. Уже через секунду меня подбросило и мотнуло в сторону, но мне удалось удержаться. Пони умудрялся лавировать между острых когтей тварей и их разинутых пастей. Перед моими глазами мелькали красно-желтые глаза, коричневая шерсть и бурые от крови зубы. Я закричала, когда мою ногу словно обожгло огнём, но не выпустила гриву Малыша, а тот изогнулся, лягая кого-то копытами. Послышался хруст и визг. А затем воздух пронзил страшный рёв, и варги бросились прочь. Это было похоже на капитуляцию по сигналу. Я уже было собиралась перевести дух, как мой пони напрягся и бросился в погоню. Идиот! Я готова была убить его. Мысленно обещала попросить Руфа сделать из Малыша рагу, если выживу. Последняя мысль заставила меня окоченеть от страха. Пони нёс меня на верную смерть, а позади уже не слышались голоса. Повернуть голову я не решалась. Правая нога горела огнём, словно с неё содрали кожу и положили сверху раскаленные угли. В голове стучала кровь, а во рту стало так сухо, что язык прилип к нёбу. — Малыш, стой, — пыталась я успокоить пони, но он уже не слышал меня. Его целью были убегающие враги, и он остановится только тогда, когда, или догонит их, или выбьется из сил. Сбоку раздался рёв. Так близко, что все волоски на моем теле встали дыбом. Через мгновение я ощутила сильный удар, мои руки соскользнули с гривы Малыша, тело взмыло в воздух, и я свалилась на колючие ветки, которые смягчили падение, но больно расцарапали кожу и порвали одежду. Я упала на спину, отбив лопатки и больно приложившись затылком о твёрдую землю, а потом кубарем покатилась по покрытым инеем прошлогодним листьям и ударилась головой о каменную глыбу. На мгновение мир потерял краски, запахи и звуки. Я пыталась открыть глаза, но ничего не видела. Картинка то темнела, то проявлялась. Дыхание сбилось, а тело не слушалось. Первыми пришли звуки. Рычание, ржание, скулеж, крик, свист, хруст, снова крик — воинственный и злой. А потом до моего лица дотронулись, и пришли звуки. — Лия! Лия! — до боли знакомый голос. Такой теплый и родной. Я скучала по нему. Он пробивался ко мне словно сквозь толщу воды. Я приоткрыла глаза, чтобы увидеть того, кому принадлежал этот голос, и улыбнулась. Фили нависал надо мной, прижимая что-то к моему лбу. Почему он здесь? Это сон? Мне снится сон. Не хочу, чтобы он заканчивался. — Фили, — я протянула руку и коснулась его щеки. Вдруг захотелось плакать и смеятся одновременно, — Ты снова мне приснился. Не уходи. — Лия! — Лицо Фили было хмурым и испуганным. Мне это не понравилось. Он должен улыбаться. Всегда! — Не злись, иначе я разлюблю тебя, — я дернула его за ус, а он вдруг замер и даже перестал дышать. И тут до моего сознания дошло, что Фили настоящий. Я вспомнила варгов и погоню, и как упала с Малыша. Мои глаза распахнулись, а рука дернулась в сторону от лица Фили, сжимая между пальцев соскользнувшую с его косички серебряную подвеску. Я хотела было встать, но голова и тело отозвались резкой болью, и я застонала. — Не шевелись, — произнес Фили, почти не разжимая губ, — У тебя рана на голове и ещё на ноге. Я наложил повязку, но кровь не останавливается. Я тебя сейчас аккуратно подниму и довезу до Горы. Всё будет хорошо. — Малыш, — прошептала я, пытаясь не смотреть в глаза Фили, — Что с ним? — Потом мы его обязательно поищем, — сказал Фили таким голосом, что я сразу поняла, что Малыша больше нет. Фили не умел врать. По крайней мере, мне. Я стиснула зубы, когда Фили поднял меня и усадил на своего пони, а потом сел позади меня и прислонил меня к своей груди. Тело отзывалось болью, а в горле стоял ком размером с Эребор. Пальцы сжимались в кулак, пряча частичку Фили. Это было безумием. Но я не могла от него отказаться. — Как ты очутился рядом? — спросила я, вдыхая его запах и слушая, как быстро бьётся его сердце, словно хочет выскочить наружу. — Я был недалеко, когда услышал крик, — сказал он таким голосом, словно долго сдерживал дыхание, — Где Торин? — В Эреборе, — я закрыла глаза, наслаждаясь близостью, — У него встреча с королем Бардом. — Ясно, — ровным голосом сказал Фили. Он ехал медленно, объезжая высокие корни и кочки и придерживая разволновавшегося пони. — Прости, — еле слышно сказал я. — Тебе не за что просить прощения, — теперь в его голосе зазвенели льдинки, но его сердце продолжало бешено заходиться в груди. Меня нельзя было обмануть. Ему больно от того, что я слишком близко. Как и мне больно от его близости. Мне вдруг захотелось вцепиться в его одежду и умолять убежать куда глаза глядят, но я вовремя одернула себя воспоминанием о Фрерине и Лии. Они не заслужили предательства. Они любят отца не меньше, чем я. И их любовь правильная и чистая, а моя запятнана ложью. — Прости за боль, что я причинила тебе, — прошептала я. — Это не твоя вина, — резко оборвал он меня. — И не твоя, — тут же сказала я и, подняв голову и игнорируя боль, встретилась с ним глазами. Я тут же пожалела о содеянном. Его глаза были полны слёз. Хотя ни одна слезинка пока ещё не скатилась по щеке. Моё сердце в этот момент прекратило биться. Мне захотелось обнять его, оградить от всего на свете, прошептать слова любви. Я положила ладонь на его грудь, и он тут же накрыл её своей рукой. Семь ударов сердца насчитала я до того, как он медленно сжал мои пальцы и заставил опустить руку. — У вас на ноге глубокая рана, госпожа, — Фили отвёл глаза и посмотрел вперёд, — Придётся ехать быстрее. Потерпите ещё немного… — Да, Фили, — мой голос сорвался на хрип, — Поехали быстрее. Фили пустил пони галопом, и мне пришлось напрячься всем телом, чтобы стерпеть головокружение и тошноту, а главное — слёзы. Я впервые за долгое время оказалась с Фили один на один и так близко, и моё сердце предало меня. Я была ещё слишком слаба. Фили всё ещё занимал в нём свое законное место, которое завоевал любовью и теплом. И сейчас моё сердце отчаянно рвалось к нему, а сознание кричало успокоиться и терпеть. Я даже порадовалась, что испытываю физическую боль от ран, иначе бы сдалась окончательно. Мне хотелось кричать о своей любви, просить прощения и плакать, но я лишь молчала, стараясь вдохнуть как можно больше его запаха, и мечтала, чтобы его сердце билось вечно, а я вечно вот так прижималась к его груди. Мы проехали совсем немного, как нас нашли другие гномы и сопроводили в Эребор. Фили передал меня Дору, а сам исчез так быстро, что я даже не успела поблагодарить его за спасение жизни. Торин ворвался в лечебницу Бифура уже через минут пять, как Дор меня туда принёс. А через полчаса прибыла Тауриель. Пока Бифур и эльфийка занимались моими ранами и царапинами, Торин сидел рядом, обнимая меня за плечи или держа за руку. Я то теряла сознание, то приходила в себя, каждый раз встречая синие беспокойные глаза. Торин не отходил от меня, кажется, ни на минуту. Тьма сменялась полубредом и болью. Мне что-то снилось, но я не могла понять что. Меня тошнило и скручивало, а потом я просто уснула, а проснулась уже в покоях. — Тал, выпей это, — я почувствовала, как меня приподнимают за плечи. К губам подставили миску, пахнущую куриным бульоном, — Тебе надо набираться сил. Я приоткрыла глаза и увидела, что нахожусь в своих покоях. Тауриель сидит рядом, придерживая меня и пытаясь заставить меня выпить бульона. Я послушно сделала несколько глотков. — Давно я здесь? — мой голос оказался слишком тихим. — В покои тебя перенесли только этим утром, — улыбнулась Тауриель, — А лихорадило тебя четыре дня. — А остальные все целы? — спросила я, откидываясь на подушки. — Да, никто не пострадал, — Тауриель вглядывалась в мое лицо, — Тебе очень повезло, что Фили оказался рядом. — Мне очень повезло, что мой пони возомнил себя боевым бараном, — фыркнула я, поморщившись от боли в голове, и тут вспомнила про подвеску. Пальцы рук сжались на простынях. Я потеряла её. Я знала, что это просто подвеска, но отчего-то моё сердце съежилось до размера изюма, и захотелось плакать, как маленькой девочке. — Лия, — серьёзно сказала Тауриель, — Тебя ранил варг. Кости не задеты, но останутся шрамы, и на лбу тоже, а в остальном ты в полном порядке. И ещё… — Тауриель прикусила губу и наклонилась ко мне, — Ребёнок не пострадал. — Что? — не поняла я, а потом мои глаза медленно начали расширяться. — Я так и подумала, что ты не знаешь, — улыбнулась Тауриель, — Иначе бы Торин ни за что не пустил тебя на охоту. Тал, ты беременна. Я потянулась к своему животу, словно могла нащупать ребенка внутри. Все мысли о варгах, Фили, опасности вылетели из головы. У меня будет ребёнок! И он не пострадал! Но тут на меня нахлынула паника. Что если бы я его потеряла? Что если бы упала не так удачно? На глаза навернулись слёзы. Захотелось попросить прощения у своего ещё не родившегося сына. А то, что это будет сын я даже не сомневалась - вдруг почувствовала это всем своим существом. — Не плачь, — Тауриель вытерла слёзы с моей щеки, — Тебе нельзя волноваться. А ещё надо хорошо питаться. — Да, да… конечно, — я растерянно приподнялась и потянулась за миской с бульоном. Меня ещё колотило от мысли, что я могла навредить ребёнку, но добрая улыбка Тауриель меня успокоила. — Никто ещё не знает, — прошептала она, — Я подумала, что ты сама захочешь сказать отцу ребёнка. Я благодарно посмотрела на эльфийку. Да, мне надо будет рассказать Торину. Это и его сын. Наш сын. Горячая волна любви заполнила мою грудь, вытесняя все остальные чувства. Я не могла перестать гладить свой живот. Это было чудо. Во мне зреет новая жизнь. Маленький живой гномик. Интересно, он будет таким же милым, как Фрерин? Таким же задиристым сорванцом? От мыслей меня отвлёк звук шагов. Торин встал в проходе, недвусмысленно посмотрев на Тауриель, которая тут же поклонилась, бросила на меня быстрый взгляд, полный радости, и вышла. Торин подошел к кровати и сел рядом. — Как ты? — Он дотронулся до моих волос и тут же опустил руку. — Мне лучше, — я чувствовала, как во мне поднимается жар от предвкушения. Мне не терпелось рассказать ему о ребёнке. Посмотреть на его реакцию. Разделить с ним радость. — Те варги были лазутчиками, — лицо Торина нахмурилось, — Гундабадские орки что-то замышляют. Теперь прогулки придется отложить. Стало слишком опасно. — Хорошо, — кивнула я, собираясь с духом и с мыслями. — Когда ты была без сознания, — Торин потянулся к тумбочке и что-то взял, — У тебя из руки выпало это. Он разжал пальцы. На его ладони сверкнула серебряная подвеска Фили. — Возможно, я сорвала её, когда была без сознания, — я почувствовала, как краснею, а внутри просыпается загнанный зверёк, — Мне было очень больно и страшно. — Знаю, — Торин сжал кулак, скрывая подвеску, — Ты звала его. Я подняла голову, встречаясь с глазами Торина. — Ты постоянно звала только его, — в голосе Торина прозвучала боль и ярость. — Я не помню, что мне снилось, — я дотронулась до его руки, — Торин, я же была без сознания. Возможно мне снились кошмары про то, как варг кидается на Фили… — Тал! — рявкнул Торин, а я вздрогнула, — Ты моя жена! И во сне звала другого гнома! — Дай руку, — вздохнула я, откидывая одеяло. Не совсем так я хотела объявить ему о своей беременности, но другого способа сейчас успкоить его я не видела, — Торин, просто дай мне руку. Пожалуйста. Я видела, как побелели костяшки пальцев на кулаке Торина, в которой он зажимал подвеску, и меня напугало его состояние. Я потянулась за другой рукой, обхватывая её двумя ладонями, стараясь не задрожать, не выдать страха. Ведь страх - это признание вины. — Торин, послушай, — тихо сказала я, заглядывая ему в глаза, — Я знаю, что ты на взводе из-за произошедшего, из-за того, что оставил меня в тот день на охоте, из-за варгов и орков, но сейчас мне очень нужно, чтобы ты просто был рядом и не шумел, — я положила его руку себе на живот, — Ты пугаешь его. Ресницы Торина дрогнули, и он перевёл взгляд с меня на свою руку на моем животе, потом снова посмотрел на меня, и на его лице отобразился такой спектр чувств, что моё сердце подпрыгнуло к горлу, а на глаза навернулись слёзы. — Тал… Тал… Тал? — прошептал Торин, и глаза его тоже увлажнились, а я кивнула, не в силах произнести вслух ни звука. Торин разжал кулак, подвеска выскользнула из его рук, скрывшись в шкурах. Он наклонился и прижался губами к моему животу, шепча на кхуздуле молитву. Потом поднял голову и обнял меня. Нежно, ласково, почти невесомо, и в то же время я почувствовала себя в безопасности, окруженной любовью. — Спасибо, Тал, — прошептал он, отстраняясь. На его щеках блестели слёзы, — Я люблю тебя! Я так сильно люблю тебя… вас обоих! Я сама потянулась к его губам, запечатывая этот волшебный момент. Теперь у меня тоже будет семья. Мой сын поможет мне забыть Фили. Уже помогает — я чувствовала это. — Что тебе надо? Что тебе принести? Ты голодная? — Торин вскочил с кровати, — Надо объявить всем… нет, надо сперва приказать принести тебе мяса! - Он заметался по комнате, - Ты хочешь мяса? Мой сын должен быть крепким и здоровым! — Торин остановился посреди спальни, — Махал Всемогущий! У меня будет сын! Он подбежал ко мне, поцеловал меня, потом мой живот, потом выбежал в гостиную, и я услышала, как его голос громом прокатился по Эребору: — У меня будет сын!