Письмо

– Барин, – голос слуги вывел Каренина из некого транса, он оторвался от бесцельного скольжения глазами по строчками книги. – Барин… – еще раз позвали. – Вам тут письмецо, барин. – он поднял уставший, потухший взгляд на слугу в нерешительности застывшего в дверях. – Клади на стол. – отвернувшись, произнес глухим голосом. Анна… Сейчас Алексей Александрович чувствовал себя полностью разбитым, уничтоженным. Ведь он эти восемь лет считал, что их брак «счастливый», но не по ее мнению. «Душил в ней жизнь» эти слова пронеслись в его голове ее нежным голосом, с истерическим нотками. Каренин усмехнулся сам себе и задумчиво уставился на письмо, желтоватый пергамент. Он точно помнил, что Анна таким пользовалась. Его странная слабость к порядку и письменным принадлежностям. Она часто дарила ему совершенные предметы его слабости. Но кто бы знал еще, что самой главной его слабостью является его супруга. Надломив печать он отчего-то дрожащими руками, развернул бумагу. Знакомый округлый почерк жены, отдался каким-то неясным уколом в груди. Он помнил ее письма из поездок, когда он уезжал по государственным делам и раз в несколько дней получал письма, Казалось что Анна даже скучала по нему вместе с сыном. Лишь казалось. «Прошу отдайте сына…» Он заскользил воспаленными глазами по чернильным строчкам, ближе придвинувшись к свече. «Он любит меня, а вам лишь послушен…» Каренин горько усмехнулся, тот голос, интонация которыми он разговаривал с сыном, даже ему самому казались наигранными, утрированными. Он и вел себя как чужой ему, сейчас после того как мать ушла с Вронским. Слишком больно и тошно было видеть в сыне жену. Как смеется ее детским, грудным смехом, всплескивает ручками. Хоть вроде бы и не сильно похожие, но копии друг друга. Из-за этого он был на грани к той черте где стал бы своего же сына ненавидеть. Чем спрашивается ребенок заслужил такое? Ничем. Страдают они все трое, из-за страсти, из-за слепого чувства, которое как пожар в сухом лесу вспыхнуло, а теперь сметает и ломает все что было. «Мне открыта вся его душа, он вам не близок, он вам не нужен.» Алексей продолжал читать дальше, все больше надрывая себе сердце. Анна просила его быть великодушным и не травить, ни себя, ни ее, ни сына пустыми терзаниями и тоской. А он не хочет отпускать, внутри сидит еще теплится надежда, что Аня образумится, что страсть пройдет также быстро, как и появилась, вернется к ним с Сережей. Но эта надежда становилась все меньше и меньше, превращаясь в боль и злость. Его унизили перед всем обществом, оскорбили, ответили неблагодарностью, на все его действия для семьи и заботу! Этого простить он не мог. Да, поначалу были мысли, прервать их общение с графом чтобы забыла и отвыкла она от него. Но понял вскоре, что бесполезно, оступившись. Сухая рука с проступающими венами дернулась к перу. Пусть забирает сына! Видеть он его больше не мог из-за нее. избавиться от всего что о ней напоминает и терзает его больное сердце! Но сдержав свой необдуманный импульс, Каренин откинул письмо на стол, судорожно потерев виски, все впиваясь взглядом в черный узор строк. Сейчас было бы самой худшей идеей думать о чем-либо, принимать решения, хоть его тело и разум ждал наконец решения и чтобы этот кошмар закончился. Лучше будет если завтра он, в какой позволительно час, заедет к Княгине. Да, это будет верно и к завтру сумеет успокоить чувства, и упорядочить мысли. Алексей поднялся, направляясь к себе и не удержавшись остановился у двери в комнату сына. Два раза рука, дрожа, тянулась к ручке, и в третий раз он приоткрыл, смотря на спящего сына с разметавшимися белокурыми волосиками, хоть не ясно, но очерченных в темноте. Неудачно скрипнувшая дверь, нарушила чуткий сон дитя. Мальчик сонно поднял голову, с небольшим испугом, видным по сбитому дыханию. – Папа? – захотелось бросить убежать, лишь бы не разговаривать с сыном опять, опять не видеть Анны! Но Алексей сдержался и зашел в комнату, нервно сглотнув. Она раньше часто говорила, что он не уделяет времени и внимания сыну, что весь в делах. А сейчас ему ведь наверняка тяжело, еще ребенок маленький и неразумный. Сережа сел в кровати, потерев кулачками глазки. – Папа… – шепотом начал мальчик, опуская глаза от холодности, которая излучалась от Алексея. Тот сел рядом, сдерживаясь, сейчас не уйти, хоть и очень хочется. – Мама скоро вернется? – с испугом и продолжил отца. С тех пор как мама неожиданно уехала, даже толком с ним не попрощавшись, Сережа все больше замыкался в себе, отчуждался от отца и пытался искать маму везде. Каренин прочистил горло, понимая что сыну надо объяснить. – Твоя мать...она умерла. – ребенок побледнел на глазах. Его пухлые губы задрожали, а большие голубые глаза, как у самого Каренина наполнились влагой. Сережа замотал головой, так что кудряшки запрыгали у него на голове. – Она была плохой женщиной и поэтому умерла. – Нет! Мама - хорошая! Мама - самая замечательная! Не может этого! – Каренин вцепился рукой до побелевших костяшек в край матраца. Слезы, он всегда впадал в полный ступор и удивление когда видел слезы, его реакция была непредсказуемой, но всегда заставляла его теряться. А тут его родной сын плачет, сидя перед ним, от неправды, которую Алексей сам же сочинил и пытается его убедить. – Маменька - живая, она не может умереть. Она хорошая… – мальчик открыто заплакал и импульсивным порывом прижался к отцу, даже не смотря на то что тот и был печальным вестником. Алексей положил дрожащую руку на спину сына. Совершенно не зная что делать, его слегка потрясывало от разрывающих его внутри противоречивых чувств. Со временем мальчик затих, с тяжелым от слез дыханием засыпая, прижавшись к отцу, хоть которого и никогда не понимал и пугался даже, но любил. Алексей аккуратно положил его на подушку, укрывая одеялом. Когда дверь в комнату с сыном закрылась. На лице всегда скупого на чувства и эмоции Каренина, исказилась гримаса боли и отчаяния, которые рвались наружу от всего происходящего вокруг него и его семьи.