Everything’s fine for Coraline

Стук дождевых капель по металлической покатой крыше не успокаивающий и даже не размеренный. Осень в Орегоне — премерзкое время года, и чтобы убедиться в этом, стоит остаться в Ашленде всего-то на пару дней. Ранний октябрь душит влажностью и стелит туманом по высохшей пожухлой траве, забираясь холодным ветром в щели дома и шумит в сером небе мороком желтеющих листьев. Коралина встает с кровати, когда на часах нет и шести утра. Холодный мрак комнаты встречает ее причудливостью очертаний, и Джонс подслеповато щурится, терпеливо выжидая, пока глаза привыкнут к темноте. Лампочка в комнате перегорела еще два месяца назад, но у Коралины нет ни сил ни желания ее менять, поэтому она наощупь бредет к двери, стараясь не натыкаться на мебель. Дощатый пол холодит босые ступни, по щиколоткам веет сквозняком, просочившимся в оконную щель. Коралина поворачивает дверную ручку и выходит в коридор, как есть — в застиранной футболке и шортах, осторожно затворяя за собой дверь. Джонс медленно спускается по лестнице, по привычке считая скрипучие ступени и придерживаясь рукой за холодные перила, шероховатые от слоя налипшей пыли. Доходя до последней ступеньки, Коралина печально хмыкает: проклятая складка на ковре все еще на месте, даже спустя столько времени. Первый этаж дома ещё холоднее, Коралина зябко ведёт плечами и подбирает со ступеней брошенный там вчера шерстяной плед, чтобы закутаться в него. От свалявшейся шерсти пахнет затхлостью, но Джонс поплотнее запахивает на груди колкую ткань и медленно следует на кухню. На завтрак сегодня горячий чай со зверобоем в большой кружке с немытыми стенками — мыть посуду в той ржавой субстанции, что течет из крана на кухне Коралина даже не пытается — она идёт пить его на улицу. Джонс открывает шаткую входную дверь и сталкивается взглядом с двумя голубыми глазами-блюдцами. Кот смотрит раздраженно и даже осуждающе, но молчит, хотя Коралина прекрасно знает, что он выскажет ей все, что считает нужным, если, конечно, захочет. — Дверь не была заперта, — оправдывается она, садясь на ступени и поджимая пальцы на ногах. Кружка в руках обжигает ладони, морось осеннего дождя неприятно хлещет Коралину по лицу. — Ты спокойно мог войти. К тому же, для тебя даже запертые двери не проблема, не так ли? Кот молчит, но в выражении его морды Джонс спокойно читает фразу «Да, все. Все, кроме одной». — Ты знаешь, я выкинула все ключи, после того, как… — продолжает она, пытаясь подобрать слова. — Ну, ты понимаешь, чего. Кот понимает. Он сворачивается клубком на краю пледа, тесно прижимаясь к девичьим бёдрам. Наверное, думает о чем-то своем. Над Ашлендом восходит солнце — холодное и тусклое, но вполне реальное, отражается в стеклах небольших домишек. Коралина безразлично смотрит на город под холмом — маленький, но живой, со своей рутиной и проблемами. Джонс думает о том, хотела бы она променять то, что имеет сейчас, на размеренную и, по сути, такую же скучную жизнь горожан, и понимает — нет. Чай в кружке стынет, Коралина торопливо вскакивает со ступеней, скользит взглядом по небольшому вытянутому углублению в сырых досках и невольно ухмыляется: помнится, ей сильно досталось от матери за воткнутые в крыльцо садовые кусачки. Кот, разбуженный резкостью Джонс, недовольно щурится, но в остальном его раздражение выдаёт лишь слегка дергающийся кончик хвоста. Дождь усиливается, и Коралина спешно открывает дверь, сначала пропуская Кота, а после заходит сама. В сравнении с улицей, дома не особо теплее, но тут хотя бы нет ветра. Джонс заходит на кухню, небрежно ставит кружку на стол и открывает холодильник. Белая заляпанная жиром громадина встречает ее пустотой полок и изредка прерывающимся жужжанием — будто внутрь попало большое насекомое (например, шоколадный жук прямиком из Занзибара) и теперь не может выбраться оттуда. Сгнившее наполовину яблоко и почти пустая бутылка молока не представляется Коралине достойным обедом, и она в отвращении кривит лицо, переводя взгляд на Кота. — Клятвенно обещаю закупить продукты, — Джонс поднимает руку, пародируя материнский жест. — Но сначала в ванну. Я так замерзла. Коралина захлопывает дверцу холодильника и заворачивает в коридор. Кот следует за ней стараясь держаться безразличным. Джонс не идёт — крадётся по собственному дому, нарочито быстро проходя мимо двери в гостиную — она слегка приоткрыта, это действует на нервы. Коралина, пожалуй, жалеет, что избавилась и от этого ключа тоже. Трудно чувствовать себя в безопасности, когда дверь в восьмиугольную комнату не заперта, в любой момент ее можно открыть, заглянуть и наткнуться на нее — другую дверь, обманчиво обтянутую обоями, запертую с обеих сторон, манящую… Коралина отгоняет от себя пугающие мысли и старается сосредоточиться на чем-то другом. Вода в ванной оказывается неожиданно чище, чем обычно, и хоть ее слегка рыжеватый цвет не вызывает уверенности в чистоте труб, никакого неприятного запаха горячий пар не приносит. Коралина закрывает дверь, под шум открытых кранов скидывает футболку, ничуть не стесняясь своей наготы перед осмысленностью во взгляде синих кошачьих глаз. В ванной есть большое зеркало во весь рост, и Джонс знает: если глянуть в него, можно увидеть неудавшуюся копию матери, будто бы негатив с неё. Слишком худая в бедрах, высокая и тощая, нескладная, сохранившая отцовскую резкость и нервозность в движениях. Выпирающие тазовые кости и тощие колени ничуть не делают ее похожей на породу Джонсов, и материнские гены во внешности Коралины можно различить лишь в иссиня-черных волосах и ненавистном ей вздернутом носу. Джонс закрывает краны и залезает в горячую воду, расслабленно вытягивая ноги. Кот щурится, запрыгивая на тумбу и пристально смотрит на своё отражение в зеркале. По полу в углу лениво ползают мокрицы — за восемь лет их так и не удалось вывести, и в итоге Коралина просто махнула рукой, ведь, в конце концов, мокрицы — не самые раздражающие паразиты в Розовом дворце. Тяжелая заколка в форме стрекозы соскальзывает с флажных волос и с тяжелым «бульк» падает в воду, чтобы медленно, будто вальсируя, опуститься на дно с характерным звоном. Коралина переводит безразличный взгляд с блестящего сквозь толщу воды предмета на собственные острые бледные колени, украшенные россыпью родинок и парой старых детских шрамов, вздыхает. «Попав в паутину, стрекозы порой могут съесть самого паука, поскольку зачастую превосходят его в размерах и обладают более сильными челюстями» — гласит учебник биологии, оставленный какой-то другой Коралиной Джонс в каком-то далеком ненастоящем Мичигане. Настоящая Коралина думает, правда ли это. Еще она думает, что если стрекоза и убивает паука, она должна убедится в том, что он мертв, и не терять бдительности, ведь в обратном случае восьмилапый монстр сплетет новую паутину, и стрекоза вновь окажется в ловушке. А повезет ли ей так и в этот раз — большой вопрос. Глупая, глупая наивная бестолковая стрекоза. После ванной Коралина, не воспользовавшись полотенцем, натягивает на тело серый материнский свитер в катышках и собственные синие джинсы, обнаруженные в корзине с бельем. Выходить из комнаты, наполненной теплым паром, в холодный коридор не хочется, но Джонс пересиливает себя и, сливая воду, распахивает дверь. С влажных волос за шиворот текут холодные капли, Коралина ежится. — Боюсь, придется спуститься в город, — сообщает она Коту. — Ты, наверное, тоже голоден. Джонс, конечно, знает, что Кот не пропадет, но спрашивает исключительно ради приличия. В коридоре Коралина накидывает поверх свитера потрепанную темно-зеленую ветровку и сует ноги в старые убитые кроссовки некогда белого цвета. Она открывает дверь, выпуская на крыльцо кота, тот садится на дощатый пол, начиная демонстративно вылизывать лапы. Джонс нащупывает пальцами в кармане несколько смятых купюр и звонко перекатывающуюся мелочь. — Присмотри за домом, — просит она, хоть и знает, что ни один безумец не решится проникнуть в Розовый дворец. А если и решится — это его проблемы. Она не выносит двух вещей: грабителей и голод. Хотя, признаться честно, Коралине не хочется вновь вернуться домой и обнаружить у двери в гостиную следы Ее трапезы. — Дай мне знать, если Она… Коралина осекается, но знает, что Кот ее понял. Спускаться по скользкому после дождя холму оказывается довольно-таки затруднительно. Джонс приходится разводить руки в стороны и делать маленькие аккуратные шажки, чтобы ненароком не проехаться по свежей грязи. Покосившаяся деревянная изгородь, тянущаяся вдоль каменистой тропинки, выглядит серо и уныло, и даже опутавший ее в некоторых местах плющ не оживляет пейзаж. Коралине хочется подобрать с земли первый попавшийся прут и идти туда, куда он укажет, но что-то удерживает ее от этого, может, осознание того, что волшебная лоза — не более, чем легенда, может, страх получить ожог. У подножия холма дорогу Коралине перебегает собака — обычная дворняжка с песочного цвета шерстью. Джонс на момент пугается, ей кажется, у собаки на месте глаз деревянные кругляшки с четырьмя отверстиями в них и если прикоснуться, тушка мгновенно осыпется песком и ватой, но нет — собака настоящая и вполне реальная. И еще трусливая: завидев Коралину, животное моментально скрывается в кустах. Джонс мотает головой, чтобы сбросить наваждение и на выдохе разжимает внутри кармана ладонь. Город практически пуст, и Коралина отчасти этому рада — у нее нет никакого желания заглядывать в угрюмые лица прохожих, иные из которых шарахаются от Джонс, как от чудовища — по Ашленду уже не первый месяц гуляют слухи о единственной жительнице Розового дворца. Но это, впрочем, к лучшему — контактировать с горожанами Коралине и самой не хочется. Она быстрыми шагами пересекает улицу и толкает холодную тяжелую дверь супермаркета. Внутри столь же пустынно, что не может не радовать. Единственное, чего хочется Коралине — скорее покончить с этим и вернуться домой. Вне стен Розового дворца она чувствует себя не в своей тарелке, и обветшалый особняк — единственное место, где ей комфортно, только и там она не в безопасности. Коралина быстро шагает вдоль полок, скидывая в корзину все, что выглядит съедобным и при этом не выходит за пределы располагаемых ей финансов. Вслед за упаковкой хлеба в корзинку летят бутылка молока и арахисовое масло, консервированная фасоль, пачка чая и несколько пакетов кошачьего корма — Ему в качестве бонуса за то, что помог продержаться еще один день. Немного подумав, Джонс протягивает руку к полке и берет оттуда маленькую коробку шоколадных конфет. Кассирша неприветливо пробивает товар, глядя исподлобья. Сгорбленная и сухая, с морщинами на вялом, как чернослив, лице, она напоминает вяленую воблу (без мыслей, души и совести), и Коралине приходится бороться с отвращением, пока она протягивает женщине деньги. При взгляде на тощие руки с узловатыми длинными пальцами ее передергивает. Сдержать подкативший к горлу ком стоит больших усилий. Выйдя на улицу, Джонс задирает голову к небу и стоит так несколько минут, судорожно хватая ртом холодный сырой воздух. Липкое чувство неприязни постепенно рассасывается, и Коралина, успокоив пульс, начинает обратный путь. Дождь усиливается, и ей приходится ускориться, чтобы не вымокнуть до нитки. Дом по возвращению так же холоден и пуст, и лишь черный кошачий силуэт на крыльце дает знать о присутствии в особняке какой бы то ни было жизни. Коралина вваливается в прихожую, не разуваясь (в этом нет смысла, пол все равно никогда не будет чистым настолько, чтобы не запачкать носки) идет на кухню и ставит на стол тяжелый пакет. Кот следует за ней, с интересом оглядывая купленные продукты, которые Джонс один за другим выкладывает на столешницу, и вопросительно мяукает. — Вот, — она извлекает на свет пакетики с кормом и символично трясет ими. Кот брезгливо морщится, демонстративно отворачивая морду, и Коралина расценивает этот жест как неблагодарность, — Не хочешь — не ешь. В мои обязанности не входит кормить тебя, проглодаешься — так найди крысу, хоть здесь, хоть там, — злится она, но в следующую же секунду шмыгает носом и опускает голову. — Тебе-то ключ не нужен. Мог бы и спасибо сказать. — Спасибо, — почему-то без фальши произносит Кот и замолкает вновь. Закончив с продуктами, Коралина валится на скрипучий стул и раздраженно бросает взгляд в коридор — с ее ракурса отлично видно дверь в гостиную. Она по обыкновению приоткрыта, а ветхая табуретка, которой Коралина пыталась ее подпереть, нагло отброшена в сторону. Джонс вздыхает. В ее отсутствие кое-кто, чье имя можно и нужно, но не хочется называть, опять своевольничал. Коралина рывком встает со стула, едва не опрокидывая его, подходит к холодильнику, распахивает дверь и извлекает оттуда конфеты — каждая в красивой шуршащей обертке, и все упакованные в коробку. Держа ее в руке, Джонс быстрыми шагами направляется в гостиную, нарочито громко топая по полу ногами, чтобы каждый паразит в этом доме, каждая муха, каждая мокрица, каждый чертов паук знал, кто здесь хозяин. В гостиной она вплотную подходит к зашитой обоями двери (в замочную скважину дует, но Коралина знает, за ней ничего, ничего, совсем ничего, кроме кирпичной стены), открывает коробку и высыпает все ее содержимое на пол. Затем она пару раз ударяет по двери ладонью и орет: — Вот тебе твой любимый шоколад! Забирай на здоровье, пожалуйста! Только отпусти меня, чертова ведьма! Она разворачивается и выходит, громко хлопнув дверью, отчаянно стараясь убедить себя в том, что смех с той стороны глухой стены ей просто кажется. Ближе к шести часам, когда солнце начинает клониться к закату, Коралина выходит на улицу с блокнотом и карандашами, которые она нашла на чердаке. Грифель ломкий и блеклый, цвета выходят тусклыми, но Джонс считает, оно и к лучшему. Она садится на каменный бортик того, что некогда было клумбой, и поднимает глаза. Дом в лучах солнца заостряет свои черты и становится похожим на углевый росчерк на куске грязной бумаги. Коралина рисует его грубыми и резкими нервозными штрихами. «Какой идиот догадался назвать это ужасное место дворцом? — злобно думает Джонс, подчеркивая некоторые линии, но тут же поправляет себя: — Идиотка». Серым карандашом она закрашивает небо — мерзкое, склизкое и холодное, как трехдневный кофе в чашке, как желтые слизни, которых можно искать в тумане. Вспоминая детство, Коралина едва не продавливает в альбомном листе дыру, но ее отвлекает возня в другом конце сада. Вскочив на ноги, Джонс оборачивается, чтобы увидеть приземистого мужчину лет тридцати в синей форменной куртке. Вглядываясь в чужое лицо, Коралина хмыкает: обычно письма доставляет другой почтальон, но сегодня у него, видимо, выходной. Завидев Коралину, он спешно, отдуваясь и переваливаясь с ноги на ногу, подходит к ней и трогает грязными пальцами козырек кепки в знак приветствия. Коралина морщится от отвращения — от незнакомца несет алкоголем вперемешку с луком и дешевым одеколоном, на раскрасневшеся лице выступают капельки пота. — Мисс Джонс? — спрашивает почтальон, копошась в сумке. Коралина возносит богам благодарности за то, что ее не обозвали «Каролиной», и коротко кивает, скрещивая руки на груди. — Да. — Мэл Джонс? — уточняет посыльный. Имя матери больно укалывает куда-то в область легких, Коралина морщится. — Нет, — поправляет она, отрицательно мотая головой. — Я ее дочь, Коралина. — Ах, простите, — мужчина не выглядит особо раскаивающимся. — А где же ваши родители? Мне говорили, Мэл и Чарли Джонс живут в этом доме. — Они уехали в Мичиган, — коротко поясняет Джонс. Ей, разумеется, не хочется рассказывать незнакомцу подробности своей ссоры с родителями. Вспоминать о том, как в день отъезда она плакала и кричала, умоляя родителей остаться, будучи не в состоянии объяснить, почему она не может покинуть дом, который так ненавидела все это время, больно. — Давно? — Полтора года назад. Почтальон качает головой, старательно делая вид, что разговор ему интересен. — Извините, мисс, для вас почты нет, — он продолжает рыться в сумке. — Но есть для мисс Спинк и мисс Форсибл. — Они тоже здесь больше не живут, — сообщает Коралина. — Уехали три года назад. Во Францию. — Вот как, — смущается почтальон. — А что насчет… Бобински? — Умер, — Джонс равнодушно пожимает плечами. — От пьянства. Почтальон нервно сглатывает. — Как насчет миссис Ловатт? — предпринимает он последнюю попытку. — Которой из? — хмыкает Коралина, но сталкиваясь с непониманием в глазах мужчины, быстро одергивает себя: — Неважно, они обе давно мертвы. (Если Вы, конечно, не попытаетесь просунуть конверт под ту старую дверь в гостиной) Совсем уже растерявшийся почтальон озадаченно хлопает глазами, переводя взгляд с сумки на дом. — Но что мне делать с письмами? — вопрошает он, будто Коралина — именно та, кто должен ответить на этот вопрос. — Не знаю, — честно признается она. — Верните на почту. Переотправьте. Мне все равно. — А… — тянет мужчина. — Хорошо. Спасибо. Всего вам доброго, мисс Каролина Джонс. Он разворачивается и спешно удаляется к воротам. Он не слышит, как Коралина кидает ему в спину шипяще-озлобленное «вам того же». Солнце над Ашлендом падает за холмы. На ужин у Коралины банка фасоли и чай, на этот раз, кажется, ромашковый. Кот сидит на столе, бесцеремонно облизываясь. Оказывается, кошачий корм говорящим котам тоже подходит. Джонс косится на дверь гостиной, стараясь делать безразличный вид, но не может скрыть какое-то больное удовлетворение во взгляде: от конфет на полу осталось лишь несколько фантиков. Можно, конечно, списать все на мышей, но они не столь умны, чтобы снять с шоколада блестящую обертку. Коралина выкидывает пустую банку, заваривает новую чашку чая и гасит на кухне свет. Она идет мимо гостиной спокойно, медленным шагом, будто хвастается собственным превосходством. Ночью тени тянут к ней когтистые пальцы. Коралина не спит. Кот, свернувшийся калачиком на одеяле, пристально наблюдает, его взгляд гуляет по комнате из угла в угол, следуя за чьими-то перемещениями. Джонс не чувствует страха — скорее, тоску и отчаяние. И раздражение, потому что мерный деревянный стук с первого этажа не прекращается уже несколько часов. Не выдержав, она вскакивает с кровати и выходит из комнаты, гневно топая по ступеням. Кот встревоженно семенит следом, предупреждающе мяукая. — Если так хочешь меня предостеречь, — сердится Коралина, не обращая на вьющееся под погами животное никакого внимания. — Мог бы постараться выдавить из себя хоть пару слов. Она решительно входит в гостиную и, подойдя к двери, с размаху ударяет по ней кулаком. — Прекрати! Немедленно прекрати, ведьма! Мало того, что уже восемь лет не выпускаешь меня из этой дыры, так еще и спать не даешь! — Коралина стучит по деревянной поверхности в такт своим словам. Где-то остатки рассудка велят ей: «Успокойся! Тебе же не одиннадцать лет!», но она продолжает. — Сволочь! Карга старая! Я тебя ненавижу! Я все сделала, все, чтобы ты выпустила меня из этого гребаного дома, но тебе мало! Я сорвала все пуговицы с одежды, я сожгла твоих чертовых кукол, я выкинула ключи, но тебе всегда и всего мало, ненасытная ты тварь. Что ты от меня хочешь? Чтобы я назвала тебя матерью? Чтобы сказала, что люблю? Ты большая дура, чем думаешь, Бэльдам! Коралина готова отдать все, что угодно, чтобы выбраться отсюда, но Ей любой жертвы будет мало. Коралина хочет сбежать из Розового дворца, куда угодно сбежать, но она знает: Бэльдам не отпустит. Никогда не отпустит. Джонс перестает стучать по двери и в изнеможении оседает на кресло. Кот, все еще вертящийся рядом, переводит глаза с Коралины на дверь, неодобрительно щурясь. Коралина поднимает глаза на каминную полку — на ней больше нет шаров, и напоминанием о былой коллекции служат лишь липкие пятна с переливающимися блестками — все, что осталось от миниатюрной версии детроитского зоопарка. Портрета мальчика с мороженым над камином нет — Джонс заперла полотно в чулане вместе с остальными картинами. Знала, что за их глазами — аккуратные резные пуговки, которые пристально следят. Конечно, от Бэльдам это ее не спасло, но существовать, не чувствуя на себе постоянного пристального взгляда, гораздо приятнее. — Зачем я ей? — спрашивает Коралина у Кота, но ее взгляд обращен к замочной скважине. — Она держит меня здесь уже девятый год, и до сих пор не сожрала, хотя остальных жильцов… — Джонс передергивает от воспоминаний о перемазанной изнутри кровью двери подвала и в клочья изорванной одежде. — Если ей так уж и хочется, чтобы я оставалась в Розовом дворце, почему бы ей не пустить меня в свой? Там хотя бы есть теплый ужин и соседи, с которыми можно пообщаться. — Она не пустит тебя туда, пока не убедится, что ты любишь ее, — отвечает Кот. — Это ее потребность — любить. — И сжирать своих детей, — на автомате заканчивает Коралина, косясь на дверь. — Давай договоримся, — обращается она к ведьме, как будто та стоит рядом. — Либо ты пустишь меня к себе, либо я завтра же уеду как можно дальше, и мне плевать на последствия. На момент в доме наступает тишина, не слышно даже треска холодильника на кухне и мерзко капающего в ванной крана. Каждая из скрипящих потолочных балок на момент замолкает, и даже скребущиеся под полом мыши прекращают свою работу. Бэльдам думает. — Молчишь? — риторически вопрошает Коралина, сверля взглядом стену. — Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. Она засыпает в неудобной позе на кресле, обращенная лицом к смеющейся замочной скважине. Ей не снятся кошмары про когтистые руки, сжимающие иглы тонкими пальцами, не снится далекий Мичиган, не снится даже красочный другой мир, в котором дом, выкрашенный яркой розовой краской, действительно можно назвать дворцом. Коралине последние несколько лет практически не снятся сны, и она даже не знает, хорошо это или плохо. Утром тело ломит, и из рук все валится. Коралина стоит на кухне, невидящим взглядом смотря на сотейник, в котором на плите греется молоко и изо всех сил пытается сосредоточиться на белых пузырьках. Кот ночью куда-то пропал, но для него это вполне естественно, Коралина выливает остатки молока в жестяную миску и ставит ее на тумбе рядом с подоконником. Прислоненные к холодному стеклу, на деревянной раме все еще стоят выцветшие от времени пакетики с семенами — пару раз у Коралины возникало желание их посадить, но она махнула рукой. В конце концов, садовод из нее всегда был никудышный. Из воспоминаний о детстве ее вырывает мерзкий шипящий звук — молоко, пузырясь, стекает по стенкам сотейника и капает на плиту, прямо на синие язычки пламени. Коралина хватает металлическую ручку и тут же с ругательствами выпускает ее. Обожженная ладонь мгновенно начинает саднить, и Джонс в злобе выворачивает ручку плиты пальцами левой руки, после чего открывает кран и сует правую под слабый поток ледяной воды. На момент у нее возникает желание выйти в сад и, зачерпнув свежей грязи, намазать ее на ожог, но Коралина отгоняет ее, напоминая себе, что ядовитый плющ и горячее железо — совершенно разные вещи. Руку, за неимением бинта, приходится замотать в мокрое полотенце. Коралина осторожно переливает молоко в сотейник и достает из холодильника купленные накануне пирожные. Крем слишком жирный, и Джонс приходится соскребать его чайной ложкой. Дождь, куда более сильный, чем вчера, барабанит по стеклам, Коралина подпирает щеку сжатыми в кулак пальцами, как будто боится уронить голову на стол, и пялится в одну точку, думая о том, что если сегодня не получит ответа, соберет вещи и уедет к чертовой матери из этого проклятого дома, из города и, может, даже из штата, и будь, что будет. В такт ее мыслям в гостиной что-то маленькое и тяжелое падает на пол. Ключ. Он такой же, каким Коралина запомнила его в детстве — маленький и черный, с резной головкой в форме пуговицы. Джонс озадаченно вертит вещицу в руках — это он, вне сомнений, он, тот самый ключ от странной дверки, один единственный в своём роде, дубликатов нет. Как завороженная Коралина убирает его в карман. Господи, что же это — злая шутка? снисхождение? любовь? В комнату бесшумно заходит Кот. — Это ты попросил ее, — одними губами шепчет Джонс, не оборачиваясь. — Уговорил дать мне этот Чертов ключ! Она срывается на крик, хоть и знает, Коту незачем проворачивать такие фокусы. И маленькая старомодная вещица в ее кармане не значит ровным счетом ничего, кроме положительного ответа. — Ладно, — кивает Коралина. Борется с навязчивым желанием отомкнуть замок прямо сейчас. — Я восемь лет ждала. Она подождет до вечера. Весь остаток дня Коралина проводит в хлопотах — она протирает окна, подметает полы и смахивает пыль, разбирает беспорядок в кладовой, ванной и на кухне, она расставляет по местам разбросанные вещи. Коралина занимается всем, чем не любит заниматься, потому что знает, что в последний раз. На втором этаже, в своей комнате, Джонс складывает в небольшой чемодан весь свой скудный гардероб, и хоть она знает, что он ей там не понадобится, ей хочется чисто символично взять что-то с собой. Коралина делает небольшой перерыв, чтобы съесть два бутерброда с арахисовым маслом в качестве своего последнего ужина. Наконец, она приносит и оставляет на тумбе в коридоре свои немногочисленные документы и давным давно разряженный мобильный телефон на случай, если кто-то зайдет в дом. В десять часов приходит Кот. Его взгляд кажется Коралине даже более осмысленным, чем обычно, и Джонс с нескрываемой улыбкой смотрит, как четвероногий гость лакает холодное молоко. Ей нравится, что в этот раз она снова не одна. Допив молоко, Кот спрыгивает на пол, кивком указывает на гостиную. Коралина моргает в знак того, что поняла. В одиннадцать она стоит перед дверью, зажав ключ в пальцах правой руки. Левой она держит ручку старого чемодана. Свет во всем доме выключен, и несведущему человеку может подуматься, что его жильцы просто спят. Кот сидит рядом, он спокоен. Для него переход между мирами — не такое большое событием — Ну что, пойдём? — спрашивает Коралина, крепче сжимая пальцы. — Она, наверное, заждалась. Джонс делает глубокий вдох. Вставляет ключ в замок. Закрывает глаза. Считает до десяти. И открывает дверь. [из сводки новостей Орегона за 16.10.20…] «…Три дня назад в Ашленде было принято решение снести местную достопримечательность — особняк, носивший название «Розовый дворец». Последней из жителей дома была некая девятнадцатилетняя Коралина Джонс, исчезнувшая за несколько дней до объявления решения о сносе. В доме были обнаружены ее документы и мобильный телефон, а так же остатки продуктов в холодильнике…» [из сводки новостей Орегона за 20.10.20…] «…потрясла общественность. При разборе фундамента ашлендского особняка было обнаружено множество человеческих скелетов, преимущественно детских. Самый старший из них оценивается в сто пятьдесят лет. Самый свежий предположительно принадлежит пропавшей Коралине Джонс. Так же рабочими был осушен колодец, среди местного населения считавшийся заколдованным. На его дне был найден еще один скелет, который по предварительным оценкам может принадлежать пропавшему в той же местности Вайби Ловатту. Расследование продолжается. К другим новостям…»