Ты меня дополняешь

      Тони знал, что с Питером что-то не так ещё с того момента, как он забрал малыша из детского сада. Копна кудряшек не прыгала по дому и не трещала со скоростью сотни слов в минуту, пока Тони готовил ужин. Вместо этого Пит смирно сидел на высоком стуле. Обычно Тони только и мечтал об этом, потому что Питера всегда было сложно успокоить. Несколько раз он даже ударялся, врезаясь в мебель или падая со стула. Слишком резвый пятилетний мальчишка в любую секунду мог довести своего отца до сердечного приступа.       Но в тот вечер Питер тихо сидел на стуле, разрывая салфетку на клочки, пока Тони хлопотал на кухне. Малыш выглядел расстроенным. Тони попытался узнать, что с ним, но всё, чего ему удалось добиться — это грустное «Ничего» и щенячий взгляд. Он чувствовал, что его сердце уже с десяток раз разбилось на осколки и было готово рассыпаться в песок, если его малыш не улыбнётся.       Сидя на высоком стуле, Питер выглядел даже меньше, чем обычно. В связи с тем, что он родился в декабре, да ещё и на два месяца раньше срока, он всегда выглядел на несколько лет младше своего возраста. Щёки его были до сих пор по-младенчески пухлые, а его глубокие, как у оленёнка, глаза напоминали его отцу те времена, когда он был ещё совсем крошкой. Густые кудряшки, которые не помешало бы подстричь, кажется, могли поглотить всего Пита. Хотя было очень приятно проводить пальцами по его волосам. Такие моменты были поистине особенными.       Лазанья отправилась в микроволновку, и тихое гудение наполнило кухню. Тони решил приготовить любимую еду Питера, чтобы взбодрить его, но малыш не выглядел обрадованным. Когда Тони начал протирать столешницу, раздался тихий голос Питера. — Папочка?       Слово, которое уже было использовано тысячи раз, всё ещё заставляло сердце Тони совершить кульбит. Его всякий раз приводило в восторг, что у него такой необычайно прекрасный ребёнок. Питер поднял глаза из-под кудряшек, и мужчина почувствовал невероятную боль, когда понял, что они наполнены слезами.       Тони мгновенно бросился от столешницы к стулу Питера. Три стремительных шага — и он оказался возле ребёнка, который уже издал первый всхлип. Тони знал, что Питер редко плачет, и если уж плачет — то от души. Тот, что начинается со всхлипа и сопровождается отчаянным желанием оказаться на ручках у папы — самый худший, потому что это не детская истерика, и не «Мне больно, исправь это». Это даже не тот тихий плач, который означает: «Удели мне внимание!». Этот плач получался только тогда, когда Питер действительно был чем-то расстроен, и Тони слышал его только после ночных кошмаров, вроде тех, когда малышу было два года, а Тони внезапно исчез. Он подхватил Питера подмышки и прижал к себе, позволяя ему крепко обнимать себя и рыдать в свою шею. Его тело дрожало. От громкого плача у Тони разбивалось сердце. — Карапуз, — Тони позвал его прозвищем, которое всегда заставляло малыша захихикать. Но на этот раз это не сработало, — Не надо, карапуз. Не плачь. Я здесь. Пити, папочка здесь.       В доме они были одни, и Тони часто задавался вопросом, изменило ли что-нибудь присутствие матери в жизни Питера. В доме не было её фотографии. Это была всего лишь женщина, забеременевшая от Тони в не лучшие его годы и бросившая ребёнка у порога, едва он родился. Новорожденный малыш был на грани смерти от пневмонии, развившейся в результате этого. Малыш принёс свет и счастье в жизнь Тони.       Несмотря на то, что она оказалась дерьмовым человеком, Тони предпочёл бы, чтобы мама у Питера тоже была. Он пытался успокоить ребёнка, качая его. На его плече уже размазались слёзы и сопли, но они не казались такими отвратительными, когда исходили от его собственного сына. — П-папочка, — плакал Питер. — П-папочка, я-я не хо-чу, чтобы ты-ты ушё-ё-ё-ёл!       Питер занимался у логопеда, чтобы тот помог ему избавиться от заикания, которое теперь уже проявляется только в моменты, когда малыш нервничает или волнуется, или же когда у него начинается приступ астмы. Решив чуть позже поговорить с доктором о лечении, Тони побежал в комнату под тяжёлое дыхание малыша. Он держал ингаляторы в верхнем ящике, в том, до которого Пит мог дотянуться, даже когда Тони нет рядом. По пути он почти врезался в стены и двери, а звуки начинающего приступа заставляли его бежать только быстрее.       Наконец он в комнате Питера и резко открывается ящик с ингаляторами. Тони буквально впихнул один из них в рот малыша, всё же следя за тем, чтобы не поранить его. Пока Питер делал несколько глотков воздуха, Тони присел на кровать в форме ракеты, невольно осознавая, что и сам не дышал всё это время. — Дыши осторожно, Пит, — напомнил он сыну, который смотрел на него глазами, полными слёз, — да, вот так. Повторяй за папой.       Бесконечный страх наполнял его сознание, когда Тони думал от приступах астмы. Лёгкие Питера всегда доставляли кучу проблем, и не было ни секунды в этой жизни, когда у Тони не болело сердце в бесконечном беспокойстве за это. То, что его сын знает, как пользоваться ингалятором, то, что он не может бегать так же быстро, как его одногруппники, — эти мысли никогда не покинут его разум.       Лекарство постепенно действовало, и дыхание сына приходило в норму. Он всё ещё всхлипывал, но Тони мягко гладил его по спинке, и щёки Питера медленно высыхали.       Они побыли в таком положении ещё немного. Тони мягко покачивал его, хотя Питер и жаловался всегда, что он уже не ребёнок. Впрочем, сейчас, малыш не возражал, только покрепче обнимал папу. — Хочешь рассказать мне, что произошло? — спросил Тони, не уверенный, что Питер вообще его услышал и не заснул. — У нас в классе новый м-мальчик, — прошептал Питер, не поднимая взгляд, — он с-сказал, что я… я не такой умный к-как он. — Ты очень умный. Я уверен, этот мальчик не знает, как разобрать пульт и спрятать батарейки, когда он злится на папочку.       Это воспоминание заставило Питера слегка улыбнуться, и малыш подвинулся на колено отца. Тони всё ещё помнил тот день, когда он впервые дал Питеру «Тайм-аут»* за то, что тот закатил истерику, и за это малыш достал батарейки из всех пультов в пентхаусе и спрятал их в разных местах. Возможно, Тони следовало бы разозлиться на него, но ему показалось это слишком смешным.       Питер сказал что-то ещё, Тони не расслышал, но уже знал, что малыш не может быть расстроен таким пустяком. Он был идеальным учеником — хотя он всё ещё работал над запоминанием разницы между шестёркой и девяткой — его домашние задания всегда были образцовыми для всех учителей. Тони попросил его повторить, и Питер наконец поднял взгляд от Плутона, нарисованного на его простыне. — Он сказал, что люди, у которых нет мамочки — не настоящие люди, и что ты бросишь меня, потому что я не такой заве-шённый как он, — Питер вздохнул и снова опустил взгляд. — И что Железному Человеку не нужна половинка ребёнка.       Тони хотел похвалить его, потому что малыш смог сказать целое предложение с всего лишь одной ошибкой в слове «завершённый», а это было и правда сложно для заикающегося ребёнка, как говорил его терапевт. Но внутри его рос чистейший гнев, ненависть и сильное желание защитить. И он забыл об этом. Он смутно вспомнил, как Пит говорил о маме, может раз-два, когда школа вдруг решала исключить детей, родившихся в неполноценных семьях из участия в мероприятиях вроде «Танцы мам и сыновей» или «Приведи родителя в школу». Мальчик рос, понимая, что есть только он и Тони, и его, кажется, всё устраивало.       И то, что какой-то пятилетка отобрал у Питера это чувство, заставляло кровь кипеть в жилах. Малыш вдруг подумал, что молчание папы — это плохо, и его сердцебиение стремительно ускорилось. — Т-ты меня бросишь? — спросил Питер, сжимая простыни. — Посмотри на меня, дружок? — Тони постарался быть спокойным. Питер послушно поднял взгляд, снова, полный слёз, — то, что тот мальчик сказал — неправда. У многих ребят есть только мама или только папа, и они — завершённые. — Но у Флэша есть мама и папа, — всхлипнул Питер, не веря ему. — И-и у Нэда. Почему у меня нет? Я сделал сьто-то плохое и мамочка бросила нас?       Если осталась хоть одна не разбитая частичка сердца у Тони, она задрожала от этих слов. Он захотел пойти в школу и надрать задницу этому мальчику и всей его семье, выгнать их из страны или построить школу только для своего сына. Он попытался подавить гнев. К счастью, Питер назвал имя мальчика. Тони приподнял сына, заставляя взглянуть на себя или хотя бы на свой подбородок, чтобы малыш услышал, что он говорит. — Твоя мама сбежала, потому что она трусиха. И Флэш сказал это, потому что он тоже трус. Кстати, а у ЭмДжей, разве не только мама? — Да. — Думаешь, она меньше девчонка, чем остальные в твоём классе? — Нет! ЭмДжей лучше всех, потому что она даёт мне игрушки, до которых я не могу дотянуться, и она единственная, с кем я могу почитать, — тут же защитил подругу Питер. — Тогда ты тоже лучше всех, потому что ты добрый, и смешной, и умный. И то, что у тебя нет мамы — это неважно. У тебя есть я, и я никогда тебя не брошу. — Даже если я спрячу батарейки от пульта? — ухмылка появилась на его губах, а потом он захихикал, потому что Тони начал его щекотать. — Нет, папочка, нет! — Я буду любить тебя, пока ты не станешь хмурым подростком и не захлопнешь дверь перед моим носом. — Я так не буду! — засопел он, искренне не понимая сказанного. А потом очаровательная улыбка, которой Тони ждал с самого момента школы, появилась на его губах, и Питер спрыгнул с его колена и понёсся к кухне. — Я съем всю лазанью.       Смех и торопливые шаги снова появились в доме Старков. Тони позволил Питеру одержать победу в маленькой гонке, специально замедляясь, чтобы маленькие ножки завоевали первое место. Он знал, что он — не самый лучший отец, что позволять Питеру есть мороженое перед обедом — не лучший вариант. Но потом, вечером, когда он разрешил Питеру поспать с ним в кровати, и мальчик растянулся поперёк его груди, Тони решил, что он, пожалуй, неплохо справляется.