Такой позор не забудется.

      Лидии Швагенвагенс исполнилось сорок лет. Эту дату никто не празднует, но Глэм всё равно набирает номер сестры, пока дети увлечённо играют в приставку. Мужчине известно, что Лидия поднимает трубку с первых трёх гудков, но на этот раз проходит четыре и Глэм невольно поджимает губы.

Она так и не видела его детей.       – У меня нет на это времени, Себастьян, -- голос в трубке раздражённый, на той стороне провода шумят другие люди, и Глэм без лишних слов откладывает телефон, пока Лидия не разгневалась ещё сильнее.       Он звонит сестре четырнадцатого числа каждого месяца, чтобы очередной звонок выпал на день рождения. И сейчас, когда пятый гудок гаснет в невнятном шипении, мужчина вновь улыбается уголками губ, поворачиваясь через плечо.       – Вики, она будет в половину восьмого следующего дня, – уверенно вещает, заходя на кухню, где любимая жёнушка копается в холодильнике в поиске лишней банки пива.       – Лидия-то? Нахрена ей тащиться в нашу грязную лачугу?       Виктория ехидничает, но Глэм не реагирует, лишь стоит позади любимой, улыбаясь невозмутимо.       – Она чё, реально согласилась прийти? Ты переспросил?       – Да, Вики, она реально согласилась.

***

      Когда раздаётся очередной звонок, Лидия лишь отхлёбывает ещё вина, закатывая глаза. Первый, второй, третий. Номер, высвечивающийся на дисплее, не подписан никаким контактом, но Швагенвагенс точно знает, кому он принадлежит. Женщина терпеливо ждёт лишние два гудка, постукивая красным ногтем по стеклу бокала, а когда назойливая мелодия замолкает – поднимается с кресла.       Брат знает её слишком хорошо, а если не знает, то чувствует, будто бы слышит её мысли за многие километры. Себастьян всегда умел анализировать людей, а Г л э м наверняка маньяк.       Хотя, Лидии глубоко безразлично, правда ли это. Она не видела его детей.

***

      – Здравствуйте, тётя Лидия, я Хэви. А это мой брат Ди, правда сейчас он помогает маме на кухне!       – Заткнись, Хэви, – Ди шипит сквозь зубы, кидая короткий взгляд на женщину, что стоит сейчас рядом с их отцом. За секунду он успевает заметить, как тонкая, тёмная бровь ползёт вверх, а губы искажаются в подобии ухмылки. Тётушку явно впечатлил старый фартук, который отец так любезно предоставил, чтобы не дай бог не запачкать выглаженную рубашку.       – Очень приятно.       Лидия будто бы выплёвывает эту фразу, пока Глэм поспешно стягивает пальто с её плеч. Виктория на кухне с постной физиономией расставляет тарелки, вспоминая, что и куда указал поставить муж, а Хэви то и дело бросает на окно выжидающие взгляды. Швагенвагенс проходит мимо него, не скрывая брезгливости. Здесь чисто и интерьер относительно неплох для нищих, но запах пива и сигарет впитался в стены, загаживая атмосферу и понимание Лидией понятие адекватной семьи.       Зато сейчас она убедилась в том, что брат маньяк.       Женщина не смотрит на Себастьяна, она скучающе обводит взглядом стол и замечает лишние приборы.       – Вы ждёте ещё кого-то? – бровь приподнимает, раскладывая на коленях салфетку.       – Дядя Чес должен сейчас прийти. Он обещал не опаздывать сегодня, но, наверное, у него важные дела.       Рыжеволосый мальчуган вихрем вносится в столовую и плюхается на соседний с Лидией стул, вынуждая последнюю закатить глаза и приняться уже за трапезу.

И, Боже Правый, эта семья не умеет ужинать.       Виктория неумело тыкает в жирный кусок баранины совершенно не той вилкой, Хэви моментально выпивает весь компот, а Ди и Глэм Себастьян делают это с такой механической точностью, что становится страшно.       Толстая часовая стрелка лениво проходит по кругу, замирает на девяти часах. За окном сгущается темнота, но ужин не заканчивается. Кажется, и не планирует заканчиваться. Теперь Лидия узнала детей своего брата, она смотрит на них, будто бы на отражение их же родителей, и её это раздражает. Она ожидала чего-то такого, наверное.       – Экскьюземуа, ребят, я немного задержался, – мягкий хрипловатый голос заставляет вздрогнуть, но Лидия принципиально не поворачивается, прекрасно помня, кому он принадлежит. В комнате сразу запахло свежескошенной травой, дешёвым кофе и ментоловыми сигаретами, сутулый силуэт лениво проковылял к свободному стулу, - напротив, черт возьми, - и расслабленно откинулся на спинку, зафиксировав взгляд на бледном лице Швагенвагенс.       – Лидия, да? – протягивает, скользя взглядом по тонкой, словно прозрачной коже, золотистым волосам и сосредоточенным глазам, что разглядывают сейчас порцию в тарелке, будто бы кусок торта куда интереснее происходящего вокруг.

***

      Когда Глэм рассказывает Чесу про прибытие Лидии, тот лукаво улыбается, прикрывая глаза.

Ли-ди-я

      Статная, строгая девушка, прекрасная, как ангел, поразившая небесной синевой глаз и приказным тоном. В консерватории молодой Чес редко слушал, что именно вещает богатая красавица, он глуповато лыбился под рассерженный, чуть с хрипотцой, голос, что-то отвечал и легко посмеивался, когда Лидия уходила прочь, разворачиваясь на пятках.       А сейчас прямо здесь сидит повзрослевшая Швагенвагенс, такая же красивая, как и тогда, распустившаяся, подобно цветку. Ядовитому, разумеется, но сладкому и манящему. Он наблюдает за ней долго, пристально, как за экспонатом. Лидия несомненно прекрасная женщина, когда из выреза платья кокетливо выглядывает бледное бедро, мужчина беззастенчиво присвистывает, не обращая внимания на укоризненный взгляд лучшего друга.       – А ты тот бродяга.       – Для Вас, мадемуазель, кто угодно.       Чеснок улыбается щербатой улыбкой, а Лидия морщится брезгливо, нечаянно стукая вилкой о тарелку. Будто бы все остальные члены семьи испаряются вмиг, такая тишина сгущается вокруг звона алюминия по фарфору, что Швагенвагенс оглушает.       Стрелка делает ещё один круг, неловких пауз больше не происходило, под разговоры семейства и терпкий вкус вина Лидию клонит в то самое состояние, когда хочется лечь в кровать и опустить на горячие глаза холодные ладони. Она поднимается с места молча, кивает детям, что уходят по комнатам, оставляя взрослых говорить о своём, и выскальзывает на улицу, под холодные лапы ветра.       – Душновато там, а, Лиди? Швагенвагенс вздрагивает, когда понимает, что на плечи ложится потрёпанная, тяжёлая куртка, а скулу обдаёт тёплое ментоловое дыхание.       – Я не видела, чтобы ты выходил.       – А я и не выходил. Через дверь.       – Ты полнейший идиот, Чеснок.       – Воу, ты запомнила?       Они стоят под звёздным небом, забытые, кажется, всем миром, будто бы и дома не существует позади, только давнишние, как сама смерть, знакомые.       – Я часто о тебе вспоминал, Лиди.       – Прекрати льстить.       – Даже не думал.       Лидия цокает языком и одёргивает руку, когда шершавые пальцы пытаются коснуться тыльной стороны ладони. Чес пожимает плечами, но в сторону не отходит, лишь достаёт из-за уха сигарету и блаженно затягивается, выдыхая горький дым в другую сторону.       – Посмотри на это небо, Лидия. Скажи, если бы у тебя был шанс загадать желание на падающую звезду, что бы ты загадала?       – Что за чушь ты несёшь?       – Чушь? О, это не чушь. Ты просто такая же пьяная, как и я. Сердце пропускает удар, и колени едва не подкашиваются. Лидия ужасно слаба, а голова идёт кругом, но она слишком пьяна, чтобы спорить.       – У меня есть всё, о чём только можно мечтать. Работоспособные люди, деньги и потенциальные партнёры.       – Ты действительно думаешь, что это всё, что у тебя есть? Чес переспрашивает, не поворачивая головы, а Лидия удивлённо хлопает ресницами, открывая рот в немом вопросе.       – У тебя есть брат, невестка и племянники, у тебя есть дом, где каждый готов протянуть тебе руку помощи, у тебя есть звёзды, на которые ты наверняка смотришь каждую ночь и солнце, от него ты прячешься за солнечными очками, – горячая ладонь опять ловит её, холодную, но теперь Лидия не вырывается, – у тебя есть трава, она щекочет пятки, музыка, под которую ты танцуешь, пока никто не видит. У тебя есть свобода, независимость и мечты, и если бы я имел возможность загадать желание под падающую звезду, я бы загадал, чтобы ты вкусила своё счастье, разглядела поподробнее свои сокровища, моя златовласая нимфа.       Лидия не помнит, как сухие губы мягко накрывают её собственные, она ошарашенно замирает, чувствуя, как проворные руки уже бредут вверх, к её талии, не вполне соображает, почему отвечает на поцелуй и чувствует вкус солёных слёз. Здесь, на тёмном крыльце, она позволяет бродяге касаться её обнажённых ключиц, покрывать жаркими поцелуями то, что так соблазнительно обтягивает декольте, а когда юркие пальцы скользят по внутренней стороне бедра и мягко оглаживают горячую кожу, Лидия выдыхает, запрокидывая голову и моментально подставляя бледную шею под новую порцию поцелуев.

Как нашкодившие подростки.

      Минуты тянутся мучительно долго, Швагенвагенс чувствует, как сбивается дыхание Чеснока, как жадно он хватает каждую часть её тела, чувствует сладкую истому внизу живота и жар собственных щёк, потому поспешно отстраняется, едва ли не с пощёчиной от себя отталкивая.

Никогда в жизни.

      Лидия уезжает без лишних прощаний. Она кивает Виктории, терпит осторожное рукопожатие Глэма и спешит занять своё место на заднем сидении, пока улыбка беззубого идиота не выдала её с потрохами.

Такой позор не забывается.

Такой позор не забудется.

      Такой позор будоражит что-то давно забытое и глубоко необходимое.