— Нет.
— Я знал, что ты согласишься.
Таня смущенно опускает глаза, не зная, как еще поделикатней намекнуть Ричарду, что на этот раз он понял её неправильно. В сердце отдает легкий укол сожаления. Все-таки он извинился, ждал её, приготовил кольцо… Но нет. Они уже это проходили не раз, возвращаясь всегда на исходную. Дальше не случится хэппи-энда и «жили долго и счастливо», штамп в паспорте не будет для них выходом, лишь очередным тупиком. Им нужно разойтись. Так будет честнее.
Тем временем Ричард, неверно поняв и её молчание, поднимается с колен и подходит ближе. Таня качает головой.
— Нет, — тише и четче произносит она. Все еще не хочет его обидеть.
Ричард раскатисто смеется, словно находится у себя на программе.
— Ох, Танюшка, будет тебе. Я и так see, что ты согласна. — Весело тянет он, сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров.
Таня отшатывается. Ей не смешно.
— Нет.
Холодные нотки в её тоне передаются его глазам, в которых мгновенно заледеневают все игривые искорки. На лицо ведущего наползает тень.
— Okay, довольно слов, — на его губах еще играет улыбка, но теперь она напоминает оскал.
Какой-то миг, и Таня уже оказывается зажата между ним и стеной. Пробует оттолкнуть его, упираясь ладошками в грудь — бесполезно. Но она смело выдерживает его взгляд, и заставляет не дрожать собственный голос, когда вновь произносит:
— Нет.
— Ну what ты заладила одно и тоже, разве ты не понимаешь, что я услышал все, что мне нужно?
Мягкость его голоса резко контрастирует с той силой, с которой он перехватывает её руки. Тане больно до слез, но еще больше — страшно. А Ричарда, будто только сильнее распаляет её беспомощность. Он жадно оглядывает её, с шумом втягивая воздух.
— Полно, полно грустить, Татьяночка… Я сделал тебе предложение, and you на него согласилась. Because, только полная дурочка от такого откажется. — Снисходительно поясняет он. — Ты же умная girl, Танечка, ты заслужила только самого лучшего. Роскошного. Ты заслужила меня.
Ричард обдаёт её своим жарким дыханием, от которого Тане становится холодно. И тошно. Её начинает колотить мелкая дрожь, а Ричард всё продолжает шептать ей на ухо:
— Remember, как ты сама об этом мечтала? О свадьбе, о «Волге», о поездке в Алушту… Now, я тебе все, все-все-все куплю, sweet Татьяночка. Because у моей girl должно быть всё самое лучшее, а у меня должна быть ты. Ты — моя. — Он сжимает её запястья до хруста. — Моя, а не этого ничтожного грачонка, к которому даже ревновать смешно.
— Нет!
Одна слеза все-таки предательски скатывается по щеке. Таня вновь пробует освободиться, но все также безуспешно. Сегодня они поменялись местами — Таня пьяна, а Сапогов почти трезв. Возможно, поэтому он так зол и силен. Он достает кольцо и надевает на её палец.
— Вот и всё, Татьяночка. — Улыбается едва ли не нежно. — Now, ты моя wife. А завтра мы купим «Волгу» и поедем в Алушту, в свадебное путешествие. Но это завтра, а сейчас… — Ричард хочет поцеловать её, но Таня отворачивается и губы влажно мажут по щеке. Он делает вид, что так и задумано и вновь прижимается к ней, слизывая след недавней слезы.
— А сейчас у нас впереди брачная ночь, darling.
— НЕТ!
Она до последнего не верит, что Ричард пойдет на такое. Раньше он никогда не брал её силой, хотя может это потому, что она раньше ему не отказывала? Сейчас уже не узнаешь. Слезы текут уже без попытки их скрыть.
— I swear, тебе понравится.
Сапогов возбужденно дышит ей в шею, прижимая всем телом к стене. Он пытается раздвинуть ей ноги коленом, но Таня решает сопротивляться до последнего. Она вырывается, пробует оцарапать его ногтями, укусить, лягнуть, сделать хоть что-то. И не переставая, как заведенная, повторяет только одно:
— Нет! Нет, Нет, Нет, НетНетНетнетнетнетнетнетнет…
Его пальцы уже пробрались ей под пиджак, жадно нашаривая застежку на юбке, и Таня жмурит глаза, и так почти ослепшие от слез. В ушах стоит шум от собственных криков, отчего она не замечает, как позади них хлопает дверь, а затем раздается звон.
Тело Сапогова грузно падает к её ногам.
— Таня!
Девушка открывает глаза и встречается взглядом с Журналистом. Он стоит прямо перед ней, бледный, взлохмаченный и, кажется, протрезвевший. Только сейчас его руки сжимают не микрофон, а горлышко разбитой бутылкой из-под Jameson. С острых краев капает алкоголь, перемешанный с кровью. Журналист замечает это и отбрасывает «розочку», точно змею.
— Я… Я проснулся, а тебя нет… — Юра начинает бестолково оправдываться, будто извиняясь. — Пошел искать тебя… Дверь не заперта была… Услышал, как ты кричишь… Увидел… Я же не мог допустить, чтобы он тебя… Т-танюш, я убил его, убил да?!..
Они одновременно смотрят вниз. Лоб Ричарда рассечен до крови, но он дышит.
— Нет. — Поджав губы, констатирует Таня.
Она вспоминает о себе и о том,
что тут чуть было не произошло. Тело вновь начинает трясти, а к горлу подкатывает комок. Журналист тянет к ней руки, но между ними по-прежнему лежит туша Сапогова. Таня перебарывает свой страх, что он вот-вот встанет и схватит её за ноги и перешагивает через него к Юре. Он порывисто прижимает её к себе, чувствуя, как ворот его свитера становится влажным от её слез.
— Танечка… — Его голос будто тоже вот-вот готов сорваться на плач. — Солнышко, ласточка, милая… Ничего, сейчас всё хорошо будет. Сейчас я милицию вызову…
Она отстраняется от мужского плеча и глядит на него в упор.
— Нет.
По новостям уже передали, что Жилин был расстрелян «Каблуками». Другим милицейским она не доверяет. Да и какой от них сейчас толк? От мысли, что ей придется провести остаток ночи в отделении и давать показания перед толпой незнакомых мужиков, что начнут шарить по ней липкими взглядами, не поймут её речь, посчитав её алкогольной бессвязицей, и будут задавать вопросы, заставляющие её вновь и вновь вспоминать эту сцену, Таню начинает еще сильнее потряхивать. Юра чувствует это и не настаивает.
— Хорошо, Танюша, хорошо любимая… Врач тебе нужен?
— Нет.
Синяки пройдут сами. Врач нужен, разве что, Сапогову, но Таня может вызвать к нему только ветеринара. Для кастрации.
Так, обнявшись, они стоят еще долго. Юра уже не говорит ничего, только ласково гладит её по спине, пытаясь унять её дрожь. Помогает.
Успокаивающую тишину прерывает протяжный стон и какое-то шевеление. Ричард приходит в себя и пробует встать, но Журналист, без раздумий, опускает на его голову вторую бутылку и тот валится обратно.
— Мразь.
Юра не позволял себе такого даже по отношению к Железным и Натэлле, но сейчас в нем медленно закипает дикая смесь из ярости и отвращения, заставляющая забыть другие слова. Повисший в воздухе аромат из виски и крови заставляет забыть и об осторожности. Глядя на холеное тело Сапогова, безвольно лежащее в луже любимого алкоголя, в памяти живо всплывает, что не только газ можно использовать для поджога. Спирт тоже сгодится. Глаза застилает темная пелена, а руки сами собой хватают зажигалку, так удачно лежащую на крае стола.
— Нет!
Словно прочитав его мысли, Таня перехватывает его руки своими. Вынуждает смотреть на себя, а не Ричарда. Прижимается лбом к его лбу, успокаивающе гладит затылок.
— Нет. — Жарко шепчет она ему в губы. — Нет…
Сапогов не стоит того, чтобы марать об него свои руки и душу. Это не его грех, и уже не её. Пальцы мягко отбирают зажигалку, и Юра ей вновь уступает. Взгляд Тани падает на мешок с «честно заработанными» деньгами.
Зажигалка им все-таки пригодилась. Доллары, для верности облитые остатками Jamesonа, сгорают в момент.
***
В ванной Журналиста Таня сидит долго. Снова и снова намыливает тело земляничным, хвойным, даже хозяйственным мылом, пытаясь перебить запах гари, виски и прикосновений Ричарда. Из крана льется почти кипяток, но Тане все равно кажется, что он очищает недостаточно чисто. В отчаянии, скребет кожу так, будто хочет содрать её до костей. Еле сдерживается от желания состричь свои волосы, что даже после шампуня ей кажутся липкими. Наконец, от пара, духоты, смеси мыльных отдушек и принятого за весь вечер алкоголя, Таню выворачивает, в буквальном смысле. Как ни странно, именно это и помогает лучше всего.
Почистив зубы и умывшись холодной водой, Таня надевает рубашку, что дал ей Юра. Из квартиры Ричарда она убралась сразу же, как догорела последняя пачка, совершенно забыв про сборку вещей. Плевать, сходит за ними завтра, послезавтра, никогда. Денег на книжке хватит на новые туфли, а шуба ей все равно была не нужна.
Оставленная рубашка была явно домашней, но чистой, даже поглаженной. Тане особенно нравятся в ней длинные рукава, что скрывают свежие синяки и не дают за них зацепиться случайным взглядом.
Журналист уже ждёт её в комнате, протягивая чашку с чем-то горячим и травяным. Ромашка. Пока она была в ванной, он уже успел убрать все свечи, фрукты, вино и даже магнитофон. О том любовном безумии, что они творили каких-то пару часов назад, напоминает лишь кровать со смятым бельем. Таня опускается на неё, задумчиво цедя чай. Юра садится следом, терпеливо дожидаясь, пока она закончит. Потом забирает чашку и мягко целует в висок.
— Тебе надо поспать, Танюш.
Она вяло кивает, послушно кладет голову на подушку. Кажется, что в ванне она избавилась не только от налипшей грязи, но и от последних сил. Апатия падает на неё подобно пуховому одеялу, которым её заботливо укрывает Юра.
Еще один поцелуй, в макушку.
— Спокойной ночи, милая.
Сквозь ресницы Таня видит, как Журналист зачем-то берет вторую подушку и хочет встать. Сон мгновенно слетает с неё.
— Нет. — Она хватает подушку, не давая её забрать.
— Танюш, я просто… Как лучше хотел. У меня же кровать совсем узкая, тебе будет неудобно, если я еще лягу… Я здесь, рядышком, на диване себе постелю.
— Нет. — Глаза смотрят просяще, если не сказать испуганно.
Юра тут же кивает. Оставляет подушку и берет её руки в свои.
— Хорошо, хорошо… Я только переодеться отойду, ладно?
Таня верит и отпускает его, но не позволяет себе заснуть, пока Юра не возвращается в постель и не обнимает её. Также крепко, как тогда на квартире. В надежном кольце мужских рук, Таня вновь ощущает себя защищенной и засыпает. А Журналист еще долго сторожит её сон, прислушиваясь к размеренному дыханию у себя на груди.
***
Утром Таня просыпается первой. Все также, в его объятиях, только теперь они лежат друг напротив друга. Лицо Журналиста во сне кажется совсем юным, без привычного выражения озабоченности и тревоги. Не удержавшись, Таня проводит по нему кончиками пальцев и случайно будит. Хочет извиниться, но Юра опережает её, улыбнувшись и поцеловав её ладонь.
— Доброе утро, Танечка.
Странно, что вчера ей казалось, будто и без очков глаза Юры такие же маленькие и пронзительные. Видимо, тому виной полумрак и три графина вина. Сейчас, в утреннем свете, она видит, что они очень большие и глубокие, так похожие на её. Преисполненная нежностью, Таня легонько касается их губами, а потом начинает осыпать поцелуями все его лицо. Журналист не мешает ей, но стоит Тане закончить, отдает всё с лихвой, зацеловав еще и тонкую шею. После чего возвращается к её губам.
Они еще долго целуются, поочередно перехватывая инициативу. Эти поцелуи очень ленивы, неспешны, томительны. А иные так и вовсе почти невинны и целомудренны. На трезвую голову Юра кажется куда стеснительней, а Таня осторожней. Но сейчас, они ласкают друг друга не ради удовлетворения накопленной страсти, как было вчера, а просто наслаждаясь ощущением близости. Позволяя себе полноценно привыкнуть к чужому теплу, запаху, вкусу. Чтобы оно всё поскорее стало родным, хоть им и совершенно некуда спешить.
Увлеченный очередным поцелуем, Юра совершенно перестает контролировать свои руки, что в какой-то момент спускаются со спины девушки сперва ей на грудь, а потом на живот. Таня прерывает поцелуй и внимательно смотрит на Журналиста.
— Н-нет? — В горле Юры мгновенно пересыхает, а рука отдергивается. Преждевременно и напрасно.
Таня качает головой.
— Да. — Тихо и четко произносит она.
Сама возвращает его ладонь на прежнее место и сама ведёт её вниз по своему животу.
—
Да…
