Семья

— Кто такая Елена? Иному бы почудился лишь дружеский интерес, но лёд в глазах Хоумлендера оскаливается айсберговыми пиками. Мэйв хочет крикнуть: «Никто!». Мэйв хочет закрыть глаза, головой замотать, как маленькой девочке, той самой, которую отец таскал по конвенциям, обещая на вырученные деньги купить брекеты. Мэйв хочет представить, что этого вопроса нет; что Хоумлендера тоже нет. Он вовсе не присаживается на край стола участливо в своей раздробленности, на деле впуская когти своей больной, озлобленной одержимости так глубоко, что Мэйв отказывают лёгкие. Ей всё тело отказывает, когда он берёт её за руку, разъедая кости прикосновением кожи к коже. — Старая... подруга, — ответ уклончивый, как и улыбка. Ей бы играть лучше, ибо расшатанность Хоумлендера слишком заметна. Он, чёрт подери, глазами бегает. И улыбки эти — признаки нестабильности, грозящей катастрофой. «Где тебя носило? Где ты был, что тебя раскатало сильнее, чем от всего того дерьма, в котором мы по самое горло?» Мэйв приказывает себе расслабиться, пальцы его сжать и не сметь отводить глаза. — Старая подруга? У тебя? — он посмеивается, что принять бы за теплоту, как и пальцы, скользящие вверх по запястью. К браслету и шраму под ним. С той же нежностью он мог бы ей руку оторвать. Мэйв всего лишь третья. Третья по силе, а на благосклонность Нуара, как на Швейцарию, надеяться не приходится. Она снова улыбается. Почти ровно, почти не нервно и почти не сглатывает. Заставляет себя поверить в картонность их разговора о доверии. О том, что она — его единственный оплот. Он — годы её агонии. Когда Хоумлендер целует ей пальцы, Мэйв хочется закричать. Шею ему свернуть, чтобы не видеть этого взгляда; чтобы никогда больше синее не сменилось ярко-алым, раскалённым и уничтожающим. — Ты ведь помнишь, что ты моя семья? — спрашивает он тихо. Выдох щекочет кожу. Мэйв кивает, улыбаясь немногим застенчиво. Улыбайся, девочка моя. Ему — прежде всего. Он любит твои улыбки. А когда он любит твои улыбки, то не станет охотиться за головами твоих старых друзей, чтобы выкидывать их, как ненужный мусор, в соседние комнаты. Улыбайся и не будь дурой. Из этой ловушки нет выхода. — Всегда, — отвечает она и прижимает ладонь к его щеке.