Сказка о Морозе и Весне-Красне

В древние дни, когда мир был юным, небо ближе к земле, горы – выше, моря – шире, а светила – ярче, Ветер, чей смех ревет в северном небе и чьи крылья сверкают в буре, полюбил Ночь, что правит Инегривом и чей покров чёрен. У них родился сын, мальчик бледный, темноволосый и ясноглазый. Не плакал он, впервые раскрыв глаза, а дыхание его было холодным, как у отца, и мать назвала его Морозом. Не плакал он и в отрочестве, – или так казалось, ведь слезы всегда замерзали на его щеках. Мороз вырос и часто бродил по просторам Срединных Земель. Длинна была его тень, тяжка рука и мрачен лик, а голос был звонким и чистым, но не приносил радости: прятались от него птицы, кроме угрюмых ворон, озорных воробьев и задумчивых филинов, замолкали реки и облачались в доспехи, скрывались под хрустальные щиты озера, а деревья оборачивались голыми, скрюченными скелетами, не считая красавиц-елей, сосен и тисов, что не ведают иной смерти, кроме старости, пожара да топора. Мальчишка веселился, выдыхая облака белого пара, и смеялся, пока пар поднимался тучами и падал снегом, и пел, когда снег, сверкающе-белый, хрустел под сапогами. Серые волки выли ему в привет, почтительно вздымали хвосты рыжие лисы, стучали копытами лоси и зубры, но не любили подолгу говорить с мальчиком и боялись его прикосновений. Звали же его Зимним Странником. Многое знал Мороз о своих владениях: долго он мерил шагами земли, над которыми дул Ветер, заглядывал в каждую поляну и каждый лес, знал по имени каждого, кто скрывался под бледными лучами Солнца. Он жил в доме отца, но приходил в Срединные Земли на трижды тридцать дней и ночей, а потом уходил, чтобы насытить сердце студеным Северным Морем, – ведь на исходе срока силы покидали его и настигала тоска. И отзвуки той тоски звенели у него в ушах, когда глядел он на вечно-юные ели в зеленых нарядах. Отчего одно он видел живым, а иное мертвым? Отчего живущие крепчали, когда он возвращался домой? Бродит ли кто в его краю, когда Ветер дремлет, а Мороз набирает сил? Знал он, что Ночь сменяет в небе День, гордый и светлый ликом, а потому решил остаться в Срединных Землях больше положенного. Мороз обустроил себе жилище в горной долине, где холод держался дольше, и наблюдал. И – чудо! – взором зорче орлиного он видел, как возвращались домой диковинные птицы с перьями столь яркими, что его слепило, и – нежданно! – слышал, как робко журчали ручьи, и – трепет! – чувствовал, как разливалось благоухание цветов. Мороз был изумлен и встревожен, но подлинный страх ощутил, когда донесся до него чужой голос, и он понял, что от того голоса – дивного, как заря, ласкового, как объятья, нежного, как поцелуй – природа ожила. Мужество оставило его, а сердце дрогнуло. Так предстала перед ним та, что звалась Весной-Красной, дочь Рассвета и Матушки-Земли. Ни в чем не была она похожа на сына Ночи: глаза её были синими, точно раскинувшееся над дальним югом небо, синими, подобно теплому морю, ласкающее песок да гальку, синими, как поле незабудок, трепетных и верных памяти, её волосы были – точно спелая пшеница, обласканная светом, и вились за ней плащом, с вплетенными плодами и ягодами, её тело же было румяным, как налитое яблочко. Поступь её была легка – вот так и ласточка ищет место для гнезда, и пела она прекраснее, чем любая пташка, и звери плясали вокруг неё, а под её стопами распускались цветы. Мороз исполнился изумления, а Весна же, смеясь, пришла к нему и спросила: – Как твоё имя, странник? – Мороз, сын Ветра, – молвил он, и мигом пролепетал: – Дивна ты, как не дано деве. Как же твое имя? – Весна, дочь Рассвета! – ответствовала она и тут же начала танцевать. Она танцевала, кружась – вот так кружатся подхваченные ласковым ветром листочки. Легкая на ногу и светлая духом, она любила просторные зеленые поля с мягкой травкой, на которой было так приятно кружить босиком, и больше всего желала разделить эту любовь с другим. Но Мороз танцевать не умел, о чем не замедлил сказать. – О, не печалься! – и она подхватила его, и они закружились в танце – неловком и счастливом.