Пропасть

      Был ли этот поступок сам по себе абсолютно опрометчивым и безрассудным? Быть может, вероломным? Самую малость безумным? Или же… всё намного прозаичней, обыденней, чем мы даже можем себе представить? Кто-нибудь вообще сможет ответить на этот вопрос точно и однозначно, тем самым окончательно поставив точку в этой истории?..       В какой-то момент Адукин всё это окончательно осточертело, заполнив внушительную чашу бессмысленного терпения окончательно — до краёв. Она не могла этого больше выносить — вся эта мучительная недосказанность однажды просто встала ей поперёк горла. Ни больше ни меньше. Мерзкое чувство собственной никчёмности гидравлическим прессом давило на усталые плечи уже в течение многих лун, никуда не исчезая в бескрайнем потоке времени, а напротив — только возрастало и возрастало в арифметической прогрессии с каждым днём, принося до тошноты гадостное ощущение неотвратимой безысходности. Сначала, конечно, Аду не придала этому особого значения, мол, хандра и хандра — ничего сверхъестественного, с кем такого не бывает? Пробовала отвлечься, с головой погружаясь в однообразную и монотонную работу. На первых порах это даже, вроде, и помогало.       …А потом отмахиваться от настолько очевидных фактов в лице тошнотворно пакостной проблемы было уже категорически невозможно. От слова совсем. Работа, и без того не слишком уж горячо любимая, теперь превратилась просто в сущую каторгу. Всё вечно шло не так, лишь усугубляя и без того весьма плачевную ситуацию, болезненно отравляя кровь этой чёртовой пакостью. Да и почти все друзья, как назло, разбежались по своим делам по небольшому миру кто куда… друзья ли? Конечно, временами рядом где-то на периферии сознания маячил Джек, но, честно говоря, и ему едва было хоть какое-либо дело до какой-то там Аду. Неужели это ей так правда глаза колет?       С каждым днём девушка всё больше и больше хотела просто выпасть из реальности — возможно даже навсегда. Вечером она медленно плелась с этой гадкой работы, совершенно измотанная, еле-еле переставляя уставшие ноги. Хотя, на самом деле, измотанная не столько физически, сколько ментально. И ещё неизвестно — что хуже. Адукин бесцельно смотрела себе под ноги, изредка кидая косые взгляды на небольшие очертания зданий во мраке улиц, мимо которых и так проходила каждый божий день. Она думала, она надеялась, она хотела верить, что вот однажды наконец придёт это чудное время, которое положит конец её бессмысленным страданиям из-за, казалось бы, такой вот пустяковой ерунды, особенно если сравнивать с предыдущими её злоключениями. Но бессовестное время только безвозвратно уходило.       Сколько бы Аду не пыталась — врать себе она категорически не могла, как бы ни старалась. Сказать, что в последнее время она чувствовала себя не в своей тарелке — это буквально промолчать. Тягостное безмолвие неумолимо давило и на сознание, стоило только остаться наедине с собой. То есть — почти всегда. Теперь уже было совершенно ясно, что ни у кого не было времени на неё, да и было ли у них вообще желание хоть какое-либо? Ну, если бы было — приехали бы навестить, хоть на одну минуточку заскочили бы проведать. Естественно Адукин понимала, что время сейчас такое: многие просто-напросто пытаются окончательно восстановить последствия того кошмара, что бушевал на этих дивных землях не столь давно, как хотелось бы этого. Но всё-таки… могли бы, что ли, письмо там какое-нибудь написать, чтобы просто убедиться… да хотя бы, что Аду всё ещё жива-здорова. Но… нет. А бывают ли люди вообще настолько заняты? Или же это просто вопрос приоритетов и причём явно не в её пользу? Быть может, она просто стала бесполезной обузой в их глазах, потому и никто не хочет её теперь видеть, на радостях забыв даже, как звали? Может быть, пока она действительно чего-то стоила — её хоть кое-как и терпели, а теперь просто взяли и стёрли из памяти за ненадобностью? Нет, Аду не хотела думать о своих лучших друзьях настолько плохо, она не хотела обвинять их в том, чего они даже не делали, а тем более бросать камни в чужой огород тех, кто явно этого не заслужили. Но почему-то из прикрытых глаз помимо воли всё стекали и стекали надоедливые слёзы, неприятно обжигали кожу, поблескивая на веках, потом уже на бледных щеках, а затем безвозвратно утекали куда-то вниз, но девушка уже ничего не могла с этим поделать. Не было сил.       А всё же… сложившуюся «неприятную» ситуацию надо было принимать исключительно как мотивацию к действиям, а не как повод просто сидеть дома и жалеть себя, сетуя на мирскую несправедливость. Она уж точно не хотела переоценивать свою роль в жизни других икенумовцев. С этим всем надо было срочно что-то делать, пока эти отвратительные вязкие мысли не заволокли её потрёпанное сознание окончательно…       И тут… боже, как вовремя… буквально из ниоткуда появляется он. Ненавязчиво обещает помочь, предлагает стать сильнее. Ну вот как она могла отказаться?!       И ведь… Адукин действительно поверила ему. Гнусавый голосочек разума, конечно, без умолку твердил, что её поступок, её решение — сродни самоубийству, теряясь в бескрайних лабиринтах собственного сознания, но разве она его послушала? А зачем? Ведь Аду была так близко к своей призрачной цели, к этому заветному шансу, как не была никогда.       В отличии, причём весьма кардинальном, от некоторых её старых знакомых Гоу Кирими не имел привычку покрывать всё, что видит, отборным слоем трёхэтажного мата, чего Аду никак не смогла не оценить. Излагал свои мысли этот загадочный индивидуум, напротив, очень складно и мягко. Приятно было даже просто слушать. Рядом с ней он не вёл себя высокомерно — даже наоборот: был крайне галантен и вежлив. Казалось — каждый раз был сказочно рад её видеть, а ведь Адукин так давно не чувствовала даже маломальскую заботу — поэтому этот непередаваемый через словесное описание контраст чувствовала особенно остро. Это неописуемое чувство беззаветной нужности, что тебя где-то очень ждут — слишком чарующее и искромётное, чтобы можно было серьёзно осуждать за его жажду. А ведь никто ещё даже не заметил, что она бесследно исчезла… Видимо, всё это было не зря.       А знала ли Адукин, что ждёт её в итоге? Догадывалась ли? Точно можно понять одно — Аду всячески гнала и продолжала гнать прочь из разума, из головы, которую упорно кружили так резко нахлынувшие полузабытые эмоции, все здравые доводы и опасения на этот счёт. В первое время она даже не могла понять — реальность ли это вообще или же её злорадное и грезящее воображение так подло и цинично издевается над несчастной хозяйкой? Но в такие моменты сознание затуманивалось ещё сильнее, а перед глазами буйно танцевала окружающая действительность, больно похожая на какое-то мимолётное видение, чем, например, на часть этой серой и скучной реальности, мелькая, словно узоры в калейдоскопе, пока Аду умилённо льнула к нему, просто наслаждаясь этой уютной атмосферой, кружась в чудесном танце. Что-то настойчиво мешало ей оттолкнуть Кирими в ответ, поэтому она только сильнее смыкала ладони у него на плечах, когда они смогли позволить друг другу чуть-чуть побольше, нежели раньше.

***

      А, быть может, и не было ничего этого на самом деле? Может быть, это не какая-то там мнимая случайность, а просто часть кого-то чертовски чудовищного и продуманного плана? Неспроста же в его единственном глазе очень-очень редко, иногда, появлялся неприметный жуткий блеск, а беспечная улыбка мельком превращалась в до жути пугающий оскал. Но зачем было обращать внимание на такие глупости?