Возлюбленная Мут

      Свет восходящего солнца отражается в гладких водах великой реки Нил, освещает мраморные, расписанные колонны величественного храма сиятельного Амона, покровителя города Уасет. Жаркий ветер несет с собой песок с бескрайних пустынь, колыбели древних тайн. Проходится он мягким шелестом средь камышовых зарослей, сияющих в свете милостивого Амона-Ра божественным златом, и уносится к городу под протяжный рев гиппопотамов, вскидывающих свою массивную голову вверх, ближе к солнцу. Видна впереди столица великого царства, и подобно место это священным полям Иалу, оазису средь великой пустыни, где ка праведных людей обретает вечный покой. Место мира и блаженного трепета, обласканное внимание божьим и светлой любовью, в самом сердце своем сохраняя настоящее сокровище.       Сияет Рамессеум гордой жемчужиной средь песчаного океана. Выступает он средь жаркого марева пленительным миражом, посланным богами. Словно дверь они милостиво открывают в священный Аменти, дабы показать людям, что ждет их души вечные, когда достигнут они полей Иалу. Внушает трепет место это, и падают люди ниц у ступеней храма и воздевают голову свою к небесам, жаркие молитвы вознося. К алтарям златым подходят в волнении, молитвы поют от самого сердца под внимательным взором богов, глядящих со своих постаментов.       Свет милостивого солнца освещает историю жизни величайшего из фараонов. Проходится ласковыми лучами по кропотливо расписанному лучшими художниками камню, освещая эпизод за эпизодом. И горит, как закатное солнце, красная глина, а лазурь, что подобна безоблачному небу, притягивает неизменно взор даже тех, кто не может понять, что за история поведана здесь.       Рамессеум есть любовь. Хранит ее в себе каждый камень. Чувствуется она даже средь гула голосов людских и трепетных гимнов, что с любовью и преданностью поют жрецы. И разносятся песнопения средь коридоров гулким эхом, отражаясь от каменных стенных, обволакивают божественной силой все вокруг. Но средь молитв, обращенных к богам, раздается эхом тихим и шелестящим драгоценное имя.

«Нефертари»

      Слышится оно средь благодатной тени, подаренный высокими пальмами, в тени золоченных алтарей и статуй. Благовония, зажженные здесь во славу божью, славят и ее имя. Цветами устланы храмовые коридоры те, что любила она. Все здесь славит память ее, и даже создания небесные будут восхвалять лотосоокую милостивую царицу, и будут воспевать имя ее в грядущих веках.       Вспыхивают жарким огнем в памяти солнцеликого фараона мгновения, как касались ее сандалии полов дворцовых коридоров. Хрупкая станом, прекрасная ликом, как опускала она лотосы в пруд, наполненный кристально чистой водой. Как смех ее разносился всюду, отражался от стен и взлетал в небеса. Как милостиво улыбалась царица простым людям, проезжая в колеснице его по заметенным песками дорогам, кротко махала рукой, приветствуя свой народ. Как падали люди ниц пред нею, восхваляя имя ее, а она лишь робко смеялась, благословляя их. Как жаркими, звездными ночами он прижимал ее, столь хрупкую и прекрасную, к своей груди, вслушиваясь в мелодию ее голоса, журчащего подобно ручью средь тенистого оазиса...

***

      Огни, поддавшись неистовой пляске, отражаются на ровной глади разлившихся до горизонта вод великого Нила, освещают лики богов на дворцовых колоннах. Взирают они со своих величественных постаментов снисходительно и милостиво, наблюдают за празднеством и благословения свои даруют. Чествует народ в третий месяц разлива, в священный праздник Опет своего покровителя, сиятельного Амона, и супругу его, владычицу небес Мут. А фараон, господин земель египетских, есть живое воплощение бога, справедливое, благословленное самим Осирисом на царствие, и жена его, возлюбленная Мут, есть богиня на ее земле.       Рамзес, вновь коронованный в это благодатное утро, трепетно касается щеки своей царицы, стараясь заглянуть в самую глубину карих глаз. Прижимает ее к себе, ласково целуя высокий лоб, чувственные, пухлые губы. Столь шумный, наполненный радостью и хвалебными гимнами в их честь день, и столь тихая, умиротворенная ночь. Издали доносятся угасающие звуки струн золоченой арфы, вторя нежному голосу Нефертари.       – Этой ночью звезды сияют особенно ярко. Боги зажгли их, чествуя любовь Амона и его супруги, о, мой нежный цветок лотоса. Ты самая прекрасная из цариц, возлюбленная Мут, твой лик подобен ее сияющей улыбке. Эти звезды горят и в твою честь, – царь улыбается ей нежно, ладонью указывая на безоблачное небо, сверкающее в золоте его мудрых глаз.       Прикрывает робко глаза царица, голову на плечо мужу своему опуская. Накрывает она его ладонь своею, пальцы в трепете переплетая. Румянец от слов волнующих касается ее щек и сердце заходится в оглушительном беге от вороха чувств, разрывающих грудь.       – Ах, муж мой! Ты есть воплощение сиятельного Амона на этой благословенной земле. Воля твоя — есть воля божественная. Глас твой могучий – есть глас богов. Свет милости, что даруешь ты подданным своим подобен теплому свету сиятельного Ра. Но не скроется с наступлением ночи твое присутствие. Даже если доведется тебе воплощение грозного змея Апопа свергнуть, не оставишь ты народ свой без милости своей. Ах, так велико мое счастье от того, что я могу быть подле тебя, что, порой, я словно задыхаюсь.       Шепот ее подобен сладкому нектару, дарованному лишь ему, величайшему из фараонов. Она обнимает его крепче, растворяясь в пленительном моменте, и глядит на роскошную процессию, ступающую по расписным храмовым улицам.       Торговцы под сенью высоких храмовых пилонов воодушевленно предлагают свой товар, порой, раздавая даром фрукты в честь праздника. Звуки дивной флейты и лиры разносятся по улицам, хвалу богам и фараону воздавая, слова молитв и песен взлетают к небесам.       Плывут по украшенным улицам, под пристальным вниманием стражей-сфинксов, златые ладьи, на которых ступают боги в мир земной в этот священный праздник. Головами баранов украшена ладьями Амона, коршуны взирают гордо с ладьи Мут, а соколы всматриваются в лица празднующих с ладьи Хонсу. Само воплощение быка Аписа, что украшен златом и цветочными гирляндами, ступает пред ними, возглавляя процессию, а женщины в почтении омахивают солнечные ладьи высокими пышными веерами. Чествует с трепетом народ славу его, поют священные гимны и поклоны бьют. Ликованием полнится сердце каждого, а от звуков лиры сладкострунной слезы на глазах выступают. Танцоры ступают средь процессии в одеяниях легких и искусных, взор к себе приковывают. И танец свой в дар богам посвящают, утверждая власть их на этой земле.       «Господин наш, Амон милосердный, создавший все сущее, отец всех богов, поднявший и утвердивший землю, даешь ты средства к существованию нашему! Да будет вечна слава твоя, да будет милость твоя бесконечна и слава твоя вечна! О Мут светлоликая! Свита твоя приветствует тебя светлым гимном и низким поклоном земным! Мать Хонсу ты, что времени повелитель, возносим хвалы тебе, о лекарей покровитель!»       «Слава тебе, о Рамзес сиятельный! Милостью твоей земля полнится! Воплощение Амона на земле, да будет великим и долгим твое правление! Да будет в здравии светлоокая царица твоя, Мут воплощение! Да славится имя сына вашего, что ликом своим богу подобен!»       – Ах, как любит тебя наш народ! Сколь отрадно видеть это. Ты заслужил их любовь. Ты величайший из всех фараонов и для меня великая честь быть подле тебя! – касается Нефертари губами щеки Озимандии робко и сильнее руку его сжимает. Столь сражена царица атмосферой священного праздника, что счастьем и радостью полнится ее душа. И в такой благодатный миг нет для ничего важнее, чем быть подле своего мужа, разделяя с ним это чуткое и светлое желание.       В ответ на слова ее, прижимает Рамзес нежно свою царицу к груди, в макушку ласково целует, чувствуя, как ее горячие руки обнимают его крепче. Улыбка трогает губы величайшего из царей и в счастье своем глядит он лишь на жену свою, и нет для него сейчас ничего важнее нее в этом мире. Вся суета и шум праздника остается где-то далеко-далеко. И сейчас в покое и счастье пребывая, закрывает фараон глаза, уходя в забытье. Допустив для себя пред этим мысль о том, что во что бы то ни стало, он должен запечатлеть красоту своей лотосоокой царицы, ее память, ее свет. Дабы во все века народ славил ее и никогда не смел забывать.

***

      Свет. Яркий, беспощадный, слепящий. В пустыне он несет лишь иссушающий и изнемождающий жар. В знойном мареве падают солнечные лучи на грудь величественной статуи, словно златом украшая лик каменного изваяния фараона собой. Возвышается колосс величественный над всеми, внимательным взором недвижимым глядит он на мир со своей высоты. В свете беспощадного солнца пустыни чувство возникает, что внутри статуи величественной, словно второе солнце горит. И каждый, кто глядит на этого пустынного стража, склоняет голову в почтении и восхищенном трепете. Стоит колосс пред входом в роскошный храм, возведенный руками предков, достроенный под началом величайшего правителя, что когда-то ступал на землю эту. Высится храм Амона-Ра над пустынею всей, и машут опахалами из перьев павлина смиренно рабыни, голову склонив пред живым его воплощением. Печальной задумчивостью наполнен взгляд фараона, затуманены очи. Глядит он на статую жены своей любимой, что стоит на своем законном месте у ног изваяния самого Рамзеса. Всматривается Он в знакомые и горячо любимые черты лица, ныне же недвижимые, каменные... Мертвые. Когда приказал он вытесать из безжизненного камня образ любимый, надеялся он вечно лицезреть ее и ощущать присутствие ее рядом. И дабы славил вечно весь народ светлую память милостивой царицы и во веки веков помнил, кто есть возлюбленная величайшего из правителей, рожденных под этим солнцем.       Но не в силах безжизненный камень передать весь дух и свет Нефертари. Не в силах оживить статуя, вернуть ее в мир этот, где тоскует по ней Озимандия. Каменные губы не тронет улыбка, которую дарила возлюбленная царица лишь мужу своему. Не рассмеется она звонко и не прошепчет теплые слова на ухо. Не подарит более тепла жарких объятий и умиротворения, что даровала она лишь одним своим присутствием.       Ныне же для Рамзеса это скорбный памятник счастливейшим годам его жизни.       Воспоминания светлые о жене своей хранит он в своем сердце, как самое ценное сокровище, и, порой, словно живет ими. Возвращается к статуе ее, глядит на нее затуманенным взором, мыслями пребывая где-то далеко. Там, где Нефертари все еще была подле него...

***

      Свистят, щелкают в воздухе длинные кнуты, подгоняя рабочих, отражаются солнечные лучи в мраморных плитах, заливая светом своим все вокруг. Кипит кругом работа, и гулкие приказы разносятся кругом вместе с шелестящим ветром. Жаркое солнце беспощадно обжигает трудящихся до изнеможения рабочих, что не сдаются под напором тяжелой ноши своей во славу фараона.       – Великое чудо построил предок мой, светлоликий Амен-хотеп, но я же сделаю храм этот самым великим в Египте, – лучезарная улыбка играет на устах фараона, с гордостью смотрящего на то, с каким мастерством работают резчики, желая превратить гранит в истинное искусство и память о великих свершениях. – Мое изваяние будет возвышаться над статуями тех, кто правил до меня и тех, кто унаследует мой престол! Лишь фараон, достигший звезд, заслужил восседать рядом с богами. И спутницею извечной станет моя Нефертари, владычица черных земель Кемета. Так решил я, Усер-маат-Ра, возлюбленный Амона, правитель святейшего города Уасет! Ни один из правителей не ставил статую жены своей подле своей, осуждения убоявшись, но я светило дня и ночи, как пожелаю я, так оно и будет. Подойди, о свет очей моих, узри, как велико могущество господина твоего.       Протягивает руку Озимандия лотосоокой царице своей, застывшей пред супругом в смущении и почтении.       Касается она его ладони осторожно и робко, но крепче Рамзес сжимает ее руку в своей, и улыбка теплая не сходит с губ его. Ступает Нефертари, воплощение Мут на земле этой, под очи каменного колосса, вскидывает голову и жмурится от яркого солнечного света. Вглядывается в горячо любимые черты лица и сердце ее заходится в оглушительном беге и замирает дух в восхищении и трепете пред величием солнечного фараона, воплощением Амона, царя всех царей.       – О, муж мой! Воистину нет правителя более великого, чем ты! Никто не сравнится с тобой в деяниях твоих и качествах. Никто не сможет превзойти тот след в истории и памяти народа, что ты оставил после себя! Воистину, эта статуя будет хранить память о тебе до самого конца этого Мира! Даже когда воды покроют эту землю, и злостный змей Апоп проглотит солнце, твой свет станет вторым солнцем! Пока жива память о тебе, этот колосс будет стоять и глядеть на мир, правителем которого ты являешься.       – Ты так восхищена тем, что видишь пред собой мое изваяние, что не смотришь прямо перед собой, о свет очей моих? – мягко смеется Рамзес и приобнимает жену свою за плечи. Пальцами ее подбородка касается, щеку оглаживая, опускает ее голову вниз. – Смотри же! Никто до меня не позволял себе подобное! Но ты, царица моего сердца, всегда будешь подле меня! Так сказал я! Тот, чье слово — закон! Тот, чье слово – есть само обещание богов! Ты всегда будешь стоять подле меня, глядеть на Мир этот вместе со мной!       Глядит Нефертари, широко распахнув глаза, на образ, что кропотливые скульпторы из камня вытесывают. Подходит она ближе, всматривается в проступающее черты лица словно в трансе и кажется ей, что она в подернутое рябью отражение свое глядит. Столь великая благодарность и преданность разливаются любовью в сердце ее. Ярким блеском горят глаза ее. Легкой поступью подлетает она обратно к мужу своему, обнимает робко его могучую спину, к сердцу его прижимается. И руки сильные, горячие, крепко в ответ ее обнимают. Жарко целует Рамзес жену свою в лоб, а та лишь дышит едва-едва.       – Столь сильным счастьем полнится мое сердце, что вряд ли я смогу описать его. Но слышишь ты гулкий стук моего сердца, можешь ты прочитать тот трепет и благодарность, что испытываю я, глядя в мои глаза! Воистину, мы всегда будем вместе.       — Будь то в полях Иалу, будь то на земле этой. Ветра времени неумолимы и беспощадны. Но не в силах они стереть будут ни мое величие, ни мою вечную любовь к тебе! — был ей ответом ласковый шепот фараона.

* * *

      Тысячи лет проходят словно бы незаметно. Тысячи лет злостные жестокие ветра пустыни и времени сокрушить пытались творение величественное. Но все еще стоит оно средь песков и разбитого камня и ни бури, ни сотрясавшие мир войны не в силах были память о величии его уничтожить.       Ступает Рамзес к символу любви и могущества своего спустя тысячи лет. Призванный вновь в Мир этот, окидывает он внимательным и горестным взором творение свое и скорбь глубокая в тисках сердце его сжимает. Стерт камень временем, но все еще стоит на месте своем ни смотря ни на что. Все так же царица его, самое ценное сокровище, стоит подле него, смело глядя в лицо жестокому времени. И все так же являет собой символ вечной любви и преданности.       Касается Рамзес ее каменного лица, проходит пальцами по губам ее, разбитому временем носу, стесанным щекам, и тоска его столь сильна, что до боли сжимает он кулаки. Глаза же его жжет огнем, тем же, что сердце пламенем тоски опаляет ему.       – Увидеть бы тебя снова, о царица моя. Услышать бы вновь смех твой, ощутить тепло ладоней твоих. Я, светило дня и ночи, царь мира сего, склоняюсь пред стопами твоими, о возлюбленная лучезарной Мут. И поныне никто не сравнился с тобою в красоте, милосердии и праведности, лучшая из женщин.       Голос его подобен шелесту ветра средь пустынных барханов. Тихий, скорбный, хранящий память и тайны веков. Опускается Озимандия на колени пред статуей, прислоняется к жаркому камню спиной, на коленях складывает жезл свой, и прикрывает глаза. Мыслями своими возвращается он тысячелетия назад, и мир под веками его преображается, расцветает яркими красками. Словно из пепла восстает величественный храм, наполняется он голосами счастливыми и трепетными словами молитв. Вновь чувствует Рамзес подле себя присутствие самого любимого человека. Жар ее ладоней на своей щеке, свет глаз ее, что направлен лишь на него. И шепот ее трепетный, что дарует умиротворение.

«Я всегда буду жить в сердце твоем, о Озимандия, царь царей, мой дорогой муж! Лишь обрати свой взор вглубь себя, я приду к тебе. Ведь воистину, мы не отделимы друг от друга. И будем вместе всегда. Я появлюсь, стоит лишь тебе позвать меня...»