Тело прекрасно

***

— Ты знаешь, что нет ничего прекраснее человеческого тела? Голос появляется словно из ниоткуда и мой неожиданный собеседник обозначает себя затянувшись сигаретой, мелькнувшей ярким кончиком в серых сумерках умирающего вечера. — Человек, это гребанное произведение искусства. Не зря же древние восхищались им. У греков даже был культ тела. — ему явно не требуется ответов, чтобы продолжать, и я расслабляюсь, вслушиваясь в мелодичные переливы немного хриплого голоса. — Я всегда классифицировал людей по их, — тут огонёк пришёл в движение, описывая круги и чертя кривые, — сухости. Впервые я понял, что молчание может быть вопросительным. Он словно услышал невысказанный вопрос и усмехнулся. — Я хочу сказать, что есть люди, которые способны остановить взгляд. Именно потому, что они воплощают в себе самые смелые фантазии. — На смену тусклому огоньку неожиданно пришёл слишком яркий — мой собеседник решил закурить новую сигарету, практически без перерыва от старой. Взметнувшийся на секунду язык пламени высветил красивое, не смотря на сведенные к переносице брови и губы, скривившиеся чтобы крепче держать белое тело сигареты, лицо. Светлая чёлка, падающая на глаза и закрывающая их, вызвала острый приступ любопытства. Почему-то, это лицо, увиденное мельком, хотелось впитать в себя. Тем более, когда в воздухе повисла такая тема. Огонёк с шорохом пополз дальше, и я осознал, что уже не слышу привычного гула празднования, повод которого успел благополучно забыть едва переступив порог квартиры. Видимо, все разбрелись кто куда, и только мы остались сидеть на кухне, воплощением старого как мир анекдота. — Эти люди, — продолжил голос, они обладают своим телом, а не тело ими, как бы странно это не звучало. Если ты посмотришь на них, то сразу же обратишь внимание на их шею. Шея, это одно из самых коварных изобретений природы. Да да, я знаю, ты мне скажешь, что шея придумана, чтобы поддерживать голову. Возможно. Но у таких людей она скорее столп, поддерживающий существование. Она вся состоит из выступающих сухожилий, которые вычерчивают контуры под кожей, и средней части, где находится и явно выступает щитовидная железа. У таких людей возможно рассмотреть каждую восхитительную неровность. К такой шее тянутся пальцы и губы. Наверняка, ты встречал в своей жизни таких. — огонёк снова приблизился туда, где приблизительно должно было быть лицо моего визави, и я невольно задумался о том, какая у него шея. Бред! Тут же одернул я себя. Какая разница? Но взгляд упорно возвращается к мерцающему в темноте огоньку. Кажется, я даже вижу его прищуренные глаза. Огонёк смещается, как будто хозяин кивнул и новая порция дыма струится вверх, чтобы умереть. — Встречал. Не суть важно кто это был мужчина или женщина. Он или она настолько привлекают взгляд, что невозможно оторваться. Говорят, что человек, не обращающий внимания на пол, а рассматривающий другого человека, в первую очередь, с точки зрения хочу/не хочу, называется пансексуалом. — он хмыкнул, снова поднеся сигарету ко рту. Она кажется бесконечной как вселенная, хотя на деле прошла всего пара секунд. Тело, кажется, прилипло к стулу, растекшись тяжёлой массой. — Я всегда считал, что простое знание анатомии, вот это что такое. И восхищение телом, да. Тут мы не так уж далеко ушли от наших предков. Сильное тело гарантия успеха на охоте и того, что ты сможешь продолжить свой род. — готов поклясться, на его лице расцвела улыбка. — Так вот, на чем я остановился? Ах да. Шея. С шеи мы спускаемся ниже. Ещё один предмет восхищения — руки. О руках можно говорить бесконечно. Обвитые толстыми жгутами вен, они выглядят мощными и неколебимыми. Как руки мифического Атланта, что мог держать на себе весь небесный свод. Вены. Дороги жизни нашего тела. По ним струится сила и мощь, которые поддерживают нас. Напряжение мышц, которые гуляют под тонкой преградой кожи вызывает неподдельное восхищение, согласись. — Я могу только кивнуть, словно сбрасывая оцепенение и невольно обращая внимание на то, как двигаются змеи мышц под кожей обнажённых до локтя рук. Возможно, этот странный человек, с которым мы, кажется, знакомы не меньше вечности, говорит и обо мне. — Но мы обошли ключицы. — голос его обволакивает подобно дыму, висящему под самым потолком. Мысль открыть окно мелькает, но растворяется от его голоса. — Ключицы зря обходят вниманием. Они, едва прикрытые кожей, стыдливо выглядывают, образуя нежную ямочку, в которую так и тянет нырнуть языком. Она загадочна и привлекательна. Но оставим их. Откроешь окно? Я перестаю тебя видеть. — без перехода произносит он, и я вздрагиваю. Приходится встать и обойти моего загадочного собеседника, который не двигается ни на йоту, даже не поворачивается в мою сторону. Я распахиваю окно в горячую ночь и замираю от красоты неба, рассыпанного бриллиантами. Тяжёлый воздух медленно выплывает наружу и его заменяет лёгкий ветерок, треплющий ворот рубашки и волосы, рассыпанные по плечам. — Мы приближаемся к пальцам. — этот голос снова застает меня врасплох. На этот раз, к нему прибавляется лёгкое касание. Шершавые подушечки, словно спрашивая разрешения, касаются моих дрогнувших пальцев. — Пальцы. Длинные и тонкие ветви дерева. Они способны совершать тончайшую работу и держать мельчайшие детали. Ты хоть понимаешь какой совершенный это механизм? Я подношу свою руку ближе к глазам, пытаясь рассмотреть о чем он говорит. Пальцы как пальцы. Всю жизнь с ними живу. Я неосознанно приподнимаю плечи и слышу смешок за спиной. Я не хочу оборачиваться. Не хочу портить магию. — Ты живёшь с ними всю жизнь. Ты привык к ним. — в свете луны появляется тонкая кисть, ложащаяся поверх моей и длинные тонкие пальцы, такие как он только что описывал, проводят по моим. Возле самого уха шуршит сигарета и струя дыма пролетает, чтобы раствориться в считанных сантиметрах от моего лица. Он переворачивает мою ладонь, держа кисть в своей, и проводит свободными пальцами по ней, щекоча. — Твои руки знают труд. Они идеальный пример тех, какими восхищались древние. Да и не только древние. Сердце почему-то ухает куда-то в пятки, забирая с собой весь воздух и пальцы резко сворачиваются в кулак. Ответом мне становится хриплый смешок. — Запястье. Тонкое. — пальцы смыкаются чуть дальше кулака, и он приподнимает мою руку, показывая мне. Я стараюсь не смотреть на его лицо, но не могу отвести взгляд от яркой полосы лунного света, которая выхватывает из темноты подбородок и красиво вычерченные губы, между которыми тлеет умирающая сигарета. Губы раздвигаются в улыбке и пальцы скользят выше, натыкаясь на подвернутый рукав. Таинственный Он вздыхает, кажется даже немного разочарованный этим фактом, и уходит обратно в тень. — Ты можешь стоять там же. А я хочу остаться для тебя просто голосом в темноте. — явно новый огонёк вспыхивает на месте старого, и дымная лента устремляется вверх. — Я почти закончил. Осталось не так много. Ты знаешь. Идеальными людьми можно назвать танцовщиков. Вот у кого можно наблюдать за каждым движением. Но я думаю, ты и сам справишься с наблюдением за ними. За тем, как спина приходит в движение, порождая собственный танец. Осталось последнее. Стопы. Узкие опоры, держащие на себе вес тела. Тонкие нити сухожилий, что тянутся от пальцев выше, соединяясь со щиколотками и дальше, к бедру. Стойкое ощущение скользящих по телу пальцев не оставляет сомнения в своей реальности, и я вновь вздрагиваю от неожиданности. Готов поклясться, он улыбнулся. Инородный звук, ворвавшийся в тишину ночи, оказывается скрипом отодвинутого стула. Пара шагов отделяет нас друг от друга и облако запаха сигарет и тонкого прарфюма обволакивает, вынуждая сосредоточиться на кажущихся огромными глазах напротив. Губы раздвигает улыбка и я невольно облизываюсь, слушая как тяжело бухает вернувшееся на место сердце. — Ты знаешь, что нет ничего прекраснее человеческого тела. Ответ ему явно не нужен.