Чистое искусство

Дискообразная пластинка на верхней части моторчика оказалась неожиданно маленькой - меньше сантиметра в диаметре. Стараясь не дышать, Дирк устанавливает перпендикулярно к ней дрель и придирчиво осматривает конструкцию. Тиски держат старую плащёвку, в которую завёрнут моторчик, и, похоже, выпускать его в неподходящий момент не собираются. Палец Дирка плавно жмёт на кнопку, сверло проходит через пластинку легко и практически моментально, едва не задело корпус самого моторчика - и останавливается, повинуясь неумолимому движению всё того же пальца. Отступив на шаг, Дирк вытирает со лба пот. Уже неделю стоит штиль, предваряя буйный летний шторм. Облака накрыли океан свинцовым куполом, горячий воздух перемещается по дому как переевший партизан, лениво переползает с места на место. Футболка неприятно липнет к спине между лопатками. Дирк загадал, что пойдёт в душ, как только закончит наконец с этим проектом, и уже раскаивается в своём решении. В поисках решимости он переводит глаза на экран. Беспорядочное слайд-шоу остановилось на растерянном лице Гловера в роли Джероми, он смотрит мимо Дирка в окно, на серое море под серым небом, как будто знает, что там зреет буря. Может быть, он и правда знал. Кто наверняка скажет за мертвеца. Машинально, механически перемещаясь по своей комнате-мастерской, Дирк зачищает три провода, вытаскивает из пластиковой коробки почти не поеденный морем металлический дверной звонок, щёлкает его большой квадратной кнопкой. Принюхивается. Сквозь густой запах пота, жара и соли пробилась тонкая струйка канифоли и металла. Паяльник нагрелся. Чтобы отвлечь себя от мыслей об упругих, но вместе с тем мягких струях душа, Дирк представляет, что снимается для какого-нибудь эстетского ролика. Его руки - разумеется, мозолистые и мужественные, по крайней мере под нужным ракурсом и в нужном освещении, - уверенно держат паяльник, непринуждённо набирают припой. У Дирка всегда идеальный маникюр. Ровные срезы ногтей с белыми полумесяцами у границы тщательно расчищенной кутикулы. Камера подъезжает ближе, показывает крупным планом скошенный носик паяльника, дрожащую на нём серебристую каплю. Лёгкое, и вместе с тем идеально отточенное движение, словно всё тело ремесленника сконцентрировано в мышцах его предплечий - и вот система сотворена из хаоса. Моторчик, провод, кнопка звонка и ещё один провод, заканчивающийся прозаической потрёпанной розеткой, составили одно целое. Воображаемый оператор переместился в угол, встал на колени, балансируя камеру на плече, чтобы показать, как Дирк подключает новорождённую конструкцию к розетке. Леонардо в самодельных крыльях. Бог, наслаждающийся светом и тьмой в первый вечер первого дня. Дирк нажимает кнопку - моторчик, мелодично урча, бессмысленно крутится, и почти мгновенно замирает в неподвижности, когда рука, по-прежнему мозолистая и мускулистая, по-прежнему снятая крупным планом, отпускает кнопку. Монтаж - вырезаны пять минут напряжённых поисков - и в следующей сцене Дирк одним щелчком кусачек обезглавливает старую ложку, старательно зачищает срез мелкой шкуркой. Всё, что он делает, делается с полной самоотдачей. В этом весь смысл дао Дирка. Быть здесь и сейчас с каждым движением своих души и тела. Даже если здесь и сейчас тебе лезут в голову неприятные в своей правоте мысли о том, что надо было искать алюминиевую ложку, она проще в обработке и, кстати, не такая тяжёлая. А ещё куда более аутентичная. В конце концов, это же, блять, реконструкция. При монтаже мат вырежут. Или сделают из него зацикленную звуковую дорожку, постепенно теряющую смысл, вырождающуюся до эмбиента. Дирк ещё не решил, как будет интереснее. Дальше четыре видеоряда одновременно демонстрируются на одном кадре: черенок зачищается, черенок зажимается в тисках, могучие руки Дирка сгибают черенок под углом в девяносто, и черенок приставлен к моторчику. Идеальное совпадение. Останки только что почившей ложки образуют словно бы ложе арбалета, которое упирается в моторчик. Оператор упоённо снимает, как Дирк соединяет их красной изолентой, виток за витком. Этот несуществующий парень, он тоже отдаётся делу самозабвенно. Воображение Дирка наделяет его чертами Джейка вопреки желанию своего обладателя отрешиться от бремени повседневных забот. Следующая сцена переносит зрителя в другой конец комнаты. Дирк протягивает раскрытую ладонь в требовательном жесте, и Малой Кэл, маскот всех видео канала, вкладывает в неё простую чёрную гелевую ручку. По необъяснимым причинам в инвентечном складе Бро нашлась ровно одна такая, Дирк переписал код, прежде чем её использовать. Не то чтобы он боялся облажаться, просто на всякий случай. Вдруг это какой-то особо важный сувенир, им подписывали контракт с киностудией или ещё что. Крупный план показывает губы Дирка. Облизнувшись на камеру, не показушно-эротично, а мимоходом, как любой человек облизывает пересохшие губы, он обхватывает ими трубочку стержня, вынутого из ручки, освобождённого от пишущего наконечника. Ничего распутного в его жесте нет. На первый взгляд. В глубине души и Дирк, и его оператор, и все его зрители понимают, что бытовые действия, не содержащие никакого подтекста, заводят куда сильнее всех специальных приёмов на свете. Осторожно, чтобы ничего не испортить, чтобы не пришлось переснимать сцену, Дирк выдувает гель в колпачок от апельсиновой газировки. Он вынимает трубочку изо рта, вытирает проступившую над верхней губой испарину, случайно - очень хорошо продуманно - измазанным пальцем оставляет на щеке пятнышко геля. Рука оператора невольно тянется стереть его, и, повисев несколько секунд в нерешительности, покрепче берётся за корпус камеры. Ещё одна сцена шлифовки. Руки Дирка, упорно стирающие носик стержня о точильный камень, создают ассоциации с руками японского мастера, затачивающего катану. Оператор встаёт так, чтобы внезапно ворвавшиеся в окно лучи солнца, пробившегося на жалкие секунды сквозь тучи, подчёркивали вены, которыми предплечья Дирка перевиты, как лесная почва корнями деревьев. Как почва джунглей, в которых живёт Джейк. И вдруг эмбиент, сопровождающий видео, взрывается тихим взвизгивающим звуком, который невозможно понять, если никогда его не слышал. С таким звуком четвёртая гитарная струна, стальная струна, вырывается из оков оплётки. Сперва узкогубцами, потом руками Дирк снимает-разматывает тонкую металлическую кудряшку, которая кажется бесконечной. Несмотря на то, что ему нужно каких-то сантиметров двадцать, Дирк обнажает струну целиком, потому что это монотонное действие странным образом умиротворяет. Зритель видит его в ускоренной перемотке, и звук тоже ускорен. И снова шлифовка. Один конец струны медленно затачивается, превращаясь в иглу. С пальцев Дирка, равномерно перемещающих тонкий стальной стежень вперёд и назад по лежащему на столе абразивному камню, фокус смещается на фон, зритель отчётливо видит моторчик с ложкой и собранные воедино останки ручки, аккуратно закреплённые на длинном ложе черенка всё той же изолентой. Пропали колпачок и штука, которой ручку закрывают сверху, у Дирка вылетело из головы, как она называется. Он шлифует дальше, сжав зубы, борясь с потребностью загуглить наименование крохотного кусочка пластика на конце ручки. Это никому не нужно. Он просто будет единственным человеком на планете, который ещё помнит очередное бессмысленное название очередной штуки, которую не производят несколько столетий. Но что-то в этом есть, в том, что ты можешь назвать себя "человек, который помнит, как..." Например, это классное название для канала с видюшками, который Дирк ведёт у себя в голове, хотя - или именно потому, что - имеет все возможности создать его в реальной жизни. Камера отдаляется. И снова. И ещё. Зритель видит дом на сваях, затерянный в океане. Видит молнии на горизонте. Слышит далёкие раскаты, не громче чихающего настольного пони. Он возвращается в мастерскую именно тогда, когда Дирк начинает протаскивать иглу сквозь ручку. Она свободно выходит из носика стержня, торчит из него где-то на полсантиметра. С другой стороны мастер загибает струну буквой Г, продевает её в дырку на круглой пластине на верхушке моторчика. Прибор готов. Дирк берёт его, как взял бы обычную ручку, моторчик удобно ложится между основаниями большого и указательного пальцев. Ногой нажимает кнопку звонка - теперь она педаль. Моторчик вращается, игла так быстро ходит вперёд-назад внутри пустого стержня, что кажется, будто она не движется, а дрожит. Крупным планом оператор снимает бутылёк спирта, стоящий на пластиковом ящике перед зеркалом, и его двойника за плоскостью отражающего стекла. Носик устройства, которое Дирк только что собрал, осторожно погружается в спирт и выныривает из него. Откладывается в сторону, чтобы немного просохло. Оператор отходит назад, показывая затылок Дирка настоящего и всю фигуру Дирка зазеркального. Зритель впервые за ролик видит его лицо, пусть и полускрытое очками. Мастер совершенно серьёзен. Он уже переключил верхнюю половину своей одежды с футболки на майку, и теперь старательно протирает правое предплечье ваткой, пропитанной всё тем же спиртом. По нижнему краю кадра бегут титры: Сегодня день рождения моего Бро. Его память я готов увековечить этим бессмысленным актом кристально чистого искусства. Отложив в сторону ватку, Дирк макает носик машинки в колпачок с чёрным гелем. И, глядя в зеркало, пытается сосредоточиться на рисунке, который так хорошо представляет уже нанесённым на своё тело, но вместо него видит фантомную камеру и несуществующего оператора, который улыбается ему ободряюще и всё-таки немного робко.