Мираж

Она цеплялась за него, как за последнюю соломинку. До побеления пальцев. До синяков на его плечах. Наруто нежно, почти ласково целовал ее. Всю. Без остатка. И ложбинку меж грудей, и чувствительную точку на шее, и лоб, и нос, и губы… И едва слышно, почти неуловимо, шептал: — Сакура… Но она не Сакура. Да, у нее отвратительно розовые волосы, зеленые, цвета свежескошенной зелени, глаза, чуть большеватый лоб… но все остальное… все остальное Узумаки предпочитает не замечать. Ни то, что она, в отличие от Харуно — которая уже, между прочим, Учиха — имеет красивую фигуру, ни то, что в ее глазах уже давно поселилась тоска, ни то, что, она, в конце концов, отдельная самостоятельная личность с собственными желаниями, амбициями и… в конец растоптанной гордостью. Они оба медленно варились в выстроенных ими же иллюзиях. Он мечтал о совместной жизни с любимой девушкой, она — о взаимности собственных чувств. Но так уж получилось, что она заняла место, отведенное Сакуре, а он — давал хрупкую надежду на то, что однажды увидит под собой в пылу страсти не Харуно, а ее. Чуть покрасневшую, растрепанную, с блестящими от возбуждения глазами, извивающуюся под его умелыми руками и сгорающую от любви. Но каждый раз с его губ падает проклятое: «Сакура…», и момент безбожно разрушается. Разлетается на кусочки, словно разбитое стекло. Равно как и ее мечты. А Харуно, чтоб ее, ходит по улицам с противной улыбкой на персиковых губах, нежно касается кончиками пальцев живота и что-то тихо мурлычет себе под нос. В такие дни им обоим больно. Ей — от того, что Сакура счастлива, а Наруто — от того, что Сакура счастлива в браке с Саске. Но они молчат. Молчат, чтобы не сорваться в плач, в истерику, за которую потом, несомненно, будет стыдно. А их комнату заполняют тихие стоны и пошлые шлепки тел друг об друга. Они вновь ненадолго погружаются в свой личный мираж, пытаясь хоть немного забыться, почувствовать иллюзию счастья. Но Наруто опять произносит тихое: — Сакура!.. И кончает, полностью забыв о своей партнерше. А она хрипло давится слезами, хватается руками за собственное горло и рвано всхлипывает, отворачиваясь в противоположную сторону от Узумаки. И даже, когда она узнает о своей беременности — не испытывает той радости, о которой всегда мечтала. Не раз девушка представляла себе, как они играют свадьбу, как заводят детей, питомца, как покупают себе красивый домик. Но свадьбы так и не было, равно как и питомца. И домика. Лишь эмбрион в животе, которого врачи гордо назвали ребенком, и огромных размеров дыра, в том месте, где должна была находиться душа. Она сломлена и опустошена. На новость о ребенке Наруто отзывается непривычно радостно. На губах расцветает глуповатая улыбка, а перебинтованная рука самовольно тянется к затылку и чешет его в неловком жесте. И даже его глаза — обычно блеклые — загораются живым интересом впервые за долгое время. Он действительно рад. Но, кажется теперь уже поздно. От теплых прикосновений и радостной улыбки в груди ничего не екает, живот уже не стягивает приятной истомой… ощущается лишь легкая грусть и сильная усталость. Ей всего девятнадцать, но она уже превратилась в бледную копию Сакуры Харуно себя. Ей всего девятнадцать, но, кажется, она уже мертва внутри.