***
— Каждый раз, когда будешь скучать по мне, складывай бумажного журавлика. — Ты представляешь, сколько тут будет журавликов к твоему приезду? Я уже скучаю по тебе, что будет, когда ты уедешь. У нас даже нет столько бумаги! Джинен мягко смеётся и треплет Джису по волосам. Руки спускаются ниже, обхватывают хрупкие плечи, поглаживая, и прижимают к крепкой груди. — Я вернусь через десять дней, — он целует её в макушку и обнимает крепче. — Когда приеду, сходим к озеру в парке и выпустим всех журавликов, даже если их будет очень много. Джису прижимается крепче, сильнее обхватывая руками, прячет лицо в чужом плече и не замечает скребущее чувство где-то в груди.***
Когда терпеть уже невмоготу, когда печаль запутывает в своих сетях так, что не выбраться, а сердце вот-вот разорвётся от боли, Джису опять захватывают отчаянные рыдания. Она путает пальцы в волосах и до боли их оттягивает, хватается за плечи, оставляя синяки и до крови впиваясь ногтями в кожу. Душевная боль охватывает все тело, парализует, не выпускает из цепких лап, и никакая физическая боль не способна её перекрыть. Она разрывает тело на кусочки, медленно, с кровожадной улыбкой. И ты кричишь, плачешь, мечешься по кровати, но она не отпускает тебя до тех пор, пока ты не перестанешь сопротивляться. Тогда она сожрёт тебя целиком, бессильную и неподвижную, тихо роняющую слезы. От усталости ты закрываешь глаза и окунаешься в пучину кошмаров. Они, словно маленькие злобные тролли, включают тот самый фильм, который ты ненавидишь всеми фибрами души. Фильм, который увидев раз в реальной жизни, ты не хочешь видеть больше никогда. Но он записан где-то на подкорке, и они проигрывают его раз за разом, наслаждаясь чужими страданиями. И Джису, вымученная, словно проходящая круги ада раз за разом, снова остаётся один на один с бессонницей. Количество кофе, выпитое за три дня, способно убить, но для неё это как единственная спасающая таблетка, пусть и с эффектом плацебо. То, что даёт ещё хоть чуточку сил, чтобы снова ступить в объятья дьявола.***
Джису как раз дорабатывала оформление нового выпуска научного журнала, когда раздался телефонный звонок. — Добрый день. Это Ким Джису? — на том конце раздался твёрдый мужской голос. — Да. Это Ким Джису. — Вас беспокоит следователь Чхве Джиун. Просим Вас прийти на опознание тела Пак Джинена… Руки застывают над клавиатурой, и Джису уже больше ничего не слышит. Только горячие слезы капают на ладони. Тело сильно изуродовано, кожа по цвету сравнима с белым полотном, лежащим рядом. И только кольцо на безымянном пальце говорит, что это он. Тот, кто обещал скоро вернуться. Тот, чьи объятия были тёплым пледом, а поцелуи — сладким медом. Тот, кто был опорой и поддержкой для хрупкой и слабой Джису. Ноги подкашиваются, и Джису скатывается по стенке, сдерживая отчаянные слезы. И в тишине морга раздаются громкие, мучительные рыдания того, кто только что потерял свою жизнь. — На железнодорожные пути по неосторожности водителя вынесло легковую машину. Машинист не смог вовремя остановить состав и, как итог, поезд сошёл с рельс. Последние вагоны сорвались с моста и упали в реку. Ему не посчастливилось находиться именно там. Приносим наши соболезнования.***
Когда тебя никто не слышит, ты остаёшься наедине с тишиной. Она играется с тобой, заставляя страдать громче, но мешая услышать другим. Она обнажает твои чувства, но их никто не видит, кроме неё. Тишина становится твоим другом, способным выслушать, и врагом, не способным сочувствовать. И тогда ты медленно умираешь у нее на руках от боли, бессонницы и оживающих кошмаров. И в этой тишине Джису из последних сил превращает очередной кусок бумаги в птицу, тоскливо кричащую далеко в небе и зовущую Джинена домой. Журавлик сто девяносто семь: Я до смерти по тебе скучаю.