Траур сер, а мысли черны

Изыскания Флотсона не дали результатов. Он принес из геренции копию указа, скрепленного большой королевской печатью, где утверждалось: Малый совет исполняет волю графа Ариго назначить наследником второго сына. Со старшим юношей, как и с их отцом, кажется, вообще не беседовали — либо подтверждавшие это бумаги кто-то изъял из архива. Не королева ли, потому что они компрометировали ее семью? Все может быть. Потому Флотсон отправился в Гайарэ — покрутиться среди людей, послушать сплетни о королевском семействе. А Вальтер решил поднять ил со дна в столице. Забираясь в карету у здания Верховного суда, он ощущал несвойственный для себя азарт — сегодня он был хищной рыбой, что идет по кровавому следу. Особняк вдовы Фукиано, стоявший на углу улицы Мимоз и проезда Святой Мартины, встречал гостей визгливым лаем. Его отголоски слышались еще за воротами, а когда широкоплечий привратник впустил Вальтера во двор — стал почти нестерпимым. У кустов форзиции пара левреток сцепилась в ком светло-рыжей шерсти. Причина раздора, то ли дохлая белка, то ли мышь, валялась у корней, и бородатый садовник пытался поддеть ее совком, чтобы унести подальше. — Господин герцог, просим прощения за шум, — на крыльце появился домоправитель. Он кланялся на ходу и утирал лоб белым платком. — Хозяйке немедля доложат о вашем визите. А пока прошу войти. Окна гостиной выходят на сад, там потише... — он страдальчески зажмурился. — Создатель, да разнимите же их! Садовник воззрился на левреток так, будто охотно приложил бы железным совком обеих, но вместо этого наклонился, выдернул из клубка верхнюю за загривок и понес в привратничью. Собаки обиженно тявкнули напоследок и затихли. Внутри дом маркизы благоухал, фонтанировал, пестрел красками. Стены украшали картины, где возлежали пышнотелые красавицы, орхидеи в кадках испускали приторный аромат, а лепнина изображала грозди винограда, под которыми, будь они настоящими, подломилась бы любая ветка. Каждый бье здешней обстановки бросал вызов бело-голубым, холодным залам Тарники, где царствовали прежние король и королева. Вальтер знал эту историю только в пересказах, как предание глубокой старины, ведь сам он родился через два года после коронации Франциска и Алисы. Поговаривали, молодая королева, устроив смотр будущим фрейлинам и статс-дамам, с первого взгляда невзлюбила маркизу и в сердцах сказала, что не желает видеть ее при дворе. Та приняла кару с достоинством. С тех пор отнюдь не кроткая Долорес Алва и не отшельница Арлетта Савиньяк, а шумная, да и чего греха таить, вульгарная Дезире Фукиано собирала вокруг себя всех, кому дриксенская утонченность и ностальгия по временам Талигойи были не по нутру. — Сын Амадеуса Придда, — голос маркизы напоминал лай ее питомиц. — В последнее время меня навещали только родичи, чтобы я не вычеркнула их из завещания. Но насколько я помню, мы не в родстве. Чему обязана? Вальтер склонился к морщинистой руке хозяйки дома. Объяснить свой визит тем, что Катарина вспомнила о брате-изгнаннике, не получится — дочь маркизы, Урсула Колиньяр, была куда ближе к королеве, и если бы та что-то хотела узнать, задала бы вопрос через нее. Но он уже заготовил другую выдумку. Жаль, конечно, что придется спекулировать на недуге Габриэлы, но Вальтер надеялся: сегодняшнее унижение станет первым и единственным. — Рад видеть знаменитую даму Дезире в добром здравии. Маркиза фыркнула и отмахнулась: оставьте церемонии. Ну что же, желание дамы — закон. — Меня к вам привело дело, — осторожно начал Вальтер, после того как горничная принесла горячий шоколад и воздушное печенье. — Очень деликатного свойства... Вы ведь знаете о несчастье, постигшем мою старшую дочь? — Неудачный брак? — переспросила маркиза. — Кажется, ее муж на свете не зажился. Так о чем ей печалиться? — После казни графа Борна моя дочь впала в черную меланхолию. Она проводит дни и ночи, погрузившись в свои мысли, и лишь изредка снисходит до беседы с домочадцами. — Впала в черную меланхолию? Знаю я, что обычно прикрывают такими словами, — маркиза окинула Вальтера уважительным взглядом, будто отдавала должное тому, что он умудрился утаить помешательство дочери от столичных сплетников. — А мне-то казалось, вы, Придды, крепко держитесь за свой рассудок. Видно, иметь слишком много ума тоже вредно. Вальтер поморщился, и глаза маркизы довольно блеснули. Ей и в прежние годы нравилось смущать собеседников своей беспардонностью. — В нашем роду сохраняют здравый ум до преклонных лет. Моя дочь занемогла от горя. Я питаю робкую надежду на то, что новое счастье поможет ей прийти в себя. — И вы думаете, что я способна ее осчастливить? — старуха зашлась лающим смехом. — Кто знает, сударыня, кто знает, — вздохнул Вальтер. — Поведайте, как же? — Я намерен снова выдать ее замуж. — Но при чем тут я? Все мои сыновья достигли таких лет, когда при сватовстве уже обходятся без родителей. Да и холост из них — только один. Пьяница, юбочник, грубиян... Вы вряд ли пожелаете видеть его своим зятем. — Нет-нет, — Вальтер почти улыбнулся от нелепости этого предположения. — У всех ваших сыновей слишком независимый нрав, а я хочу, чтобы муж Габриэлы ел из моих рук. Я уже подобрал подходящего человека — достаточно знатного, чтобы это не выглядело вопиющим мезальянсом, и достаточно бедного, чтобы наши интересы стали его интересами. От вас мне нужна самая малость. Воспоминания о том времени, когда покойный маркиз Фукиано управлял геренцией. Маркиза смотрела на него выжидающе, и Вальтер продолжил: — Пожалуйста, расскажите, что помните об истории изгнания Жермона Ариго. Она отпила горячего шоколада из чашечки и зажмурилась от удовольствия. Растянула губы в улыбке — Вальтер отстраненно отметил, что, несмотря на любовь к сластям, старуха сохранила почти все зубы. — Нечего рассказывать. Из Ариго пришло прошение на имя короля передать права наследования и титул после смерти нынешнего графа его среднему сыну Ги. Обычно такие дела решаются после личного ходатайства в присутствии Малого совета. Мой Винченцо так и ответил Пьеру-Луи. Тогда написала его жена, родная мать обоих мальчиков: граф де тяжело болен, заставлять его ехать в столицу — чистое убийство, уважьте волю умирающего. Винченцо сам вынес это прошение на совет, и его походя утвердили — всем было не до семейных дрязг, Алваро Алва опять готовился бить Дриксен. Значит, протоколы никто не изымал, их попросту не было. Жаль... Жаль... — Не высказывались ли предположения, почему граф Ариго лишил наследства старшего сына? — Сколько угодно. Одни говорили, что парнишка в столице спутался не с той компанией и стал заядлым картежником. Другие — что он питает отвращение к женщинам, а значит, не сможет продолжить род. Третьи — что графиня его прижила от ментора. Вот только я вам скажу, если в их семье кто и похож на ментора, так это смазливенькие Ги и Иорам. Жермон с покойником Пьером-Луи был на одно лицо. Вальтер кивнул, поощряя ее говорить дальше. — Слухов ходила уйма, вы и сами застали то время, но какие из них правдивы — один Леворукий знает. — Благодарю вас, маркиза. — За что? Я же не сказала вам ничего полезного. — Зоркий разглядит крупицу золота даже в придорожной пыли. — Видимо, в будущем следует ожидать, что спруты станут особенно падки на золото? — маркиза рассматривала его сквозь насмешливый прищур. — Сударыня?.. — приподнял брови Вальтер. — Земля полнится слухами, — заметила та. — У королевы подрастает умненькая дочурка, а вы собираетесь породниться с дядей девочки и шурином короля, отмыть его от грязи... Это, знаете ли, наводит на разные мысли. — Я забочусь лишь о счастье своей дочери, — Вальтер осторожно подбирал слова, — и, разумеется, желаю долгой жизни и крепкого здоровья всем детям их величеств. — Как и подобает верноподданному, — ее улыбка стала приторной. — Раз уж вы нанесли мне визит, может, исполните ничтожную просьбу старой женщины? — Буду рад услужить вам, — ответил Вальтер с прежней осторожностью. — Иного я от вас и не ждала. Я давно хочу ознакомиться с судебными протоколами по делу моего сына, которого нынче знают под именем Бонифация, епископа Варастийского. Достать их из архивов под силу господину супрему? — Безусловно, маркиза. — Вы очень любезны. Не сомневайтесь, те, кто помогает мне, всегда получают ответную помощь.

***

— ...Три пары шелковых чулок, нижняя юбка из кипарского хлопка, пять носовых платков и салфеток с ноймарским кружевом по краю; все отмечено личным вензелем, — прачка подняла взгляд от записной книжки. — Что-нибудь еще, госпожа герцогиня? — Нет, Берта, — ответила Ангелика. — С вас четыре суана, госпожа герцогиня. Салфетки и платки принесу накрахмаленными и отглаженными, как всегда. — Спасибо, Берта. — Такая уж у меня работа. Если позволите сказать, рада, что вы вернулись ко двору, госпожа герцогиня. Прачка засунула записную книжку в карман юбки, наклонилась за своей корзиной. — У кого ты еще стираешь, кроме меня? — Ангелика развязала кошель и принялась отсчитывать серебряные монеты. — Из дам ее величества — у графини Рафиано, герцогини Колиньяр, виконтессы Эммануилсберг и баронессы Заль с дочерью, госпожа герцогиня. — И, конечно же, у королевы? — Ангелика выложила на каминную полку еще два суана сверх затребованного. — О нет, госпожа герцогиня, — прачка усмехнулась, уловив намек. — Королевино белье стирает Ромильда Рисбо из Огородного предместья. Та еще задавака. Нос дерет так, будто и сама корону носит. — Ты не очень-то с ней дружна, как видно? — Да как сказать, госпожа герцогиня. Неприятная она особа, но языком почесать любит. А над корытом одно развлечение — либо самой болтать, либо слушать других. Вчера вот Ханна Перкин принесла простыни в кровище и рассказала, что дочь одного полковника из городского гарнизона пыталась ребенка нагулянного скинуть, а вместо того сама отошла в мир иной... — Ангелика поморщилась, и Берта осеклась. — Простите, госпожа герцогиня, вечно я мелю что попало. Ангелика могла бы с этим поспорить: Берта свернула как раз на ту дорожку, куда она и сама хотела ее направить. Прачки, кому люди доверяли свое грязное белье, действительно узнавали их сокровеннейшие тайны. — Я просила бы тебя повнимательнее слушать то, о чем говорит Ромильда Рисбо, — Ангелика добавила к шести суанам еще два и отошла от камина. — А потом передавать мне. Можешь быть свободна. Берта даже зарделась от осознания собственной важности. Поклонилась, забрала монеты и ушла с корзиной на плече. Ангелика приблизилась к распахнутому окну, полной грудью вдохнула ароматы цветущей сирени. Разумеется, прачка не расскажет ей, с кем Катарина уединяется, кому пишет записочки, но если хочешь поймать побольше рыбы, нужно далеко забрасывать невод. Глядишь, и попадется в сеть ларчик с морскими сокровищами. Личных служанок Катарины трогать не стоит — она осторожна и держит при себе лишь самых преданных, привезенных еще из Гайарэ. Они не продадут хозяйку, которой обязаны положением и безбедной жизнью, скорее напротив — доложат, что герцогиня Придд выказывает неподобающий интерес к ее делам. Что же, Ангелика терпелива, она умеет смирять чувства. Она подождет и дождется своего. В коридоре послышался звонкий голос Антуанетты Карье, цокот каблуков и приглушенные смешки. Значит, Катарина вернулась с освящения новой церкви на улице Прядильщиков, куда ее пригласили как почетную гостью. Ангелика отделалась от поездки, пожаловавшись на дурноту. Она ожидала от Катарины дежурного «Конечно, оставайтесь у себя, герцогиня», на крайний случай, «Вам прислать моего личного лекаря?», но вместо этого Лора Фарнэби полюбопытствовала, не намечается ли прибавление в семье Приддов, а юная Софи Заль закатила глаза, будто говоря, что в столь преклонном возрасте беременеть уже неприлично. Катарина, над чьей прической колдовали камеристки, молилась про себя или грезила о месте, более приятном, чем дворец мужа. Но вернее всего, ей просто не было дела до своих дам, а маска вечной отстраненности лишь облагораживала равнодушие. Эту в высшей степени любезную сцену прервал Дени Шуэз, епископ Лэ и раздатчик милостыни ее величества, который сообщил, что кареты уже поданы. Малый двор укатил на улицу Прядильщиков без Ангелики. Что же, пора показаться обществу, иначе ее и впрямь сочтут больной. В гостиной тоже благоухала сирень — пока двор отсутствовал, горничные освежили букеты, принесли блюда с медовым печеньем и кувшины холодного лимонада. Пуфы и козетки пустовали, только в уголке у окна Розалин Дрюс-Карлион кормила вымоченным зерном морискил, которых преподнесли королеве на день рождения от цеха златошвеек. Она по-детски улыбалась, глядя на пичуг; прыскала от смеха, когда те легонько пощипывали ее ладонь или щекотали когтями. Совсем еще девчонка, вчера только выбралась из-за материных юбок, наивная, свежая, неиспорченная... какой она станет, немного послужив своей королеве? — Где ее величество? — спросила Ангелика негромко. — Переодевается. Ей помогают графиня Рокслей и моя кузина Отилия, — на здоровый румянец Розалин было отрадно взглянуть. Ангелика не удивилась бы, если бы та нашла себе жениха в первый же год при дворе. — Вам уже лучше, герцогиня? В ее голосе звучала искренняя забота, и Ангелика улыбнулась в ответ. — Да, благодарю вас. Из-за пунцовой портьеры, прятавшей потайную дверцу в гардеробную Катарины, показалась Урсула Колиньяр. Она с царственным видом пересекла гостиную и устроилась в кресле, что стояло к королевиному ближе прочих. Место главной наперсницы, знак особого благоволения — в пору, когда Катарина привечала Джастина, в это кресло усаживалась Ангелика. И никто не удивлялся тому, что молодая королева выделяет женщину, которая вела ее под венец. Нынче у королевы была другая любимица. Аделаида Феншо. Ангелика приняла перемену со смирением — больше того, она радовалась, что не придется притворяться сверх необходимого. Да и не ждала же она, что Катарина останется верна их дружбе все время опалы? Не было у них никакой дружбы. Похотливая кошка просто использовала ее, убаюкав своим сладким мурлыканьем. Кто знает, не прошла ли тем же путем Аделаида? Ангелика поудобнее устроилась у окна, словно слушала морискилл, а сама искоса следила за полем грядущей битвы. Наконец из главных дверей, которые вели в приемную королевы, вышла Аделаида Феншо. При виде Урсулы Колиньяр с корзинкой для вышивания на коленях она остолбенела. — Что вы на меня смотрите? — полным самодовольства голосом спросила та. — Сударыня, вы заняли мое место! — Вы ошибаетесь, — Урсула недобро улыбнулась, — я на своем месте. Ее величество должны окружать знатнейшие дамы королевства, а вы, виконтесса, не в обиду вам будет сказано, происходите отнюдь не из этого слоя. — Ее величество доверяет мне и ценит мое общество! Аделаида не была глупа, но под натиском Урсулы, которая явно заранее подготовилась к баталии, растерялась и оттого в споре выглядела беспомощно. Ангелика на ее месте ответила бы, что с семьей Феншо по крайней мере не брезгует родниться старая знать, чье признание Колиньяры за четыреста лет так и не заслужили, но шанс на отповедь был утрачен, и ход перешел к Аделаидиной противнице. — Наша королева добра и чтит заветы Создателя, которые предписывают одинаково относиться и к облеченному властью, и к последнему из убогих. Но благородная бедность должна знать свое место и не пользоваться случайной добротой как поводом фамильярничать с вышестоящими особами... — Уж не считаете ли вы себя облеченной властью, сударыня? — в лицо Аделаиде бросилась краска. Она была бедна, в прошлом на пару с камеристкой перешивала старые платья, о чем знал каждый в свите королевы, но до того, чтобы попрекнуть ее этим, раньше никто не опускался. — Я прекрасно осведомлена, что среди нас властью наделена лишь одна персона — это ее величество, — ответила Урсула с любезностью, которая разила больнее прямых оскорблений. — А она отныне желает видеть меня рядом с собой. Мы, право, слишком долго терпели ваше зазнайство. Уйдите в тень подобру-поздорову, иначе наживете себе очень могущественных врагов. Аделаида схватилась за воротник дрожащей рукой. Ангелика отвела взгляд. Когда наблюдаешь за чужим унижением, а сам не вмешиваешься — все равно что пьешь воду из грязной лужи. Хвала Создателю, что при их скучном дворе дамы воюют только за внимание королевы. Соперничай они еще и за благосклонность короля, Ружский дворец стал бы воистину опасен для жизни.

***

Кажется, после ужина с глазу на глаз графиня Дженнифер прониклась к Валентину столь сильным отвращением, что под любым предлогом спроваживала его из особняка следом за эром Генри. А тот и рад был увести оруженосца в очередной притон, ведь «сама королева просила меня научить тебя развлекаться, паренек». Что это — мелкая месть кокетки? Не подпал под чары хозяйки дома — забудь о библиотеке? Или у графини есть причины оставаться вечерами одной? Сегодня они отправились на пирушку к графу Ариго. Когда в Васспарде ожидали гостей, повар брал из кладовой гайифские специи, а матушка обходила сад и оранжереи, составляла изысканные букеты, чтобы украсить трапезную залу. В убранстве особняка Ариго не чувствовалось женской руки. Подсвечники начистили кое-как, на ужин подали вино из Алата, пережаренную дичь, паштеты и колбасы. Многие гости, выпив лишку, напрочь забыли о манерах: щипали подавальщиц, точно трактирных девок, вытирали рот краем скатерти, разгрызали кости, как цепные псы. Валентин повернулся на взрыв хохота — эр Генри, граф Ги и Оскар Феншо, новоиспеченный генерал из вассалов Ариго, покатывались после соленой шутки Килеан-ур-Ломбаха. Граф Ги подал знак, и Эдвард Феншо подскочил к нему, плеснул вина из огромного кувшина. Граф вскинул полный кубок. Валентин с неудовольствием заметил, что эру Генри тоже пора налить. — Друзья ее величества — наши друзья, — провозгласил граф Ги. — Я счастлив, что моя сестра разглядела ваш талант и сумела по достоинству его вознаградить, виконт. Пью за ваше здоровье и вашу храбрость — храбрость истинного талигойца! — Салют! — закричал эр Генри, радуясь новому поводу промочить горло. Неудивительно, что супруга ему не верна — вино и каплуны волнуют сердце этого толстяка куда сильнее женской улыбки. Килеан-ур-Ломбах ухмыльнулся, точно услышал в словах графа Ги непристойный намек, и компания опорожнила кубки. К здравице присоединились и сидевшие поодаль приятели графа Иорама. Отступив за спину своего эра, Эдвард отхлебнул из кувшина — по подбородку потекла тонкая струйка, закапало на воротник. Он утерся, жестом предложил выпить однокорытнику и собрату по несчастью — мол, чем тут еще заняться? — но Валентин покачал головой. Напиваться украдкой, точно нечистый на руку слуга? Утратить контроль над телом и разумом, чтобы эр Генри выбранил его перед всеми? Нет уж. Эдвард фыркнул — наверное, подумал, что он боится выволочки или брезгует. Валентин не стал его разубеждать. Что за бездарная трата времени — эти попойки. Верно сказал граф Штанцлер: с эром Генри он далеко не продвинется. Пусть родители велели остерегаться вкрадчивых речей кансилльера, но разве правда перестает быть правдой, если ее выскажет интриган? Попади Валентин на службу к Рокэ Алве, и тот уж точно не потащил бы его на карточный вечер к куртизанке, как случилось третьего дня. И уж точно не заставил бы подливать себе вино! — Для меня честь — считаться вашим другом, мой маршал, — Оскар Феншо раскраснелся то ли от выпитого, то ли от услышанного. — Я многим обязан вашей сестре, да хранит ее Создатель. Именно она помогла мне получить генеральское звание напрямую от короля в обход Ворона. — Полагаете, он не оценил бы ваши подвиги при Лудзее столь высоко? — спросил Килеан-ур-Ломбах с неприятной улыбочкой. — В молодости Ворону слишком легко доставались чины, — ответил Оскар Феншо, — что при его родословной совсем не удивительно. Разумеется, он не допустит, чтобы какая-то голытьба — простите мне, господа, но я оцениваю себя здраво — так вот, он не допустит, чтобы какая-то голытьба повторила его взлет. — Никогда не слышал, чтобы Рокэ Алва завидовал чьим-то успехам, — заметил эр Генри. Даже в насквозь лояльном обществе он высказывался с осторожностью. И хотя Валентина с детства учили поступать схожим образом, четырежды думать, прежде чем открывать рот, в этот миг он испытал к эру Генри острое, до дрожи во всем теле презрение. «Даже перед друзьями он трус, даже перед друзьями — и вашим, и нашим». — Вероятно, раньше ему не было кому завидовать, — ответил Оскар Феншо. — Богач, любимец женщин и баловень судьбы... Он стал Первым маршалом в тридцать один. Но уверяю вас, господа, кое в чем я уже заткнул его за пояс. Не за горами и остальное. — Похвастайтесь же, где вы превзошли наше ходячее совершенство? — Килеан-ур-Ломбах навалился локтями на стол, его глаза масляно блестели. — С удовольствием поделился бы своей радостью, граф, если бы это не затрагивало честь дамы, которую я безмерно уважаю, — Оскар Феншо бросил быстрый взгляд на Ги Ариго, точно желал узнать, как ему понравилось это высказывание. — О-о, значит, некая красавица, которой Ворон безуспешно добивался, отдала предпочтение вам? — допытывался Килеан-ур-Ломбах. — Больше ни слова, любезнейший граф, ни слова, иначе мне придется вызвать вас на дуэль, — Оскар Феншо широко улыбнулся. — А я этого совсем не желаю, видит Создатель. — Женское сердце переменчиво, — Ги Ариго заговорил негромко, и все вокруг притихли. — Сегодня оно принадлежит одному, завтра — другому. Не советовал бы вам, виконт, взращивать свои надежды на столь зыбкой почве. Чтобы превзойти Ворона в глазах света, мало единственной победы на любовном фронте. — Разумеется, я собираюсь подкрепить любовную победу военной, — заверил Оскар Феншо. — Не в моих привычках долго почивать на лаврах. — Вот это слова истинного талигойца! — снисходительно рассмеялся Ги Ариго. — Поговаривают, летом нас ожидает война на юге. Надеюсь, во время кампании вы вновь блеснете, и двор заговорит о многообещающем генерале Феншо. Завоюете авторитет, сможете выгодно жениться. Со славой дважды победителя вынужден будет считаться даже Ворон. — Уверен, под вашим руководством, мой маршал, у всякого офицера будет шанс показать себя с лучшей стороны, — Оскар Феншо склонил голову перед своим покровителем. — Война на юге? Неужели гайифцы осмелели? — без интереса спросил Килеан-ур-Ломбах. — Пока каштаны из огня для них таскают саграннские варвары, — отмахнулся Ги Ариго, — но кто знает, не вмешается ли к осени в приграничные стычки империя. — Выходит, лето мы проведем без вас, дражайший Ги? — спросил эр Генри. — Жаль... мне будет не хватать встреч под вашим гостеприимным кровом. — Я был бы счастлив повести армию в бой, но, увы, не могу покинуть сестру, — улыбка Ги Ариго поблекла. — В последнее время урготский посол зачастил в резиденцию Дорака. Боюсь, как бы с ее величеством не стряслась беда, а Фердинанду не сосватали купчиху за нашей спиной. — Не бывать такому, пока я жив! — заявил Оскар Феншо, по мнению Валентина, чересчур уж пылко и самонадеянно. — Пока все мы живы! — он заглянул в лица сотрапезников по очереди, ожидая утвердительных кивков. — Мы грудью встанем на защиту этой святой женщины! Эр Генри и Килеан-ур-Ломбах сконфуженно переглянулись — они явно не жаждали присоединяться к столь пламенной клятве. Ги Ариго приподнялся со стула и в приливе чувств сжал плечо Оскара. — Никогда не сомневался в вашем благородстве, виконт. Сестра будет счастлива узнать, какие доблестные рыцари готовы отдать за нее жизнь. — Но как же южная кампания? — спросил эр Генри, спеша увести беседу от щекотливой темы. — Если армию возглавите не вы, дражайший Ги, то кто же тогда? — Да мало ли кто? — Ги Ариго осклабился. — Нынче в Талиге полководцев — что собак нерезаных. Уж кто-нибудь да сыщется, не пропадут без меня. Кружок зашелся пьяным гоготом, для которого не требовалось ни метких каламбуров, ни удачных шуток — лишь ленивое благодушие выпивох. Оскар Феншо расправил плечи, а его взгляд невидяще скользнул по стене напротив, словно он уже примерял на себя перевязь главнокомандующего. Между тем Ги Ариго продолжал: — Вот хоть бы вы, Генри. Чем не военачальник? — А что? — тот воздел вверх зажатую в руке гусиную ножку. — Варастийские красавицы, свежие рыба и дичь, сладкое вино из местного винограда... Да я военачальник хоть куда!..