гниющее чувство

      Как бы Сабрина ни старалась забыть Харви и его по сей день терзающие слова о том, что он видит в ней черты своего покойного брата, как бы она ни пыталась подавить ту горечь, что испытала, узнав о его отношениях с Роз, ведьмочка всё равно оказывается рядом с ним, когда магия, которой она так быстро, но безуспешно овладела, утомляет по максимуму. Но всё же держит некую дистанцию, сама уходит от него подальше… или же пытается: чтобы её и его миры не соприкоснулись; чтобы никто из окружающих лишний раз не упомянул его имя, тем самым дав «фальш-старт» для их общих воспоминаний: поздние вечерние прогулки за ручку, успокаивающие после очередного неудачно сваренного зелья, совместное времяпровождение в библиотеке за новыми комиксами юноши, на переменах за ланчем в компании друзей, вне школы. Наверное, можно сказать, что какая-то часть жизни юной ведьмы была связана с ним — с добрым художником, что всегда примет её в свои объятия, слегка взъерошит светлую макушку, заказывая какой-нибудь горячий напиток для поднятия боевого духа. Мир с Харви кажется таким безобидным (ох уж эта любовь в 16 лет): тёплые, крепкие (любимые) объятия, являющиеся в каком-то смысле спасательным кругом, длинные пальцы в мозолях из-за частых тайных работ карандашом, заваривание чая на двоих из его любимых трав, подушечки горячих ладоней запачканы в акварели или карандашах, что Брина старается дарить ему на праздники, сон в грузовом отсеке на природе, яркие свитера, не менее яркие ярмарки, трепещущие разговоры по вечерам, пожелания «спокойной ночи» и «доброго утра». — Я бы хотел знать, что происходит с тобой, Брина, — осторожно, бережно касаясь своей теплой ладонью, прячет её холодную руку в своей, заставляет остановиться и перевести уставший взгляд на себя. — Но твоя жизнь всегда была для меня загадкой, поэтому… Я бы хотел съездить в Ривердейл. — Какое-то дело? — Ходят слухи, — заправляет выбившуюся прядь медовых волос за ушко. Надо же, такой жест всегда снимал груз бесполезности и бессмысленности существования. — Что там есть забегаловка с вкусными молочными коктейлями. — Я бы с радостью, Харви, но ты же знаешь, что у меня учёба… — Знаю, — ласково большим пальцем поглаживает уже согревшуюся ладонь. — Тебе нужно немного отвлечься от своей этой «учёбы», а Ривердейл — как раз то, что нам нужно. Дорога займет немного времени, нам на ту сторону Свит-Уотер. И хоть она осознаёт, что всё давно кончено, что Кинкл, по его словам, больше не может находиться рядом с ней, ведь у него куда более важные обязанности — новые отношения, учёба, тренировки и работа над комиксом — всё, как у людей, Спеллман всё равно не может держаться подальше от него, неосознанно сокращая дистанцию, мысленно отпуская очередной ритуал самопожертвования. — Сабрина, — то ли от неловкости, то ли от незнания, как правильно подойти, ведь пассивный образ жизни со стороны девчонки, что обычно будит его своим писклявым голосом, в этом доме является вестником негативных новостей; потирая ладони, а после приподнимая чуть выше, с пола, край своего очередного шёлкового халата, кузен присаживается на край кровати. — Тётушки переживают, что ты целый день не встаешь с кровати… Да к тому же бледна, — с осторожностью, будто дожидаясь позволения, прикасается ладонью ко лбу ведьмочки. — Теперь и я переживаю. В голове же крутятся новая тема по тригонометрии, которую Брина пропустила из-за Академии, снова не получилось сварить зелье по этой дурацкой старой книге из пыльной, забытой Сатаной библиотеки, перепалка с Салемом, не желающим больше находиться с ней в спальне, очередные проделки от вещих сестёр, но стоит лишь поймать взглядом — вот он, рисунок в папке, на столе, что когда-то оставил у неё Харви, когда кузен в очередном приступе апатии крутился на крыше, а тётушек не было в городе. Тогда Брина, наконец уговорив Харви зайти к себе, уснула на кровати за выполнением домашней работы, что юный художник посчитал чем-то вдохновляющим: спящая юная ведьма, слегка заострённый подбородок чуть приподнят, локоны её коротких медовых волос аккуратно расположились на подушке, напоминая полумесяцы, а как же на их фоне смотрится ободок, что парень подарил ей на честно заработанные с ярмарки деньги. Сабрину всегда удивляло то, как молодой человек может за максимально короткое время сотворить красивый эскиз, имея под рукой лишь простой карандаш и помятый обрывок листа из тетради. — Думаю, я просто переутомилась сегодня, Эмброуз. Знаешь, колдовство на практике и всё такое. — Ага, — отвечает он, заведомо зная и понимая, что проблема заключается в делах сердечных, нежели в эзотерических. — Переутомилась… Пойдем вниз, посидим. — Мне не хочется. — Тётя Хильда заварила тебе чай с травами, которые должны помочь снять напряжение. Потягивая горячий напиток из медной чашечки, Брина снова непроизвольно окунается в прошлое. Кинкл же, ложась напротив, прикасаясь своим носом к её, заботливо заправляя свисающую на глаза прядь блондинистых волос, утверждал, что всё вокруг не так важно для творца: ни атмосфера, ни инструмент никак не должны влиять на сознание и руки художника. Всё в голове. Но Николас. Николас Скрэтч = полная противоположность тому «уютному, родному» Харви, одно прикосновение которого спустя долгие годы может воскресить «умершие» чувства; должно быть, Ник именно тот, кто должен быть рядом с ведьмочкой на самом деле: но для Сабрины он будет тем, кому она позволит любить себя, несмотря на то, что они буквально живут в одном мире — мире ночи, находясь по одну и ту же сторону баррикады, чья мудрость и обширный кругозор заставляют тайно восхищаться, а чего только стоят его рассказы из многочисленных путешествий, но его бездонные чёрные глаза… (Сабрина не любила пустоту, её всегда устраивал тот живой лес) Эмброуз всегда утверждал, что сердца ведьм и колдунов довольно прочные, как камень, ведь им суждено жить куда дольше, чем обычным, человеческим, и Спеллман решает забыться в этой волнительной чёрной пустоте. Подпустить к себе немного ближе, но не настолько, как ранее подпустила смертного, оставившего ожог где-то в области сердца. «Старомодные» клятвы на крови, призывы умерших, заваривание отваров, изучение языков, время провождение в этой Сатаной забытой библиотеке, ненасытные танцы под виниловые пластинки соул исполнителей, неожиданные вечерние астральные проекции, заставляющие щёки Брины краснеть, периодические походы в кино для ознакомления колдуна с обычной подростковой жизнью (и знать бы точно сколько лет ему, ведь чернокнижники стареют медленно. Брина подозревает, что ему за 50 лет), долгие поцелуи перед сном, прежде чем он покинет её дом. Мысль об изменениях не покидает голову, но Николас утверждает, что изменения, через которые проходит она — вполне нормальны для ведьмы. — Покажи мне ещё раз, — просит его девушка. — Пожалуйста, в последний раз. Чернокнижник, сконцентрировавшись на цветке, что стоял в вазе, в другом конце комнаты ведьмы, силой мысли, по воздуху, плавно переносит его прямиком в руки Брины, за чем сосредоточенно наблюдал Салем, протяжно мяукнув: — Но ведь так могут все чародеи. — Это чудесно, — не унимается она, проигнорировав реплику фамильяра. — Как думаешь, я смогу обучиться этому? — Сможешь, — отвечает Николас. — Ты очень способная ведьма, Спеллман — вот какой вывод я сделал из того, что вижу на занятиях. Тьма, зарождающаяся где-то глубоко в душе, оказывается не такой опасной, чего прежде опасалась Сабрина, да и бездна стала такой… близкой. Её вполне можно контролировать и беседовать об этом со своим единственным-особенным, что всегда видел в ней тот малый кусок энергии тёмного повелителя, подпитывая тем самым любые начинания. И всё же сердце Сабрины, как бы то глупо ни звучало, на всех возможных уровнях каждый раз выбирает запуганного мальчишку-художника, подсматривая за ним с помощью ритуалов на свечах, делая расклад на картах Таро. заметил ли он мою проекцию в зеркале той ночью? — Перестал пропускать тренировки по баскетболу, — и вот смертный снова сидит перед ней. — Совсем позабыл из-за этой работы насколько приятной может быть игра в команде… Ну я и говорю ему, — эти редкие разговоры о простом заставляют улыбнуться Спеллман, потягивающую содовую через трубочку. — Так вот, некрасиво получилось… — заканчивает очередную историю. — А ты… Как дела в твоей… «школе магии»? Харви казался глотком свежего воздуха прямиком из прошлого, он оставался тем чем-то, чего казалось так не хватало. Вот он, сидит напротив, мирно сложив на столике руки в замок, что-то периодически людское жестикулируя рассказывая. — Академии искусств, — поправляет его девушка, на что он машинально кивнул, не отрываясь от своего напитка. — Наверное, отлично… — Наверное? — всё же поднимает взгляд. — Было бы хорошо, я бы не услышал сомнения. — Я просто устала, Харви, — неожиданное чувство упущенного, застрявшее комком в горле. — Вот и всё. Глупое, глупое, глупое позабытое чувство, зарытое в могиле вместе со старой людской жизнью. Сгнившее чувство не даёт более вымолвить что-либо. Глаза Брины с неподдельным интересом изучают Харви, пытаясь зацепиться за что-то, что окончательно бы убило это чувство: руки, что согревали её, также в мозолях, в воздухе всё тот же парфюм, напоминающий прогулки под дождём, трепещущие объятия, прикосновения к волосам… — Нужно пройтись. Покинув «Книги Цербера», выяснилось, что солнце давно село, чего молодые люди за оживленной до определенного момента беседой не заметили, теперь же улочки старого Гриндейла едва освещаются фонарями и гирляндами, украшающими витрины множества небольших магазинчиков по пути. Слегка морозный воздух предательски щиплет нос и руки. Харви, почти сразу же обратив внимание на то, что девушка прикрывает время от времени покрасневший от холода нос не менее холодными руками, снимает со своей шеи шарф, без доли размышления осторожно, будто боясь причинить неудобство своими действиями, накидывает его на шею ведьмы, выдерживая небольшую дистанцию между ними. — Разве мы не ходили на этот фильм, — кидает взгляд на лист премьер кинотеатра. Сияние. — Люблю этот фильм, — кратко кивает она. — Я знаю. Кошмары живут своей жизнью в большом тёмном шкафу и под кроватью, когда в это же время в отходящей рамке от зеркала тайно спрятался тот самый билет на Сияние, когда Харви приобнял её за плечи.

***

Время оказывает влияние на всех и всё, казалось бы, кроме местного гриндейловского кинотеатра Рaramount, что хранит в себе бессмертную атмосферу уюта, сопровождая посетителей яркими интригующими плакатами о премьерах. Стоя в очереди за билетами на сеанс, Харви отвлекается от большого количества плакатов на тихий смешок, донесшийся со стороны Сабрины, смотрящей куда-то вдаль, в темноту. — Что-то случилось? — интересуется он. — Рада спустя долгое время снова побывать здесь… — По тебе и не скажешь, — с осторожностью подметил Харви. — Выглядишь ты… тоскливой от чего-то. От того, что то чувство больше не гниёт в земле, окончательно заставляя прочувствовать себя заново. — Я… я не знаю, — снова обессиленно опускает взгляд вниз, рассматривая носочки ботинок. — Что-то со мной происходит, но я… Может… Я не знаю, Харви, давай возьмём билеты уже наконец-то и посмотрим этот чёртов фильм. В привычной для себя манере, будто никакой тоски и стеснения от своих же мыслей не было, девушка уверенно направляется в сторону кассы с билетами. Между молодыми людьми на время сеанса повисла тишина, но тишина эта вовсе не давила, будто она нужна была здесь, такая… позабытая. Брина кутается сильнее в шарф художника, откинувшись на спинку кресла и приобнимая себя обеими руками, Харви также откинулся на спинку своего кресла, предпочитая спрятать руки в карманы. Но после фильма: — Брина, — он решается впервые за долгое время коснуться её, остановив за предпречье, что вызвало со стороны девушки испуганный взгляд, будто произошло то, чего не должно было произойти. — Постой же. — Не нужно Харви, — сбрасывает его руку. — Я… я… — запинается, ищет ответы в воздухе. — Я больше не та Брина, понимаешь? — Я знаю, — сохраняя спокойствие, не отводя взгляд от глаз девушки, Харви снова касается её рук, спустя мгновенье, убедившись в том, что в скором времени он не будет отвергнут, сжимает их, как тогда… — Я знаю всё. Но ведь и я больше «не тот Харви», Сабрина. То, что когда-то происходило между нами, там и останется со старыми на… — Я устала бегать от этого чувства, притуплять его, — перебивает его. — Я пыталась, но я устала бежать от него. — Поэтому нам нужно поговорить, а не бежать, — как ему удаётся сохранять спокойствие? Брина делает один глубокий вдох и… — Да, — будто выйдя из-под гипноза, отвечает ведьма. — Да, ты прав. Взгляд приобретает некую туманность. — Я здесь, с тобой, поговори со мной, не закрывайся снова, — с долей отчаяния просит он. Девушка же в ответ просто упирается своей головой в его грудь. Как говорить с живым, когда ты всё время проводишь с мёртвыми? Он аккуратно накрывает её макушку своим подбородком. — Нам нужно время, — произносит куда-то в пустоту. — Нам просто нужно время.

не уходи. не оставляй меня. пожалуйста. не уходи. не уходи. не уходи. побудь со мной ещё немного. я так долго этого ждала. пожалуйста. пожалуйста.

Как жаль, что всё это неправда. Как жаль, что сейчас, расположившись на спине и покорно сложив руки вдоль тела ладонями вверх, Брина возвращается из своего болезненного путешествия. Как жаль, что теперь добрый художник просто кто-то, кого Сабрина знала прежде.