Ирисы в снегу

Песнь 1.

      Иные мудрецы твердят: ничто не вечно под Луной! Другие спорят: все вечно под Солнцем! Но правда одна — из всего сущного нетленными останутся лишь Солнце да Луна на небосводе. А мир под ними кружится в безостановочной суете рождения, взросления и смерти. И неважно, человек ты или демон — перед небом все равны. Сколько ни пеняй один в другого, но мир духов и людей — отражения друг друга. Так было, есть и будет. Завтра, сейчас и триста лет до того. Всегда...       Любая история, случившаяся под луной, начинается с рождения. Этот сказ тоже не исключение. Все началось с младенца, но не того, что увидел свет в неприступной крепости западных земель. Это был другой ребенок, не менее желанный, но родившийся вопреки уготованной ему злой доле. Он пришел в этот мир из мертвого чрева погибшей от рук заговорщиков демонессы, однако ему хватило воли к жизни, чтобы не просто победить в утробе смертельный яд, но и навсегда подчинить его себе. Это удивительное дитя согрело в день своего рождения безграничную печаль своего отца — повелителя одного из трех небесных царств корейских демонов Сам-Вана, и на долгие годы стало единственной отрадой, надеждой и вместе с тем заботой. Ибо алчность с коварством не разбирают ни чинов, ни имен, одинаково заражая сердца как смертных, так и демонов.       Заоблачное царство Сам-Вана давно привлекало жадные взоры своим благополучием. Нефритовый трон государя демонов без конца шатали интриги придворной знати и варварские набеги соседей. Да и сам Ван был преклонных для демона лет, а наследника за все время правления так и не нажил. Жены с наложницами рожали ему мертвых детей, либо и вовсе погибали на сносях. Виной тому злой умысел недругов, завистников и колдунов, изводивших всеми силами династию Вана. Вот и мать последнего его ребенка — любимую наложницу — постигла участь быть отравленной в родах. Но дитя выжило вопреки неминуемой смерти, потому отец берег его от злого глаза пуще своей жизни. Он назвал ребенка Нгуен, в знак возлагаемых на него надежд и спрятал до поры от всех и вся. Никто в царстве не видел наследника Вана и не ведал о его местонахождении. Но все знали, что он жив и в любой миг готовится заявить свои права на корону с 12тью подвесками и титул предводителя демонов-собак. Так продолжалось до тех пор, пока отвлекшись на ссоры с соседними царствами, Сам-Ван не подпустил слишком близко к себе убийц. В тот вечер на гранитные плиты дворца едва не пролилась кровь, и лишь чудо спасло государя. Оправившись от нападения, изгнав с позором заговорщиков из своего дворца, Сам-Ван собрал вокруг себя личную охрану из демонического молодняка — отпрысков самых преданных его власти семей. То были совсем юные демоны, которые ели, спали, охотились и обучались воинским искусствам при царском дворе. И день ото дня росла и расползалась, пущенная неосторожными языками, молва, будто среди двадцати молодых хранителей государя затесался его родной сын. Что отец, прикрывшись необходимостью, тайно привел юношу во дворец под видом отпрыска знатного семейства и теперь обучает науке править в миру и вести войны. Чтобы в день смерти государя принц оказался в первых рядах и сразу же по праву занял пустующий трон.       Присмирели тогда враги, стали тише воды и ниже травы. Но мирного того затишья хватило всего на три весны. С приходом лета в небесное царство ворвались новые беды. С севера на облачную обитель корейских псов начал наступление китайский князь демонов быкоголовый Ню Мо-ван с несметной ратью, а с моря на крепость, словно тайфун, налетели пираты с японских островов и осадили ее на долгие два месяца, пока голод подданных не заставил Вана смирить гордыню и пойти на хитрость. Послал он гонца к пиратам и велел явиться во дворец их предводителя для переговоров. Мол, не желает воевать, а хочет договориться и посулил лихим захватчикам награду без кровопролитий. В назначенный день пред очи Вана в тронный зал явился чужеродный йокай. Он пришел один, обвел нахальным прищуром янтарных глаз уставившиеся ему в грудь наконечники стрел в натянутых луках стражей и не сдержал смешка. На вопрос: отчего ж явился один, демон лишь безразлично дернул плечом в латах и уверенно заявил, будто при надобности в одиночку сомнет всех воинов, не успеют те глазом моргнуть, а не то что тетеву спустить. В подтверджение своих слов йокай угрожающе бряцнул двумя опоясывавшими его мечами и добавил: дескать, в его отряде у подножия крепости каждый воин ему подобен, и если печется Ван о здоровье своих вассалов, то пусть не тратит время и выкладывает сразу что задумал, как на духу. Подивился Сам-Ван на генерала пришельцев, но аура, клубившаяся вокруг беловолосого пирата, не оставляла ему сомнений в силе, а дерзкий норов — в отваге пирата. «Если все в его армии таковыми станутся, то тяжело нашим псам придется в драке», — подумал Ван, потер подбородок и произнес, не сводя глаз с чужестранца: — Назовись, раз не побоялся явиться Нам на глаза! — Мое имя Тоуга — гроза демонов восточных островов и покоритель Южного моря, — отозвался командир пиратов. Но Сам-Ван лишь улыбнулся его молодецкому гонору, а заодно и своим мыслям. — Что ж, Тоуга-Завоеватель, — умело вплетая правду и лесть в свои речи, заговорил он, — Видим, силен ты, и люди твои чужды страху битвы. Это Нам по нраву. Что не по нутру — так новая война прямо под стенами Нашего царства. Потому что не будет в ней победителей. И тебя, и Нас прямо посреди свары накроет волной китайского нашествия, что захлебнемся оба разом. Но есть и другой путь: давай договоримся? Мы, Сам-Ван — правитель клана корейских демонов-псов, наймем тебя и твою армию себе на службу, и единым войском мы отобьем набег с севера. Тогда и царство Наше сохраним в покое, и плату возьмешь пролитой крови твоих демонов, какую скажешь. Согласен или нет?       Но пришлый мононокэ не спешил с ответом. Лишь недоверчиво щурил глаза из-под взлохмаченной серебряной челки и беззучно шевелил губами. Не знал предводитель корейских собак, что это не чудина такая у пирата — самому с собой беседы вести, а на самом деле хитрый подвох. Тот и в правду шептался, но не у себя или богов совета просил, а у невидимого глазу советчика, которого носил всегда на своей шерсти. — Что скажешь, Миега-доси? — тихо спросил беловолосый пират, прекрасно зная, что будет услышан. — Скажу, что хитер сильно Ван. Будьте осторожны, Оякато-сама*, имея с ним дела, — отозвался под самым острым ухом демона нудящий голосок невидимого советчика. То был верный друг йокая, не раз выручавший его подсказкой — мудрый, хоть и трусливый блоха Миега. — Сам вижу. А насчет болтовни его про китайских демонов что? — Местные блохи судачат — правда то. Идет на их царство с севера Ню Мо-Ван и ведет с собой войско несметное. Мой Вам совет, Оякато-сама, бросайте поход и плывите к родному берегу подобру-поздорову. — Значит, славная будет битва, раз ты хвост поджал. Чуешь драку, а, Миега? — Дело Ваше, Оякато-сама. А я бы схоронился подальше отсюда, — будучи уличенной в грехе пробурчала блоха и поглубже закопалась в мех плаща своего хозяина, но, припомнив кое-что важное, вновь зашипела под ухом, — И вот еще что слыхал: бают, будто сын Вана в охране его прячется от лиходеев до поры. Раскосые глаза йокая блеснули холодной позолотой от услышанного. Будто нащупал он в подхваченной блохой сплетне разменную монету в их с Ваном споре. — Болтают, говоришь… — прицокнул языком Тоуга и через миг уже знал, что ответит демону на троне, — А узнать, кто из них родная кровь сможешь? — Приказать изволите? — оживился в шерсти Миега. — Действуй! — дал отмашку блохе предводитель пиратов и почувствовал, как та спрыгнула с меха его шкуры и незамеченной затерялась среди ног и лап корейских демонов. — Так что думаешь, Тоуга-Завоеватель? Будем биться или ударим по рукам? — выждав достаточно времени, еще раз спросил Сам-Ван. — А цену какую моему отряду определишь? Я дорого возьму за каждую голову, слетевшую с плеч моих людей, — желая выиграть время для Миеги, принялся торговаться йокай. — Назови свои цену, пират! — Доходили до моих ушей вести, что великой армией на твое царство Ню Мо-ван наступает. Тогда за каждого павшего своего воина трех твоих возьму, а сверху по полному шлему сокровищ с их голов. — Справедлив торг. Мы согласны, — подумав, согласился Ван, решив, что цена высокая, но победа над китайскими захватчиками важнее для его царства. — А я еще подумаю! — вдруг заартачился нахальный пират, — Бродит молва по миру, что хитер ты без меры, и слову своему под час не хозяин. Стоит помимо зарока, еще и залог с тебя взять. На случай, если про свое обещание забудешь.       Кровь бросилась в лицо Сам-Вану от нанесенного ему оскорбления. Скрипнул он стертыми клыками в ответ, но обиду сдержал, понимая, что за пролитую сейчас кровь наглеца-переговорщика потом будет платой все его царство. Сверкнул очами, сжал нефритовые подлокотники трона ладонями до вмятин на камне и как можно спокойнее заговорил в ответ на навет: — Кто такие речи по миру про Нас ведет, видно голову зря на плечах носит. Но раз нет в тебе веры Нам, то так тому и быть! Что в залог Нашему слову хочешь — коней лихих, мечей кривых или еще какую диковинку из моих сокровищниц? — Хочу самую большую драгоценность. Хочу сына твоего кровного в заложники до поры. Ходят слухи, что в страже его своей прячешь, — с плутовской ухмылкой отозвался Тоуга, надеясь подловить противника. Только если и смутил он Вана — то лишь наполовину. «Ходят слухи, да не все в них правда. Будет тебе мой сын!» — недобро усмехнулся Сам-Ван и ввязался в игру с пиратом, надеясь перехитрить: — Видим, времени ты не терял, уши по ветру держал. Скажем тебе на это вот что: каждый воин здесь Нам, как родной сын! Бери любого — не прогадаешь!       Непрост оказался правитель небесного замка. Да все ж надеялся Тоуга, что по зубам ему будет решить загадку. Двадцать демонов, закованных в доспехи выстоились перед ним в шеренгу по единому взмаху руки своего Шифу*. Все как наподбор: с лица молодые, нутром злые. Так и горели глаза их злобой. Дай волю — налетели бы и разорвали наглеца. Но все ж стояли и только зубами не щелкали. Ходил Демон-пес вдоль и поперек шеренги, вглядывался в каменные лица, будто искал схожие с императором черты, а сам поджидал вестей от засланной блохи. «Кто же ты, наследник нефритового трона?» — переходя от одного стража к другому, думал Тоуга.       А тем временем крохотный разведчик японского пирата исправно выполнял свое поручение. Воины Вана попеременно дергали плечами в неуемном желании почесаться после укуса блохи, как и сам их господин с десяток минут до того. Миега пробовал из раза в раз демоническую кровь в поисках похожего привкуса, пока его хозяин ждал ответа. Но вдруг последний страж в шеренге вскрикнул высоким голосом от укуса блохи, схватился за шею и припал на одно колено. Шлем с его головы сорвался от неловкого движения и с грохотом покатился по резному граниту тронного зала, а из-под него на спину воину размоталась густая серебристая коса. Солдат поднял голову и встретился взглядом с неприятелем всего за пару мгновений до того, как небеса над их головами расколол встревоженный возглас императора, а над ухом японского йокая раздался тонкий писк блохи. — Нет!!! Только не его! — Это он, Оякато-сама! Потомок Вана, принц корейских псов! Но Тоуга уже и так знал, кого потребует в залог слову императора, пусть бы даже он и не оказался императорских кровей. «Взглянуть в такие глаза — и можно умереть», — пронеслась в голове пирата шальная мысль, и он едва смог заставить себя перевести взор на вскочившего со своего трона Вана. Некогда беспристрастное, породистое лицо императора перекосило тревогой. — Нгуен!!! — простонал Сам-Ван и весь затрясся под слоями вышитой золотом порчи императорского облачения от бессилия что-либо сделать. Отцовское его сердце сжалось от дурного предчувствия. — Шифу! — дернулся было к отцу страж, но был остановлен широкой когтистой ладонью, опустившейся ему на плечо. Притянув к себе упиравшегося «принца», Тоуга непоколебимым тоном провозгласил на весь демонический мир: — Решено! Я возьму этого воина! Шифу* — наставник, мастер. Оякато-сама — с яп. уважительное обращение к предводителю.