Кого считать волшебником?

В небольшой операционной комнате висело напряжение. Сам воздух был пропитан волнением, которое разрывало изнутри. Над операционным столом нависла бестеневая лампа, и она была самым ярким источником света в этом помещении. Помимо неё в комнатушке было ещё несколько встроенных в потолок ламп, дающих освещение, но они были довольно тусклыми. Нельзя сказать, что это место походило на профессиональную операционную. Оно не было даже частью какой бы то ни было клиники. Эта комнатка, скорее, была просто кем-то хорошо оборудованным складским помещением, которое по своему изначальному предназначению совсем не подходило для тех сложных операций, которые проводились в нём. Тем не менее, над операционным столом сейчас во всю кропотливо трудился человек. Это был мужчина. Точно возраст сказать было сложно, одет он был по всем санитарным правилам в шапочку и антибактериальную маску. Вся одежда на мужчине была ослепительно белого цвета, лишь его перепачканные кровью перчатки и глаза были словно не от того мира, в который он был сейчас погружён. Ооо, про его глаза сказать можно было многое. Во-первых, левый глаз доктора был биомеханическим. Та часть глазного яблока, белок, который у всех нормальных людей должен быть белым, у этого мужчины на его левом глазу была чёрная. Цветная, радужная оболочка глаза светилась красным, зрачок, как и подобает, был чёрным, сливаясь с и так сплошной чернотой искусственного глазного яблока. Как бы внешние особенности этого импланта не пугали, он был воистину феноменальным изобретением. По крайней мере, его создатель, тот человек, что сейчас проводил операцию, так думал. Этот же глаз его пересекал старый шрам, почти идеально вертикально. От этого же глаза мужчины шли под несколько разным наклоном, ломаясь один раз, создавая два острых угла, после чего идя в том же направлении, что и до этого, три прямых провода. Проходили они под кожей, отчего та была, естественно, вздута. Пролегали эти провода совсем рядом с самым верхним слоем кожи, отчего можно было слабо различить их цвет, они были тёмные, чёрные, и исчезали под шапочкой. Второй глаз мужчины, предположительно, довольно молодого, был абсолютно нормальным и здоровым. Его радужная оболочка была розового цвета. Врач родился с двумя здоровыми глазами такого цвета. Стоит сказать, для того мира, где он обитал, неестественный цвет волос или глаз вовсе не был редкостью. Комната, в которой молодой человек проводил операцию, была хоть и маленькой, но просторной. В том смысле, что она не была сильно заставлена. Бестеневая лампа, небольшая раковина, вместе с сифоном уходящая в стену, операционный столик, несколько электронных приборов вокруг него, передвижной металлический стол на колёсиках со всем, что было необходимо для операции – вот и всё убранство. Комнатушка была стерильно чистая, пол и стены выложены белоснежной плиткой, в комнатке постоянно поддерживалась нужная температура. В полной тишине, разрываемой лишь сигналами прибора, регистрирующего сердцебиение, паренёк, проводивший сложнейшую операцию, прекрасно и отчётливо слышал собственное учащённое биение сердца. На операционном столе сейчас лежал любимейший пёс его возлюбленной, чудесной девушки по имени Хезер. С этим красивым и умным кобелём австралийской овчарки по имени Ричард у подруги юноши было связано столько радостных моментов жизни, он прожил с ней около четырёх счастливых лет. Да, с ним у девушки было много проблем, но, несмотря на это, Хезер и её пёс были лучшими друзьями и просто обожали друг друга. Ричард был довольно активным и непоседливым кобелём, очень любил гулять. Как по насмешке злого рока, именно из-за любви пёсика к прогулкам он и оказался сейчас на операционном столике. Девушка этим утром, как обычно, открыла входную дверь и выпустила пса погулять. Он часто гулял один и потом возвращался, Хезер давно привыкла к этому, это была обыденная вещь для неё. Но сегодня Ричард даже не успел перебежать автомобильную дорогу возле дома его хозяйки. Он был очень смышлёным и осторожным пёсиком, всегда очень аккуратно и внимательно переходил дороги, по которым осуществлялось движение машин, но в это злополучное утро его беззаботную собачью жизнь прервал пьяный шумахер на своей тачке. Разумеется, девушка, переборов желание забиться в угол в истерике, тут же позвонила своему другу, Винстону. Он был учёным пареньком и умелым хирургом. Только ему она могла доверить жизнь своего глубоко обожаемого бедолаги Ричарда. Юноша приехал незамедлительно и тут же забрал пса в свою лабораторию, заверив возлюбленную, что сделает всё, что в его силах. Хезер осталась дома. Ей не хватило бы силы воли, чтобы пребывать на операции или хотя просто в том здании, где она проходила. К тому же девушка не хотела быть обузой своему другу. Думаю, теперь всем будет понятно, почему парню так хотелось спасти жизнь пёсику. Винстон прекрасно осознавал, что шансов мало, травмы были попросту несовместимые с жизнью, но он должен был. Должен был, ради своей возлюбленной. Юноша прекрасно понимал, что смерть Ричарда станет для Хезер незаменимой утратой. Безумная любовь к этой девушке и сильное желание того, чтобы она была счастлива, заставляли парня закрыть глаза на сложность проводимой операции и на маленькие шансы её успеха. Он должен был. Должен был, и всё. Но время, отведённое псу, к сожалению, этим днём истекло. Некоторые вещи не поддаются объяснению, если не брать в расчёт существование высшего разума. Как юноша не старался, как не молил Бога о том, чтобы Ричард выжил, чтобы у него всё получилось, чтобы ему не пришлось сообщать своей подруге ужаснейшую новость, от которой замерзают жилы, ему не суждено было спасти жизнь пёсика. Пронзительный монотонный писк прибора заставил его замереть и уставиться пустым взглядом в одну точку. Сердце пса остановилось. От мысли об этом, которая просто не хотела помещаться в голове парня, его собственное сердце тоже вот-вот готово было замереть. Короткий промежуток времени Винстон просто отказывался верить в то, что это происходит наяву, а когда состояние ступора прошло, то внутри юноши словно произошёл атомный взрыв. Паренёк стал делать очень глубокие вдохи, ему казалось, что его грудная клетка вот-вот разорвётся по швам от чего-то очень мощного, что давит на неё изнутри, на секунду парню показалось, что он задыхается. От мысли об удушье на хирурга ледяной волной нахлынул панический страх, но это ощущение длилось недолго, не дольше, чем холодная вода стекла бы с него, если бы Винстона и вправду облили. Когда и эти ощущения прошли, у юноши внутри появилось стойкое и горячее желание поскорее сделать что-то, всё исправить, вернуть исход ситуации в его сторону. И паренёк и правда попытался бы сделать что-то, если бы не голос разума откуда-то изнутри, охлаждающий пыл страстной идеи, открывающий её безумство. О, эта горечь поражения, плевок в лицо от гнетущей безысходности. Не дай бог кому испытать всё это. - Нет. - Нет. Парнишка не желал верить. Под всей тяжестью, что сейчас обрушилась на него, под пронзительный и раздражающий писк прибора, Винстон понял, что сломался. Если ненависть и была, то слепая. На самого себя, на весь мир. - Не-е-ет… Нет, нет…, - простонал юноша. Он закрыл глаза, озлобленно, со всей силы бросил окровавленный скальпель на кафельный пол. Тот отскочил от него со звоном, также испачкав кровью белоснежную плитку, который слился со звуком прибора, что заполнил уже всё пространство комнаты, оповещая о неудаче молодого врача. Парень яростно сорвал со своего лица антибактериальную маску и так же бросил её на пол. Он резко развернулся спиной к операционному столу и сделал от него один шаг, после чего ноги паренька подкосились, и он рухнул на колени. - Нет, - слабо выдавил из себя хирург, с горечью в голосе, с жалостью к себе, к Ричарду, к Хезер, ко всему миру. Из глаз юноши потекли горькие слёзы, он, без смысла во взоре, смотрел в пол. С огромным усилием воли, совсем ослабевшими руками, он стянул с себя латексные перчатки, что также немного были испачканы кровью, и, вытянув руку перед собой, при этом взгляд его не оторвался от исходной точки ни на секунду, расслабил пальцы. Перчатки безжизненно плюхнулись на пол. Винстон закрыл лицо руками и заплакал.