Трудно быть Намо

– Намо, ну Намо, – взмолился в очередной раз Ауле, – никто не узнает, я запру его в самом дальнем чертоге, даже мои майар не увидят. Негоже такому уму прозябать в бездействии уже которую эпоху. Будет как Мириэль у Вайрэ – при деле, и вроде как не с живыми. – Мириэль – другой случай, а этот попал ко мне естественным путем, и останется здесь до конца мира. И это не моя прихоть, это указание сверху, спроси Манвэ. – Да помню я тот суд, все мы там были. – А зачем спрашиваешь, если знаешь? – Надеюсь, Намо. Может что-нибудь изменилось… – Надежда – это хорошо, продолжай в том же духе, только больше не тревожь меня этой просьбой. – Ты намекаешь на Манвэ? Пойти к нему, пусть еще раз спросит Всеотца? – Я этого не говорил. – Но про надежду… – А это говорил. Дальше сам как-нибудь, ты же мастер. Ауле хитро прищурился. – А внука его отпустишь? На испытательный срок, как остальных. – Этого отпущу, и уже скоро. Но к горну пока не подпускай. – Понял. У меня как раз угольная шахта истощилась, нужна новая. Значит, с ним шахту и начнем. *** – Намо, ну Намо-оо…. – надоедливая феа с каждым разом скулила все противнее и противнее. – Ну хоть одним глазком, и никто не узнает. Тело мне не нужно, я и так справлюсь. Облечу разок сыновей да жену, и вернусь к тебе. Даже в Эндорэ не полечу. Можешь майа ко мне приставить. Слово даю, что вернусь. Ты же знаешь, слово я держу. – До конца мира. Здесь. – Да сколько можно одно и то же! Тебе самому не надоело? А я тебе не надоел?.. – феа сверкнула искорками. – Три эпохи прошло, а впереди-то явно больше, – злорадствовать феа умела от души, как говорится. – Я всё сказал. – Намо знал, как вести себя с этой феа. Чем меньше говорить, тем лучше. – К тебе недавно Ауле заглядывал, я на гобелене видел в юго-восточном крыле, двадцать шестой коридор направо, пятисотый зал, – протараторила феа. – А через двадцать аманских гобеленов мой внук очутился в чертогах Ауле, рубит угольную шахту. Это хорошо, очень хорошо. Нечего ему здесь делать. Намо стоически слушал болтовню феа, потому что уже имел опыт обратного. Если не выслушать, феа все чертоги на уши поднимет, успокаивай потом всех и каждого. Благо, население Мандоса сокращалось, наплыв после последней большой войны давно иссяк. Намо уже было подумал взять отпуск и навестить Лориэн, но вместо этого вызвал брата к себе. Отлучаться совсем нельзя, совсем. – А еще в тридцать пятом зале южного крыла, который по шестнадцатому коридору налево, какой-то бездарь пытался воссоздать мои палантиры. Нет, ну каков наглец! Конечно же, у него ничего не получилось, я и не сомневался в этом. Но сам факт! Ты представляешь, Намо? Мои палантиры! Феа на миг замолчала, заискрилась, и вновь обратилась к Мандосу: – А можно мне один палантир?.. С сыновьями поболтать. Ну пожа-а-луйста! *** – Ауле, ты опять… Не осталось у меня Феанарионов, за последним иди в Эндорэ сам, это не ко мне. – Знаю я, Намо, я за другим пришел. Был давеча у Манвэ, и что мы решили, чтобы Эру не беспокоить… Не покинет он твои чертоги, не волнуйся. Но чтобы хоть какую-то пользу приносил, пусть руководит моими майар отсюда, как тебе? А то совсем заскучали, родимые. Один Махтан у нас остался, все Феанарионы уже в Тирион ушли. Нам идей не хватает, сидим, дурью маемся. Да даже и дурью не можем помаяться – не знаем, как! – Ну и как это организуем? – Устало выговорил Мандос. – Отряжу одного майа быть гонцом между моими чертогами и твоими, ты выделишь им чуланчик для встреч, чтобы остальные феар не знали, и пусть себе подает идеи, пламенный наш. – Последние слова прозвучали с несомненной любовью. *** Вскоре, через тридцать аманских гобеленов, в семьсот пятом зале тридцатого коридора по правую руку юго-западного крыла, одна несомненно выдающаяся феа довольно искрилась перед гобеленом с картинами о том, как ожили чертоги Ауле, как заулыбался Махтан, узнав в чертежах руку зятя, и как потянулись в кузни молодые нолдор – изучать точные науки. И даже Намо вырвался в небольшой отпуск к Ирмо, потому что приставучая феа его больше не беспокоила, а остальные даже не заметили, что Мандос отлучался.