Проклятие

Гийом де Ногарэ, канцлер королевства и хранитель печати, никогда не верил в мистику. Он был склонен считать, что приметы сбываются лишь у тех глупцов, что имеют неосторожность в них верить. Но события вчерашней казни до сих пор стояли перед глазами. Казалось бы, он должен быть доволен: свершилось дело долгих семи лет упорного труда. Больше не будет сорванного до хрипа голоса, уставшей от бесконечной писанины руки и череды бессонных ночей. Но вместо упоения одержанной победой, в его душе царило смятение. И всему виной треклятый Жак де Молэ со своими «прощальными словами». Этот пособник дьявола нашёл всё-таки способ испоганить его триумф. Громовой, исполненный странной силы, голос до сих пор звенел в ушах канцлера: «Папа Климент… рыцарь Гийом де Ногарэ, король Филипп… не пройдёт и года, как я призову вас на суд Божий и воздастся вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!» Страшные предсмертные слова Великого магистра. Их можно было воспринять как пустые угрозы разъярённого смертника, но какая-то неясная тревога всё же не давала покоя. Пусть Великий магистр ордена тамплиеров мёртв, но его проклятие нелёгким грузом повисло на Ногарэ. Хранитель печати это чувствовал. Ненависть сожжённого старика не отпускала его ни днём, ни ночью, словно сам Жак де Молэ следил за каждым его шагом. Гийом никогда не боялся смерти, но близкая кончина теперь стала его навязчивой идеей, во всём ему виделись дурные предзнаменования. Ночью ему снились кошмары, и в них уже сам Ногарэ горел на костре, задыхаясь от горького дыма. Что бы там ни было, пока он был жив и постарается прожить отмеренное ему время достойно. А если и суждено умереть, что ж, канцлер не считал себя неправым. Если таков мой жребий, встретимся на Божьем суде, Жак де Молэ.