Тишина крика

В опечатанном доме гудит сухая тишина.Часы, остановившиеся в без пяти полночь, отражают своей стеклянной гладью два силуэта. Охотники. Эхо смерти, тревожащее неупокоенный ужас невинных жертв. Охотники, которые не желали пересекаться, словно гончие псы, мчатся от себя и от себе подобных, от собственной тени, впитавшей горечь потерь, по замкнутому кругу; с каждым новым рывком только сильнее сжимая петлю дорог — словно ошейник — на своем горле. Ненавистные, ненавидящие. Потому что все остальное выгорело, вытлело, изъелось в бесконечном, отчаянном протесте. Ангела встречают чернотой дула, приветствуют скрипом ботинок о гладкий пол — резкий разворот — и сильными, опущенными плечами, спиной, на которой мерещится вздыбившаяся шерсть. Винчестера старшего приветствуют застрявшим в горле звуком — надломленной тишиной с оборванными, скомканными жестами. Смятый порыв навстречу, запоздало остановленный разумом. Сквозь окна бьется слабый уличный свет. Дом на окраине. С тревожным мраком борется только пара уличных фонарей. Их белесый свет сверкнул на металлической глади пистолета — Винчестер развернулся. Кастиэль переводит взгляд с ружья на лицо Дина, искаженное гротескными тенями. Дин смотрит на Каса в упор, до холода между лопатками, пристально: «ненавижу тебя», читается в нем. Ангел опускает взгляд — свою выцветшую синеву и поджав губы: «я понимаю тебя». Руки сжимаются в складках плаща незаметно: «Я тоже себя ненавижу. Все это.» Грохот заставляет вздрогнуть и перевести взгляд на брошенный пистолет. Стальная плоть оцарапала идеальную гладь столешницы: «Я в гневе! В бешенстве! В самом пекле!» Расстояние преодолено в считанные мгновения. Кулаки до белых пятен сжаты на светлом вороте: «Чувствуешь?» — Какого черта ты творишь? Кастиэль в лице не меняется, оставаясь смиренно-печальным. «Чувствую» — отражается в зрачках. Тени дрожат и плавятся на лице охотника. Темные брови сходятся к переносице. Он ищет ответы на вопросы, которые даже не может воплотить в ясную мысль. И поэтому в давнем друге не находит ни того, ни другого. Ангел терпеливо ждал. Что угодно. Но не дождался ничего, поэтому кладет ладони поверх сжатых кулаков. Мягкое тепло: «позволь мне уйти». Рывок на себя и шелест ткани. Винчестер предельно близко, но ощущение непреодолимой пропасти реальнее, чем ощущение его злого дыхания. И Кастиэль молчит. Охотничий пес загнан до стертых лап, до тахикардии и судорожной усталости. Дин толкает ангела в грудь: «Мне больно. Из-за тебя». Ангел рефлекторно накрывает ладонью место удара. Виноватая печаль с почти святым раскаянием: «Я не хотел этого». Рывком назад, ерошит волосы, будто это поможет привести мысли в порядок. Изящный стул падает от пинка. Тишина больше не становится прежней, собираясь по крупицам из разбитого месива, как их дружба, взрощенная на крови и боли. Кастиэль качает головой: «так нельзя». — Больше как охотой заняться нечем? — рокочет Винчестер, собрав свою перемолотую волю прежде, чем бежевый плащ успел качнуться в сторону темного прохода. — Знакомо, да? — шелестит Кас. К выходу из комнаты он все же направляется. Тяжелый шаг и натянувшийся ворот от хватки Дина: «Останься.» Ангел делает вдох, едва прикрывая глаза. На выдох поправляет ворот, легко избавившись от хватки: «Этой мой выбор. И он не изменился». — Команда свободной воли… помнишь? — нарушает молчание, мягко разбавляя тишину. — Была такая сказка, — скалится охотник. — Тебе не нравится то, что я пользуюсь своей свободой воли. — Неправда! Просто твои поступки доставляют проблемы! — Не оправдывая твои личные ожидания. Не совпадая с твоей собственной свободой воли. Ангел продолжил свой путь. — А теперь ты и дело бросишь?! Опять сбежишь? Как и всегда?! — настолько отчаянная и непрекрытая попытка задержать, что Дин делает шаг вслед за ангелом. В грудине звенит от собственного голоса, болит и замирает, когда ангел останавливается в густой темноте и его ссутуленная фигура разворачивается в пол-оборота. Устремляя какой-то болезненный взгляд на охотника. — Я просто понял, что искал не работу. Это дело мне не нужно. А тебе? Светлый образ исчез, оставляя в проеме двери призрачный силуэт — обманку человеческого глаза. Тишина густеет, и охотник увязает в этом пространстве, растерянно скользя взглядом по пустой гостиной, но не находя ничего, что способно его зацепить, замедлить. И он, кажется, падает в разверстую пропасть. В ледяной глади стекла часов отражается одинокая фигура.