Немёртвый

      Беглецы сбежали, а разведчики доблестно полегли, как я и рассчитывал, но в трибунал на меня всё равно кто-то накатал. Может быть, они успели передать птицей записку, в которой обозначали какие-то подробности. Может быть, из числа моих людей были недовольные успешным бегством дышащих, но мне дали всего день передышки, прежде чем вызвали на ковёр. Впрочем, этого дня мне хватило, чтобы спрятать свернутый трубой холст под наружный козырёк окна моего кабинета. Обдуваемый всеми ветрами портрет быстро лишится запаха дышащих, потом стоит кинуть его на недельку в какой-нибудь пыльный угол, и он обрастёт уже нашим запахом. Святой клинок рыцаря Ордена Света я сразу забросил в самый пыльный угол в своей личной оружейной. Не беда, если оружие гвардейца пахнет дышащими, лишь бы к нему не прикасались голыми руками.       — У вас есть объяснения? — скучающим голосом осведомился председатель Военного Комиссариата, который также выполнял роль трибунала по делам своих подопечных. Они знали, что я их не боялся. В целом, я мог сказать, что вообще никогда не боялся Комиссариата, но я попадал сюда так часто, что об этом догадались и они.       — А что на этот раз? — уточнил я, игнорируя регламент, предписывающий мне только отвечать и не задавать вопросов. Это тоже было уже обычным для нас с трибуналом делом. «Чувствую, скоро мне будут здесь кресло предлагать», — мимолётно подумал я.       — Подразделение разведки составило на вас докладную за нецелесообразное использование их сил. — Председатель поднял вверх бумагу, которая, видимо, была той самой докладной.       — Я составил рапорт ещё вчера, — ответил я, зная, что они наверняка уже вдоль и поперёк его изучили, но будут проверять, не допущу ли я ошибку и не обнаружится ли разница между письменными и устными показаниями. — Они могут считать, что использование сил было не по прямому назначению, но точно не нецелесообразным. В сложившихся чрезвычайных условиях было только два варианта: отступить, теряя всё достигнутое за пять дней и позволяя врагу снова укрепиться на занятых нами позициях, или же следовать плану, который включал в себя использование отвлекающего манёвра, для которого силы разведки подходили как нельзя кстати.       — Вы приказывали находящимся под вашим управлением силам разведки вступать в прямое противостояние с силами рыцарей? — спросила секретарь трибунала.       — Никак нет, — я покачал головой. — Это было бы, соглашусь, нецелесообразно. Разведка прекрасна в своём прямом применении, но для прямого противостояния они не годятся.       — Так в чём же была их задача? — продолжила спрашивать секретарь.       — Суть их задания заключалась в том, чтобы создать видимость угрозы. Они должны были преследовать группу дышащих, покидавших территорию боевых действий, не приближаясь к ним.       — Зачем это было сделано? — не отступала она.       — Чтобы вынудить рыцарей разделиться: два из семи отрядов отправились на защиту беглецов, остальные продолжили своё наступление в направлении моих основных сил. Кроме того, разведке были выданы кони разряда торнадо-семнадцать, способные развивать скорость выше коней дышащих, чтобы обеспечить им надёжное отступление после выполнения задачи. — Я не стал уточнять, что торнадо к тому времени прошли через все бои в течение пяти дней, и их суставы были уже порядком стёрты. Да, они всё ещё развивали хорошую скорость, но при маневрировании с ними нужно было быть предельно осторожным. Те, кто давно были в седле, знали нюансы и тонкости, хорошо чувствовали под собой любые модели и в любом состоянии и управляли ими, не задумываясь. Но это гвардейцы. Разведчики из другого теста. Конечно, они не справились, уходя от погони. Впрочем, если это выяснится, то я переведу стрелки на отдел обеспечения, которые схалтурили и не привели новых коней в оговоренные сроки. Я не стал строчить на них персональную докладную, но в рапорте ситуацию отразил подробно.       — Почему вы отпустили дышащих из поселения? — поправляя свои очки, спросила Настурция, знакомая мне ещё с Академии, где преподавала защиту. Она редко заседала в трибунале из-за своей занятости в Академии, но на рассмотрение моих дел с некоторых пор приходила исправно. — Вы пощадили их?       — Мне было плевать на них. Мне была нужна приманка, чья дальнейшая судьба меня не интересовала, — честно ответил я. — Если бы они подвернулись мне чуть позже, когда отпала необходимость заставить рыцарей разделиться, я бы перерезал их, — и это была абсолютная правда. — Но я не вижу смысла гоняться за горсткой обычных жителей, когда у меня перед носом толпа рыцарей Ордена Света. Если я не прав, то скажите мне об этом, указав по пунктам, в чём именно и на основании каких разделов устава, и я откорректирую свою стратегию на будущее.       Члены трибунала переглянулись. Как ни посмотри, всё, что я сделал, было предельно логично и буква по букве военного ремесла.       — Вы можете идти, Комиссариат удовлетворён вашим комментарием, ответ подразделению разведки мы дадим самостоятельно. — Наконец поднялся со своего места председатель. — Поздравляем с очередным успешным выполнением задания, тем более что условия были суровые. — Он ударил пару раз в ладоши, что с его стороны было высшей степенью похвалы. Я бесстрастно поклонился и покинул зал.       Сразу за дверью подошел Паскаль и присоединился ко мне, подстраиваясь под шаг.       — Как всё прошло? — тихо спросил он. Так же тихо, как обычно говорил я сам.       — Как всегда, — ответил я, приветственно кивая идущим навстречу знакомым капитанам. — Мы молодцы.       — А отдел обеспечения? — спросил он, и я понял, о чём он.       — Пусть живут. В рапорте всё есть, но докладную я не стал писать. Комиссариат сам задаст им вопрос, если посчитает нужным. Однако к Хинчу я загляну. — Я поморщился. — Он изрядно подставил нас с этой поставкой. Надо напомнить ему, что если я что-то запрашиваю, то это не просто так от праздной жизни. Зайди к нему и скажи, чтобы ждал меня. Пусть готовится оправдываться, и я ему весь кабинет разнесу, если меня не устроит его объяснение.       Паскаль кивнул и удалился. Он был моей лучшей правой рукой, на какую я только мог рассчитывать, но задержится он рядом недолго. Да, он метил на моё место, но я был не против, поскольку не собирался засиживаться в капитанах слишком долго, собираясь подняться до майора. Что-то назревало, и я это чувствовал. Неизвестного рода прорывы, когда просыпались те, кто по всем правилам уже не должен был, случались всё чаще то на том кладбище, то на этом, и нас гоняли как собак туда-сюда. Обстановка накалялась с каждым днём, и гвардии требовалось всё больше командующих, способных на принятие собственных решений в экстремальных обстановках. Отчего-то самым способным считали именно меня, поэтому лейтенанты под моим руководством надолго не задерживались — их отправляли на обучение под моим руководством, а потом, когда они набирались опыта, забирали, чтобы повысить в звании. Из плюсов — я знал почти весь капитанский состав и имел на него некоторое влияние. Из минусов — поганец-Холкс со мной, кажется, надолго, а бесил он меня неимоверно.       Через неделю меня пригласил к себе в кабинет майор, перед которым я отчитывался напрямую. Он сидел донельзя злой, зелёный и то и дело перебирал обугленными костлявыми пальцами по столешнице.       — Объяснись, какого Света ректору Карвиусу потребовалось от тебя? — вместо приветствия прорычал он. — Что ты обещал ему?       — А в чём дело? — насторожился я, обеспокоенный не столько злостью майора, сколько упоминанием ректора. За пять лет, что я провёл в армии, я успел несколько забыть о той странной награде, которую должен был получить по результатам испытания.       «Может статься так, что ответ потребуется немедленно, и тогда вы должны будете дать его сразу», — вспомнил я предупреждение ректора. Значит ли это, что пришло время?       — А дело в том, что он намекает на твоё освобождение от службы по каким-то там вашим с ним причинам! — Майор хлопнул рукой по столу. — А с меня Комиссариат шкуру спустит, если только узнает, что я отпустил тебя. Ты, конечно, подлец, но таких подлецов ещё поискать надо. С тех пор как ты попал в гвардию, статистика выигранных стычек возросла. Угадаешь, на чьём счету больше всего побед?       Я позволил себе тень улыбки на лице. Я ещё ни разу не проиграл. Отступал, кружил вокруг противника, изматывал и нападал опять. С другой стороны, мои потери часто были немаленькими, потому что я никого не щадил, даже своих, за что был частым гостем в Комиссариате. Меня отчитывали, призывали к порядку и опять выдавали задание не из лёгких, прекрасно зная, что я усыплю землю трупами дышащих и немёртвых, но вырву победу любой ценой. Ценили и ненавидели. Но только так здесь можно было выжить. А жить я по-прежнему хотел.       — Возможно, я не смогу отказаться, — предупредил я, и майор подскочил на месте, принявшись орать на меня, брызжа вокруг летящей из его недр слизью. Я молча выслушал его и дождался, когда он снова опустится на своё место. — Возможно, я не смогу отказаться, но перед этим разрешите мне выяснить всё самостоятельно. А так же разрешите дать рекомендации, если я всё-таки буду вынужден покинуть гвардию.       — Разрешаю, — махнул на меня рукой майор. — Делай, что хочешь. По твою душу спустилась бумага, подписанная Проклятым Королём, против этого даже Комиссариат не шевельнётся лишний раз.       Я покинул его кабинет, размышляя, с чего ректор Карвиус взял, что я соглашусь спустя пять лет? Или у меня забрали право выбора? По очерёдности следующим, кто должен был забрать награду, был Шелок. Мог ли я всё ещё отказаться в его пользу? Признаться, мне нравилось в гвардии, я почти дорвался до звания майора и собирался подняться ещё выше. Какого Света я должен уходить сейчас?       Казармы гвардейцев располагались в другой части города, и я решил добраться пешком до Академии, параллельно поразмыслив обо всем ещё раз. Странно, что обо мне вспомнили именно сейчас. Впрочем, хорошо, что я успел отыскать портрет и узнал, что Лили в столице. Но теперь вопросов у меня было только больше. Хотелось взять полотно и отправиться с ним к кому-нибудь, кто мог бы объяснить мне, что происходит, но я совершенно не представлял, к кому могу отправиться. За то время, что я провёл среди немёртвых, я стремительно обрастал врагами, но не союзниками. Даже Паскаль — как сильно бы я ни был в нём уверен, он вполне был способен вогнать мне кинжал в спину ради своих собственных целей, и я его понимал. Я был таким же. Было интересно: так ли всё обстоит и у дышащих? И если нет, то кто перерезал мне горло? Мог ли это быть немёртвый, просто встретившийся мне на поле боя? Я осторожно провёл кончиками пальцев по шее. Сам я плохо читал раны и не мог определить их характер. Различал резанные и колотые — и всё на том. Поэтому год назад я сходил к хирургу, чтобы он точно определил, как именно я был убит.       — Определённо шо шпины, — прошамкал тот. Его нижняя челюсть была расколота надвое, и каждая половина двигалась самостоятельно. — Вы прошли череш много рештаврашый, так што шлошно шудить шо штопрошентной уверенноштью, но, думаю, не ошибуш, ешли шкашу, што вшо-таки шо шпины. Но большего от меня не шдите. Ешли бы вы пришли раньше, то я мог бы шказать, шыдели вы в это время или штояли, как отношытельно вас рашполагалша нападаюшый, но… уше нет. Шлишком много рештаврашый, — вынес он вердикт, и я кивнул, принимая ответ. Действительно, поздно спохватился, сам виноват.       Впрочем, теперь я точно знал, что нападающий был сзади. Гвардейцы не нападают сзади и крадучись, они бьют в лицо, как разящая стрела. Во всяком случае, так было до того, как среди них не появился я. Я-то бил как мне вздумается: и в лицо, и в затылок, и между ног, атакуя и контратакуя. Защитники бьют и со спины, но эти скорее полоснули бы мечом прямо по хребту или спустили бы на меня стаю своих волков. Да и их экипировка не позволяет бесшумно приблизиться. Разведка? Скорее перерезали бы сухожилия на руках и ногах, если бы смогли, а потом допрашивали бы, пока бы я не сдох. Так кто это мог быть? Всё-таки дышащий? Кто-то из своих? Кулаки непроизвольно сжались. Найду. Найду и убью.       Добравшись до Академии, я размашистым шагом гвардейца переступил порог и, погружённый в свои мысли, нечаянно сбил с ног Матильду, которая крутилась у входа. Девочка упала на пол, прижимая к себе облезшего зайца и впечалась в меня горящим от ярости взглядом. Но я уже давно ничего подобного не боялся: насмотрелся и у рыцарей Ордена Света, с боевым кличем бросающихся на меня, и у представителей Комиссариата, пытавшихся запугать меня.       — Извиняйте, — легко хмыкнул я, подхватывая её за шкирку и ставя на ноги, чем, кажется, разозлил её ещё больше. — Отвык от детей в гвардии. Проводите к ректору?       Глаза Матильды опасно сузились, а зубы, виднеющиеся в разорванной щеке, громко скрипнули от того, как сильно она их сжала, но всё же она кивнула, приглашая следовать за ней. Студенты сновали по своим делам, бросая в мою сторону нечитаемые взгляды, или даже останавливались посмотреть на гвардейца, который так неожиданно появился здесь и сбил с ног декана некромантии, а потом поднял на ноги без малейшего признака уважения. Я был уверен, что сегодня все разговоры будут только об этом.       Когда мы остановились у дверей ректора, мне на секунду показалось, что я оказался в прошлом, потому что, как и в прошлый раз, Матильда снова тихо произнесла: «Откажись». И занесла руку перед дверью, чтобы открыть её, но я перехватил Матильду за запястье и довольно грубо развернул к себе.       — Я не буду от чего-либо отказываться или на что-либо соглашаться, руководствуясь вашим советом до тех пор, пока вы не объясните мне причин, — жёстко предупредил я, потому что эта игра в загадки больше не вызывала недоумение, а только раздражала. — Или вы говорите всё, как есть, или молчите и не лезете под ноги.       Глаза, и без того горевшие огнём, разгорелись ещё сильнее, но быстро потухли, потому что я даже не вздрогнул.       — Всё верно, — согласился я. — Пугать вы будете кого-нибудь из своих студентов или подчинённых, а я, — я широко усмехнулся, — другого поля ягода.       Она хотела что-то сказать, но уткнувшись нечитаемым взглядом в мою усмешку, закрыла рот, так и не произнеся ни звука, и нахмурилась. Я отодвинул её в сторону и сам толкнул дверь в кабинет ректора, собираясь войти.       — Всё равно откажись, — громко произнесла она мне в спину, так что её услышали и я, и ректор Карвиус. Я хмыкнул и закрыл за собой дверь.       — Добрый день, ректор, — поприветствовал я.       — Матильда не отступает, как я посмотрю. — В голосе Карвиуса явно звучала насмешка. — Присаживайтесь, капитан, и вам доброго дня.       Я покладисто опустился в кресло, лениво развалившись в нём, и озвучил вопрос, который волновал меня в первую очередь:       — Мне казалось, что даже спустя время за мной останется выбор. Или что-то изменилось?       — Изменилось, — едва заметно кивнул ректор. — Рад, что мы сразу перейдём к делу. Матильда, — он указал на дверь, — как видите, желает, чтобы вы отказались. Однако на основании отчёта о наблюдении за вами в течение пяти лет ваша кандидатура пришлась по вкусу Проклятому Королю, и он уже не согласен на отказ.       — За мной следили? — нахмурился я. Перед глазами сразу пронеслись все встречи с Лили, эпизод с портретом, клинок рыцаря Ордена Света, спрятанный в углу оружейной, и та женщина, которая, возможно, улизнула из поселения, если прислушалась ко мне. Насколько хорошо за мной следили? Было ли это в отчётах? Я почувствовал, как перед глазами поднимается алая пелена, и постарался взять себя в руки. Меня бы казнили сразу, если бы это стало известно. Быть не может, что кто-то знает.       — Разумеется, — кивнул Карвиус. — Как и за всеми кандидатами, пожелавшими время на размышления. До тех пор, пока вы в Академии, вы всегда под присмотром преподавателей, а покинув её, тоже получаете личного наблюдателя. Мы ведь должны знать, как будет развиваться ваша личность и… кхм, кому мы должны будем доверить наше будущее.       Я нахмурился ещё сильнее и спросил почти на грани слышимости:       — И кто это был?       Ректор кашляющее заклацал зубами, и я догадался, что так звучал смех в его исполнении.       — Вы же не ждёте, что я отвечу? — спросил он. — Это не имеет значения.       Я скривился: я забыл, где я и с кем говорю, глупо было спрашивать. Это не гвардия, где всё было предельно ясно и понятно, здесь плелись интриги совсем иного толка. Если бы Высший Магистрат был в армии Тьмы, то именно среди них я бы искал того, кто перерезал мне горло. Потому что это было в их духе. Ладно, сам разберусь, кто там за мной бегает как собачка и строчит рапорты куда не следует. Найду и приласкаю клинком рыцаря меж рёбер.       — И что теперь? — напрямую спросил я, понимая, что так просто меня теперь отсюда не отпустят, иначе бы на стол майора не лёг приказ, подписанный Проклятым Королём.       — Теперь вы будете исключены из действующего состава гвардии, — ответил ректор. — Но останетесь в запасе.       — То есть я смогу вернуться? — уточнил я.       — Возможно, — пожал плечами ректор. — Это уже будет зависеть не от меня, а от того, как всё пройдёт.       — Что пройдёт? — не отступал я, желая знать, какого Света происходит и почему меня вырывают из гвардии, где я чувствовал себя на своём месте.       — А это вам уже расскажут на аудиенции у Проклятого Короля. — Ректор покачал головой, снова отказываясь отвечать на мои вопросы, и протянул мне приглашение. Взгляд сразу упал на моё имя и стоящую под ним печать: «Совершенно секретно». Я выругался. Выбора мне действительно не оставили. Знать бы ещё наперёд, что было в тех отчётах про меня.       На обратном пути я заскочил к Паскалю, которого решил рекомендовать на своё место. Упаси Тьма, если майор проигнорирует это моё решение и поставит кого-нибудь вроде Холка.       Паскаля в кабинете не обнаружилось, но я знал, что он скоро вернётся: в это время по внутреннему распорядку не было ни тренировки, ни ревизии, и все мои подчинённые знали, что я могу вот так заявиться, а они должны быть на месте. В комнате был только один стул, стоявший за рабочим столом, поэтому именно на него я и опустился. По столу были разбросаны бумаги с набросками стратегии в разных условиях и анализом проведённых мною сражений, попытки найти альтернативные варианты тактики в том или ином случае, и в голову забралась мысль, что следил за мной именно Паскаль, но я отогнал её. Дело было даже не в том, что я самую малость симпатизировал ему. Просто знал: не он. Здесь была крыса хитрее, которая ползала за мной ещё с патруля. А Паскаль выпустился из Академии только три года назад. Конечно, можно было предположить, что наблюдателей было несколько, но ректор упомянул только одного личного наблюдателя, и я не сомневался, что он сказал так, как оно и было. Значит один. Профессионал, а не вчерашний выпускник. Возможно, врождённый талант к слежке, как у меня к боевым искусствам? Я вспомнил патруль, встречи с Лили и как всё радовался, до чего же хорошо складывается, что никто не замечает следов наших встреч. Идиот. Как можно было так расслабиться, когда под боком у меня бродил Велок, собирающийся в разведку и не боящийся вдыхать запахи? Или это был Шелок — тот, кто следил за мной? Но у Шелока среди защитников было работы по горло, как и у меня — в гвардии. А где был Велок всё это время — я не знал. Его перевели в разведку, где он и пропал, больше я с ним не сталкивался. Но расписание дежурств в патруле я ставил таким образом, чтобы меня всегда сменял Шелок, а не Велок. Тогда следы Лили, затоптанные мною, ещё затаптывал и Шелок, который в разведку не стремился, полной грудью не дышал и не мог учуять её запаха. Возможно ли, что Велок, которого сменял я сам, не уезжал, задерживался и следил за тем, что происходило у реки? Но как тогда он следил за мной, пока он сам был на дежурстве, а я — в городе? Нет, не сходится, никак не сходится. Но с Шелоком всё же стоит поговорить: уточнить пару моментов. Если мне дадут на это время.       Размышляя, я автоматически и бездумно перекладывал бумаги на столе Паскаля с места на место. И происходило это до тех пор, пока на столе не блеснуло что-то. Я поднял взгляд, выплывая из своих размышлений. Цепочка. Потянув за неё, я вытащил из-под бумаг золотой медальон. Простой, круглый, обычный медальон, каких у дышащих было много. Но не у немёртвых. При доставке с тела немёртвого искатели снимали все личные вещи, чтобы они не мешали формироваться новой личности, не свели с ума и не вызвали острый приступ неконтролируемого гнева, после которого был хороший такой шанс превратиться в безмозглую нежить. Получить их обратно у искателей после выпуска из Академии тоже было невозможно: я пытался узнать через Гноя, кто я и откуда. Бесполезно. Искатели не вели переписи, кого и откуда они принесли, не собирали и не хранили снятых с проснувшихся немёртвых вещей.       Нахмурившись, я раскрыл медальон. На одной его половинке с миниатюрного портрета на меня смотрела улыбающаяся девушка с нежной розовой кожей, большими карими глазами и каштановыми кудрями, разложенными по плечам. На второй был юноша в морской форме, в котором я без тени сомнения узнал Паскаля. Дверь скрипнула и отворилась, и я вскинул взгляд, натыкаясь на чужой — тяжёлый, испуганный и напряжённый взгляд Паскаля. Очевидно, видеть медальон мне не полагалось.       — Заходи, — пригласил я, словно это был не его кабинет, а мой. — Если будешь долго стоять в дверях, кто-нибудь снаружи подумает, что ты тут призрака увидел, и тоже подойдёт посмотреть. А я бы обошёлся без свидетелей.       Паскаль осторожно вошёл и плотно закрыл за собой дверь. По его взгляду я видел, что он прикидывает, сколько шансов у него убить меня здесь и сейчас. Пока он медленно двигался ко мне, его руки быстро пробежали по рукоятям кинжалов, проверяя их все. И я усмехнулся, подумав о том, что Паскаль, пожалуй, тоже обошелся бы без свидетелей, только в другом смысле.       Я кинул ему в руки медальон, заставив тем самым остановиться и отвлечься от кинжалов. Всё равно мы не могли убить друг друга, а лишних дырок в теле и рыцари нам наделать могут.       — За окном, — я кивнул в ту сторону, где оно было в его комнате, — есть карниз внизу, за которым удобно прятать то, что не предназначено для чужих глаз. Ветер снаружи быстро лишает запахов любые вещи, поэтому есть хорошая вероятность, что даже разведка не учует при обыске, — серьезно сказал я уже без улыбки на губах, потому что снова думал о портрете и о том, как много известно Королю про меня. Быть может, мой перевод — это всего лишь завуалированное приглашение на собственную казнь? Но зачем? Боятся, что не возьмут в бою? Возможно.       Паскаль стоял напротив меня и молчал, глядя, как я подпираю рукой подбородок, снова погружаясь в задумчивость.       — Почему вы мне помогаете? — тихо спросил он наконец.       — Я тебе не помогаю, — ответил я, сам до конца не зная, как объяснить свои действия. — Скорее, мне просто наплевать, какие ещё цели ты преследуешь помимо тех, что ставлю перед тобой я. До тех пор, пока всё в рамках устава и регламента хотя бы номинально, можешь сюда тысячу таких медальонов натащить.       — Вы же видели, что внутри. — Он не спрашивал.       — Видел, — кивнул я. — Ну и что? — спросил я, глядя на Паскаля в упор. Видел бы он мой собственный портрет, не задавался бы такими глупыми вопросами. В отличие от меня, он был обычным человеком, моряком, а не рыцарем Света, чьё тело было освещено епископами и вообще не годилось как сосуд для нового немёртвого.       — Разве вы не хотите знать, как именно я его получил? — В каждой черте Паскаля сквозило напряжение, и я видел в глубине его глаз тихий отблеск, который готовился разгореться ярким пламенем.       — Не хочу, — безразлично ответил я, и Паскаль отступил от меня на шаг, поскольку явно ждал от меня другого ответа. — Мне плевать. Но другим это может быть очень даже интересно, поэтому носи на шее, не снимая, или воспользуйся окном, идиот. В моём кабинете прекрасный карниз, тебе сгодится. Кстати, поздравляю с повышением. — Я добрался до цели своего визита и поднялся с места.       — Вас подняли в звании или меня переводят? — спросил Паскаль, и я невесело усмехнулся.       — Нет, это меня переводят, Свет бы их всех побрал, — прошептал я, отойдя к окну. Серое северное зимнее небо и одинокие птицы в вышине. — Выбора мне не дают, только сохраняют здесь за мной место в запасе, так что ещё встретимся, но это не точно. Я потребовал у майора право самостоятельно рекомендовать кого-то на своё место и получил согласие, но всегда есть бюрократическая машина, которая вертится, как ей вздумается, — нахмурился я. — Я не смогу проследить за тем, что здесь будет происходить в моё отсутствие, но если я вернусь — ты мне всё расскажешь. И избавься от Холкса при первой же возможности. Вряд ли мне дадут убрать его из-под твоего начала, но он утянет тебя на дно, если будет и дальше крутиться среди твоих лейтенантов.       — Как убрать? — уточнил Паскаль, и я раздражённо передёрнул плечами.       — Как хочешь: пиши на него докладные, упоминай в рапортах все допущенные им ошибки, брось в рыцаря, наконец, прикрывая свою шкуру. Но избавься. И впредь избавляйся от каждого, кто будет ослаблять твою команду. Пусть идут куда угодно, хоть в мясорубку, хоть в убойный отдел, хоть в инженеры на катапульты, в защитники или в разведку, но не в гвардию, да ещё и в офицерский состав, тем более под твоё начало. И готовься сразу, что первое время будет тяжело: по старой памяти от тебя будут ждать того, что делал я. Через это прошли все капитаны, которые сначала попадали ко мне на обучение. Но с ними было проще, потому что по-прежнему был я. Тебе легко не будет. И лучше не доверяй никому. — Я обернулся и снова поймал взглядом цепочку, свисающую из сжатого кулака. За мной следили: будет ли и это тоже в отчётах обо мне? — Она всё ещё жива? — спросил я и уловил мрачный блеск глаз Паскаля, готового насмерть драться, лишь бы сохранить свои тайны при себе. — Не отвечай, я понял. — И, возвращая взгляд в небо, зачем-то добавил тихо, на грани слышимости: — Моя тоже.       Впервые я, пусть и косвенно, упоминал Лили. Впервые я мог мимолётно обсудить то, о чём долго молчал. Впервые я встретил кого-то, кто был самую малость похож на меня самого именно в этом — в тайнах.       Где она сейчас? Она выросла? Изменилась? Сильно? Она помнит меня? Добралась ли её бабушка до столицы? Они говорили обо мне? У меня было столько вопросов — и все без ответа. Я старательно учил себя не думать про неё, не вспоминать встреч у реки, но неизменно, раз за разом возвращался мыслями туда и снова был поглощён только одним вопросом: кто я, Свет меня побери, такой?       — Куда вас переводят? — спросил Паскаль, вырывая меня из потока мыслей.       — Хотел бы я сам знать, — невесело усмехнулся я.