"Принцесса-подменыш"

Наконец-то! Это та мысль, с которой Тилли с наслаждением проснулась утром, разморённая и счастливая. Наконец-то они спали на кровати! На тахте, но плевать — раз есть одеяло и подушка, значит это кровать. Не на полу! Не под полом! Не на земле! Не под водой! Не в луже! На мягкой, приятной кроватке! Хотя Кейтилин бы поспорила с её мягкостью, но Тилли, всю жизнь ютившаяся на топчане и голых досках под тонким слоем соломы, могла сполна насладиться всеми удобствами, что представляла ей мебель. Она грешным делом даже подумывала поспать ещё подольше; может, до полудня… Ну нужны они этим людям, что ли? Зачем? Они их и так пустили, теперь задача девочек — не мешаться под руками! И под ногами желательно тоже. Впрочем, было ли это утром — то, что видела она? Пасмурно, светло, но свет этот сероватый, блёклый — кто знает, это рассвет? День? Сумерки? По такой погоде не угадаешь. Вероятно скоро пойдёт снег — или уже идёт. Стекло потрёскивало — дождь? Или просто очень холодно? Как же Тилли ненавидела осень. Особенно такую — когда и золота листьев нет, и снега, и вообще всё пустынно и мрачно. Почему круглый год не может быть лета? Да, земли после коров должны отдыхать… но она же, Тилли, не отдыхает! Она же работает как проклятая! Так почему бы и земле не постараться? Феи наверняка могли бы что-нибудь с ней сделать! Да… феи. Повернув голову, Тилли увидела, как беззаботно дрыхнет Кейтилин. Проклятье, и не уйдёшь никуда — разбудишь. Ну и плевать, пусть спит, Тилли жалко, что ли. Наоборот, хорошо поваляться и ни о чём не думать. А всё же она жутко хорошенькая. Златоволосая, лицо такое правильное — Тилли никогда таких не видела. Она же беднота, и лица видит соответствующе — у кого нос картошкой, зубов нет, глазёнки мелкие, уши торчат… а у этой всё как надо. И высокая такая, и выглядит хорошо. Не то что Тилли с её тощим всем и острыми коленками. И кожа у неё смуглая, почти чёрная. Кому такое понравится? Хотя, с другой стороны, папа же женился на маме. И хорошо женился, держался за неё до последнего… пока не умер. Да уж. Даже таким замечательным утром, как это, никаких весёлых мыслей в голове так и не появляется. И настроение, которое изначально было такое светлое, такое замечательное и радостное, испортилось почти безвозвратно. Надо ещё поспать. Тилли засыпала и просыпалась ещё раза три… а, может, четыре… пока не почувствовала, как Кейтилин приподнялась над постелью. Распахивает глаза — и Кейтилин с золотыми (а, может быть, просто белокурыми) волосами склонилась в неудобной позе над ней, пытаясь встать с кровати. — Ох, прости, — смутилась златовласка. Тилли вся сморщилась: кончики её волос щекотали девочке скулы. — Я вовсе не хотела тебя будить! Поспи ещё немного! — Да я уже давно проснулась, — лениво отозвалась подруга, проваливаясь вглубь подушки. Лучшее состояние на свете. — Ну что, пойдём завтракать? — Ты не знаешь, сколько сейчас времени? — Откуда? — Может быть, сейчас середина рабочего дня… — И что? Нам есть не нужно? — Нужно, конечно… — Ну вот и пошли! Тилли вскочила с постели и вдруг пристыженно покраснела, вспомнив, что сегодня первый день, когда Кейтилин видит её раздетой. Вообще-то какая разница, Тилли и при парнях переодевалась… но парни — это парни, а Кейтилин другое. На неё и так-то смотреть больно, особенно когда сама страшилище, а уж в одной ночной рубашке… Но, тем не менее, оделись. Стало теплее, хотя покидать нагретое место с одеялом — та ещё мука. Вышли осторожно за дверь; с первого этажа слышался шум. Тилли никогда прежде не была в типографиях, но безошибочно могла определить механический звук машины — это уже не ручная работа, конечно. Интересно, чем они занимаются там? Просушивают, проверяют, печатают? Ну вот пойдут и увидят. — Как-то неловко… — Ай-й-й, ну тебя, жрать хочу! И Тилли решительно направилась вперёд, громко топая ногами в ничуть не порвавшихся (волшебных!) туфельках по лестнице. Там, где вчера они видели голые станки, уже работали люди, молодые парни и девушки. Девушек Тилли особенно не ожидала увидеть: эти штуки выглядели солидными, опасными и как будто не предназначенными для женщин. Впрочем, кольнуло её неприятное воспоминание, она вон тоже у мастера хотела работать, а её не брали, потому что девчонка, волосы сожжёт… Женщины и мужчины давили прессами, раскатывали бумагу непонятными для Тилли трубками, занимались, кажется, набором, переплетали, вообще делали всё на свете, пока девочки беспомощно бродили между залами, как потерянные. Наконец они нашли одного из вчерашних усатых мужиков: у того ещё был красный шейный платок с табачными пятнами. — А, проснулись, — сказал он бодро, хотя в этой бодрости ощущались удивление и раздражение. — Ну, хорошо. Вы поедите, Террик вас проводит, а потом… — Он запнулся. — Мы могли бы вам помочь, — неожиданно сказала Кейтилин, и Тилли чуть не поперхнулась. Помочь! Принцесса! Ага! Может, ещё рабочую смену отработаем?! Уж если и сбегать из города, так чтобы не горбатиться где-то ещё!!! — О, хорошо, — с уважением произнёс мужчина. — Вы ж в печати не работали небось? Ну ничего, руки всегда нужны. Вон там столовая, потом идите сюда, Мелекин научит вас мыть формы для печати. — Хорошо! — Кейтилин сияла, как будто бы ей прямо сейчас предложили корону — хотя ЭТО НЕ БЫЛА КОРОНА! Это было мытьё вонючей формы для печати в какой-то заштатной типографии! — Обещаю вам, я вас не подведу! Ну же, Тилли, пойдём поедим! Тилли уныло последовала за подругой. Она старалась всем своим видом показать, как же ей не нравится происходящее — и ей это отлично удавалось! Вот только Кейтилин этого не видела… Нет, конечно, типография — это здорово. Если бы Тилли из фабрики предложили перебраться в типографию, она б визжала от восторга: платят там больше (хотя не намного, но хоть смены такие же, двенадцатичасовые), а ещё не надо подыхать от жара печей и вони углей. Но! Но сейчас-то она странствует с самой принцессой! И она, эта самая принцесса, дура, чёрт её дери, златокудрая своими руками хочет мыть формы для какой-то там печати! Да что с ней не так?! Тилли дулась даже когда они прошли в столовую — довольно, кстати, просторную для такого помещения — им там дали даже вкусную (хотя не самую великолепную) еду — какую-то кашу с мясными рулетиками, и они уселись есть. Кейтилин лучилась сиянием, как будто прямо сейчас готова была вознестись и стать королевой фей, а не ела где-то… непонятно где. — А всё-таки, как хорошо, — произнесла довольно Кейтилин. — У нас есть работа, мы можем оправдать то, что мы среди людей. Послушаем их, узнаем о городе побольше, а не только от фей. Здорово же, правда? Тилли уныло ковыряла рулетик. Ну да, ну да, узнают побольше. Ага. В какой-то типографии, где они будут батрачить за здорово живёшь, ни с кем словом не обмолвившись. Конечно, Кейтилин ни разу не работала, но голову-то можно включить, хоть раз! Ай, да что с ней говорить. К тому же, кольнуло вдруг девочку осознание, вот что плохо. Лунный месяц подходит к концу, а значит… Может ли Паучий Король догнать её в городе? Может ли дотянуться своей паутиной до неё? В городе полно фей. Достаточно их попросить… Но они, кажется, оторваны от леса. Живут себе и живут, сами по себе. Но — неужели она думает, что ему не хватит могущества дотянуться до неё? А раз так, то какой смысл вообще бороться, хоть за что-то? Она надеялась, что, когда они придут в город, всё сразу станет хорошо. Кейтилин вернут корону, а Тилли проживёт остаток отпущенных ей дней в роскоши и довольстве. А выходит… Да ну его. Ну это всё. Рулетик ощущался совсем невкусным. *** Кейтилин хоть и дура, а работала бойко, в отличие от Тилли. У Тилли руки были как из одного места: уронит, воду прольёт, сама измажется… ну потому что работать не хочет. Вообще. А Кейтилин вон как носится — лучше любого мальчишки с фабрики: конечно, штампики берёт двумя пальчиками, морщится — а ведь поди ж ты, всё равно справляется. И аккуратно причём. Настроение у Тилли совсем испоганилось. Ещё хуже белоручки оказалась. Впрочем, какая разница. Никакой разницы нет. И вообще всё это смысла не несёт, ни малейшего. — У меня руки загрубели, — вдруг захныкала Кейтилин. Внутри у Тилли стало немного лучше. Ну не такая уж она и идеальная, принцессочка эта. — Да подумаешь, — важно отозвалась она. — Привыкай, это работа. Вот смотри, что тебе надо… И только потом, когда уже всё было перемыто, до Тилли вдруг дошло, что это Кейтилин, лиса такая, притворилась, будто бы капризная и жалостливая, лишь бы настроение Тилли поднять. Вот коза! Надо было по башке её этим самым штампом стукнуть. А всё равно хорошо. Ну и плевать, что это было подло и не по-дружески. Зато настроение такое хорошее, такое… лучше, чем было. — О, молодцы, справились, — отозвался чубатый парнишка; в рубашечке, хотя и перепачканный, франтик, фу-ты ну-ты. — Вот вам ещё… — Да вы совсем голову потеряли! — взорвалась моментально Тилли. — Знаете, кто мы?! — Да никто, никто, — перебила подругу Кейтилин. — Давайте сюда… — А мне вот теперь интересно. — Мальчишка гадко улыбнулся — ну или, может, Тилли только показалось, что гадко. Хотя по такой роже кирпич плачет. — А кто вы? — Штампы моем, — угрюмо отозвалась Тилли, ястребом глядя на Кейтилин. — А-а-а, ну это, конечно, должность почётная. — Гад находил удовольствие в том, чтобы смеяться над ними. — Это, конечно, все медали дать надо. — А тебе работать не надо? — раздался голос со стороны, и мальчишка убежал. Ну ему… дорога туда. А вот на Кейтилин Тилли обиделась окончательно. *** Обед был как у всех, и девочки сидели в компании всех прочих рабочих. Хорошо кормили — хуже, чем у фей, но лучше, чем Тилли могла сама себе организовать на фабрику. Мяса, конечно, никакого нет, зато картофель битый, рыбка кусочками, фасоль — всё, как у людей. Маме бы такое… сестра обойдётся. Ну ладно, Жоанне тоже можно, но чуть-чуть. Вспомнив маму и Жоанну, Тилли незамедлительно затосковала. Как они сейчас, в зачарованном городе? Плачут по ней? Да точно плачут, хотя, конечно, всегда были готовы к этому. Не одна так другая, не Тилли, так Жоанну бы кто… съел. Или сосватал. Или просто сгинула в глухой чаще Гант-Дорвенского леса. Грустно это и горько. А она тут сидит… жрёт. Как будто им помощь не нужна. — Хорошо справляетесь, девчонки! — подошёл усач в платочке: тот, который им работу дал. Тилли тут же напряглась: чё, ещё припряжёт? Ну уж нет! Пусть Кейтилин хоть в лепёшку разобьётся — Тилли больше работать не будет! — А бумагу попускать не хотите? — Хотим! — тут же отозвалась Кейтилин; Тилли не была довольна, но пускать бумагу… Звучит получше, чем формы мыть. Повышение, что ли? За полдня? Странно это. — Это хорошо, что хотите. — Это бородач сказал, в кепочке. Переглянулись так, хитро-хитро, словно затевали что-то. — А ты, — посмотрел он на Тилли, — на печати можешь стоять. Только там аккуратность нужна. Справишься? — А чего это вы нас разделяете? — напряглась моментально Тилли. Это не было хорошо. Тут явно стоит какой-то план. И… почему это Тилли должна на печати стоять, а не бумагу пускать?! — А где рук не хватает, там и подтягиваем! — не моргнув глазом, молвил усач в платочке. Тилли прищурилась: бойко, собака, нашёл оправдание, и не подкопаешься! Она же понимает, что всё это неспроста! — Ешь давай, а то прохлопаешь. Тут клювом щёлкать нельзя, Террик всё сожрёт, глазом не моргнёшь! — Чего я-то? — отозвался тощий парень, чей затылок едва потолка не касался; раздался смех, но жиденький. Послышались шутки, мол «рожа протокольная, даже на рыбьи молоки не наработал», разве что за усы не дёргали — не за что. Эта атмосфера как-то расслабила Тилли; она-то краем глаза поглядывала на усача, а сама подхихикивала — ну правда смешно, вон у него лишний пирожок лежит. С луком. Всё-таки что этот патлатый хочет в уши Кейтилин напеть? Явно же что-то хочет. Ох, только бы Кейтилин не повелась на его слова! *** Кейтилин и сама понимала, что этот человек явно собирался с ней поговорить. Она обратила взгляд на его внимание ещё когда впервые встретились; это было не внимание стареющего жениха, о нет, и как хорошо, но это было внимание человека, имеющего какое-то подозрение. Он казался весёлым и расслабленным, но в основе этой вальяжности пряталась мысль, сжатая, как пружина, которая ждёт своего времени, когда придётся раскрыться и выкинуть механизм наружу. Вот и сейчас он, указывая ей, как правильно натягивать бумагу на пресс, прятал за взглядами и словами некую мысль, которой просто не давал ходу — словно сознательно её интриговал. Или просто не считал, что девочка это поймёт. — А всё-таки, сходили к Бригитте Табрэм? — выдал он мимоходом. — Нет, — не думая, ответила Кейтилин. — Не было возможности. К тому же я много плохого слышала о ней… — В городе много о ком плохо говорят. — Не разжимается пока пружина, не выскакивает. Ходит вокруг да около. А бумагу пускать Кейтилин понравилось! Правда, пальцы сушит. — Хотя, кем бы она ни была, то вряд ли похожа на тебя. — Внешность наследуется неочевидным способом. — Кейтилин рассердилась: он что, хочет поймать на лжи дочь лекаря?! — Никогда не знаешь, пойдёт ли ребёнок в отца, мать, прародителей или далёкого-далёкого предка. А на дядь с тётями племянники вообще непохожи. — Знаешь, у тебя так хорошо получается работать… Хочешь посмотреть на чудо? «Если полезет — ударю и заору, — подумала Кейтилин. — А ещё Тилли позову. Она-то точно, с её проклятием, справится». Мужчина открыл дверь в тёмную комнату. Кейтилин выразительно стояла, не желая туда заходить, но всё же кое-что привлекло её внимание — странный запах? висящие листы бумаги? Она, незаметно, насколько это было возможно, спрятала в глубоком кармане юбки ножик для бумаги и только после этого она нырнула за дверь. Зрелище того стоило. Воняло несусветно — и запах шёл от ванночек, в которых лежали большие пласты бумаги. Так же можно было разглядеть в темноте странные, невероятно натуралистичные изображения в крепких рамках. Так рисовать не может ни один человек, это было просто невероятно! На этих картинах были люди — коричнево-белые, да, но реальные, живые люди, лишённые даже малейшей условности карандашного рисунка! — Что это? — спросила Кейтилин, разглядывая картину с господином в очках (очки! Настоящие очки!). — Подтверждение того, что ты не фея. Кейтилин непонимающе повернула голову. — Городские феи привыкли и адаптировались к металлу, — заговорил усач, щипцами доставая лист бумаги из ванночки и кладя его на стол с рамками. — Они всё ещё не могут его касаться, но им не так болезненно находиться с ним рядом. Знаешь, что они всё ещё не выносят? — Серебра? Но… — Да, это серебро. Это эмульсия азотнокислотного серебра. Новая технология, индивидуально нашего предприятия. — Усач открыл плотно закрытые жалюзи и приложил бумагу к стеклу, затем закрыл обратно. — Не всё ещё оптимизировано, мы ещё пока не очень представляем, как с этим правильно работать… — Тут он улыбнулся. — Но я рад, что ты нам не лгала. — А если бы лгала? Какая разница? — Пойми меня правильно, я верю, что ты со своей глазачкой чего-то не договариваешь. Это твоё дело. Но, пойми меня правильно, встретить истинного человека в городах, переполненных феями — большое достижение. — А можно быть неистинным человеком? — Вернёмся к работе? Они пришли обратно к станку. Там было шумно, так что получалось разговаривать с трудом; но, вероятно, это вызывало меньше подозрений, чем беседа наедине в тёмной закрытой комнате. Хотя — чего он пугался, тут же все свои? — Хороший у тебя вопрос. Он верный и касается сути. Можно ли быть неистинным человеком? Вот ты как думаешь? — Мне кажется наоборот, глупый вопрос. Либо ты человек, либо нет. — А дети, рождённые от фей? Они кто? — Феи не могут размножаться без человеческой помощи. Разве что друг с другом, да и то не все. — Но ты же знаешь о невестах-феях? Да, это Кейтилин знала. Миллионы и миллионы сказок про то, как юноша без талантов, но с хитростью выманил себе красавицу-жену из фей и заточил в своём доме под невыполнимые требования. Девочке всегда казалось, что это скорее такая мечта, фантазия о той, которая и прелестна и не стареет, и слова поперёк не скажет. Но, может, Тилли в этом лучше разбирается… — Разве от них бывают дети? — О-о-о, только от них и бывают. Остальные феи, ты права, не могут размножаться с людьми. — Усач с шумом повернул ручку. — Только вот какая штука: люди могут… но люди не хотят. У них нет такой возможности. Или по глупости — ну, всякое же случается. Делать детей — занятие нехитрое… — Я не планирую этим заниматься до свадьбы, если вы об этом. И давайте прекратим разговор. — Ты меня извини, я не хотел обидеть. — Удивился: похоже, и правда не хотел. — А ты серьёзная девочка. Хорошо, что у нас появляется всё больше и больше серьёзных людей. Жаль, не у всех такой подход… — И поэтому они меняют человеческих детей на фейских подменышей, и фей, соответственно, становится больше. — Да. Да! — Лицо усача было хитрым и довольным, как у нашкодившего ребёнка. — Вот, ты маленькая, а уже всё прекрасно понимаешь. — Я просто не вижу разницы… Фейский подменыш тоже в какой-то степени становится человеком. — Но он не человек, в том-то и дело. Все хотят быть людьми, и феи в особенности. Но они не могут. И даже если утрудятся и оставят своих детей вместо похищенного дитя, это всё равно не будет человек. — Всё ещё не вижу проблемы. — Ты не замечала, что они нездоровы? Неумны? Не способны к обучению? К работе? Хотя потомство иногда они оставить могут, и даже с человеческой девушкой… или мужчиной. Но будут ли это люди? «Понятно», — подумала Кейтилин, и ей стало невыносимо гадко. Вот что значит в его словах «истинный человек». Гадость, гадость немыслимая. — Иногда особенности этих детей привлекательны… чаще, впрочем, нет. — Да-да, золотые волосы. — Вероятно, ты много раз сталкивалась с такими подозрениями? — Впервые. Обычно феи спрашивают меня, как я могу быть таким прекрасным человеком. Наш Гант-Дорвен — дикое местечко. — Но твоя сестричка уж точно. — Что могу сказать… Глазачей не любят. — Да, пренеприятный стереотип. Впрочем, объяснимый: глазач может стать таковым только от сношения с феей и никак не иначе. — То есть он тоже не вполне человек? — Когда ты находишься на грани между миром фей и людей, сложно сохранить человечность… «Я не могу, — в бешенстве размышляла Кейтилин, выполняя свою работу настолько безупречно, насколько она на это вообще способна. — Мне надо отмыться. И не от чернил вовсе». — Конечно, Гант-Дорвен пропадёт… но и Денбишир исчезнет. Если только, — усач вздохнул. — Если только не появится истинная принцесса. Та, которая была рождена человеческой женщиной, а не возникла от подброшенного полена. Кейтилин, сославшись на усталость, отпросилась подышать свежим воздухом. «Когда рабочий день закончится, — думала златовласка, смотря на иссушенные дрожащие пальцы, — я схвачу Тилли и мы немедленно уйдём отсюда». Но куда? Ведь их всё ещё продолжала искать полиция города… Положение ощущалось всё более и более критическим. Кейтилин была готова разреветься: в который раз за последние три недели она не знала, что делать.