Стальные Крылья

      Реверанс в сторону одного замечательного фанфика в двух частях. Лапы прочь от Дёрпи, убийцы малолетние!

      Пробуждение было резким, как понос, и внезапным, как приезд линейного контроля [1]. Казалось, ещё секунду назад я пыхтел рядом с приземлившемся на площади фургоном, а уже через секунду я обнаружил себя лежащим в тёплой, ярко освещённой комнате. Подняв голову, я обнаружил, что лежу на большой больничной кровати, и почему-то поперёк неё. В голове было сухо и звонко, словно в рассохшемся старом дереве, и мне с большим трудом удалось поднять голову, чтобы посмотреть перед собой… Передо мной кто-то был. Тело какого-то пегаса развалилось на соседней кровати, сонно разглядывая меня через прищуренные веки, словно он безуспешно пытался вспомнить, кто же это перед ним…              Внезапное узнавание заставило меня подскочить в воздух. В зеркале, установленном рядом с кроватью, отражался я, я сам. Вернее было бы сказать, новый я. Из глубины зеркала, чёрными испуганными глазами, на меня смотрела небольшая пятнистая кобылка. Шоколадного цвета шкурка пестрела большими, неровными пятнами бежевого цвета. Бежевыми были грудь, живот и попа, оба крыла и левая нога, чуть ниже колена. Бежевыми были даже лоб и мордочка, создавая впечатление какого-то рваного трико, натянутого на всё тело. Грива и хвост были заплетены в перемежающиеся чёрные и белые косички, а на правой задней ноге по-прежнему позванивали два золотистых браслета. И как я только не посеял их во время всех перипетий? Изогнув шев этой ю, я поднёс ногу к самому носу, но так и не смог понять, как эта поняша смогла их нацепить. Ни на одном из них не было видно и следа какого-либо замка, и даже при всём моём желании, я не смог бы избавиться от них без посторонней помощи. Спустившись с кровати, я осмотрел себя со всех сторон и тихо застонал. Крылья, и раньше вызывавшие удивление у других пони своими размерами, явно решили меня доконать. Я не знаю, когда и как это произошло, но… Крылья были огромными. Наружный сгиб крыла доходил мне практически до груди, в то время как маховые перья полностью могли спрятать мой хвост. Чтобы полностью развернуть и помахать ими, мне пришлось выйти на середину комнаты, дабы не задеть ничего нужного и полезного в хозяйстве незнакомого для меня места. Однотипные кровати и занавески, а главное – запах, говорили мне об одном – я явно находился в больнице. В комнате я был один, пустующие койки выстроились в шеренгу вдоль стены, поэтому мне не составило большого труда отыскать место для собственного осмотра. Неконтролируемые изменения в организме пугали меня больше всякой нечисти и чо́рных вихрей, поэтому я раз за разом раскрывал и складывал крылья, пока не убедился в их полной «работоспособности».              – «Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете для такого рода разминки?» – раздался сзади меня озабоченный голос. Пискнув от неожиданности, я пулей влетел под одеяло, словно пойманная голышом перед зеркалом школьница. К сожалению, не всё тело поместилось под него целиком, оставляя мою драгоценную филейную часть на всеобщее обозрение. «Хрен с ней, главное – голова спрятана…». Через какое-то мгновение, я жутко пожалел о подобном пренебрежительном отношении к собственным тылам – в мою попу, как всегда в таких случаях, внезапно впилось что-то острое.              – «ААааааааааййййй!!!!» – огласил палату мой… писк. Да, именно писк – сведённые от ужаса голосовые связки отказывались выдавать что-либо кроме пищания умирающей мыши. Это было… обидно! Даже оскорбительно, учитывая тот голос, к которому я привык за свою жизнь!              – «Ну вот, не так уж и больно было, правда?» – вновь раздался тот же голос. Высунув голову из-под подушки, я увидел белую земнопони с короткой розовой гривой и хвостом. На её голове красовалась небольшая белая шапочка с большим красным крестом. Такой же крест был виден и на её бедре, а бейджик [5], прицепленный липучкой к белой шкурке, оповещал о том, что потренироваться в дартс со шприцами решила никто иная, как медсестра Редхарт из госпиталя Понивилля.              – «А зачем это?» – всё ещё жалобно пропищал я, делая попытки закопаться в кровать подальше от медсестры, с таким прискорбным энтузиазмом относящийся к своей работе. Надо будет что-то сделать с этими паническими атаками – не мог же я каждый раз пугать подкравшихся к моему филею вражин грозным писком. В следующий раз надо будет запинать обидчика до смерти, но главное – не уписаться перед этим от страха.              – «Это всего лишь витамины, которые тебе назначил наш доктор. Миссис Беррислоп сказала, что ты несла фургон от Хуффингтона, поэтому тебе просто необходима медикаментозная поддержка. Я не знаю, где находится эта деревня, но поднять целый фургон…» – она с сомнением покачала головой, набирая очередной шприц – «Хотя я впервые вижу такие огромные крылья. Может, в них всё дело?».              В очередной раз расправив крыло, я чуть не смёл с прикроватного столика поднос с лекарствами, за что удостоился очередного укола и неодобрительного ворчания медсестры Редхарт.              – «Да я, в общем-то, тоже…» – задумчиво признался я, глядя на своё крыло. Раз уж я не мог избежать болезненных процидурок – стоило отнестись к ним философски. Однако в отместку, я решил вывалить на медсестру ворох накопившихся у меня вопросов.              – «Скажите, а как там Дед… То есть, Санни Беррислоп? Он поправится? Какой диагноз? Это чисто пневмония или присоединилась кардиальная патология? Когда я смогу его увидеть? Можно прямо сейчас?» – затараторил я, стараясь успеть между очередными уколами. «Уй! Да что они, решили в меня все запасы витаминок внедрить? Лучше бы апельсин предложили…».              – «О нём уже позаботились. Хорошо, что вы успели доставить его сюда. Ещё бы немного…» – она озабочено покачала головой и взяла что-то с подноса – «Я не скажу тебе его точного диагноза, но ему придётся задержаться у нас надолго. В отличие от тебя…».              Очередной шприц воткнулся в мою многострадальную задницу, заставив меня стиснуть зубы и зашипеть – копыто у сестры Редхарт было тяжёлым и, как мне показалось, уколы явно не были её коньком.              – «Тем более, что у тебя и так будет много забот» – закончив экзекуцию, она принялась собирать свой поднос – «К тебе уже приходило много пони, пока ты спала, и ещё тебе предстоит довольно важное посещение».              – «Миссис Редхарт!» – озадаченно окликнул её я, в тот момент, когда, сложив шприцы и вату на поднос, она собралась выходить из моей палаты – «А кто собирается меня посетить?».              – «Мы ожидаем прибытия нашей возлюбленной принцессы Селестии. Сегодня утром её ученица, Твайлайт Спаркл, приходила предупредить тебя, но, не дождавшись пробуждения, ушла. Это большая честь!».              Сказать, что я был ошарашен – не сказать ничего. У меня буквально всё упало!              – «Ну-ну-ну, дорогая!» – снисходительно усмехнулась Редхарт, видимо, довольно верно истолковав выражение на моей морде – «Как я уже сказала – это большая честь. Поэтому постарайся подготовиться и выглядеть как можно лучше в глазах нашей принцессы. И не тушуйся ты так – она очень добрая и мудрая».              Ага. Добрая и мудрая. Хрен знает, как там было в оригинале – сам мультфильм, вокруг которого звонила во все колокола добрая треть сети, я даже не смотрел, ограничившись фанфиками и околофанатским творчеством. И судя по этому самому творчеству, встреча с принцессой, носящей прозвища «Молестия» и «Тролестия», априори не могла сулить мне ничего хорошего. Нужно было срочно найти больше информации до того, как я попаду под раздачу от сиятельных особ этого мира!              – «И когда же венценосная правительница почтит меня своим животворным присутствием?».              – «Завтра вечером» – буркнула медсестра, выходя из палаты, оставляя шутку неоценённой. А жаль…              Перед тем, как вновь залезть в постель, я ещё раз повертелся перед зеркалом. Грива, раньше заплетённая в десятки чёрных и белых косичек, теперь была наполовину распущена, свисая засаленными неопрятными прядями. «Надо будет узнать, как они тут копытами волосы расчёсывают» – подумал я, снова проваливаясь в сон.              Проснулся я поздно, когда за окном, освещаемая краешком восходящей луны, царствовала зимняя ночь. Поразительно, сколько света исходило от ночного светила, своими размерами нисколько не уступавшему солнцу. Я долго лежал, нежась поперёк тёплой постели и без всякой цели рассматривая узорчатый зелёный потолок, большие жёлтые плафоны люстр, больничные кровати с гипертрофированными спинками из ДСП, словно сбежавшие с плакатов одной шведской компании. По счастью, они пустовали, и никто не запрещал мне тихо наслаждаться тишиной в полном одиночестве. Такое состояние не было для меня чем-то необычным – каждый раз, просыпаясь под вечер после бессонного суточного дежурства, я хотел только одного – чтобы меня оставили в покое. Чтобы никто не лез со своими охренительно важными проблемами, чтобы не было слышно человеческой речи – только я и тишина. Хотя бы на время. Я знал, что подобные чувства испытывает большая часть моих коллег, поэтому не особенно волновался по поводу этих мелких приступов социопатии, считая их неким компенсаторным механизмом собственной психики. «Вот и домечтался!» – подумал я, почувствовав, что где-то по бокам, под одеялом, тихо пошевелилась моя новая пара конечностей. Они вновь располагались на моём законном месте – на подушке и в ногах кровати, оставляя меня валяться строго поперёк койки. Я даже заподозрил в этом особо циничную шутку медперсонала, но, вспомнив ошарашенную мордочку белой пони, отбросил эту идею. «Ладно, спишем на происки демонических энергий, пронзающих этот мир, и бороздящих… бороздящих…» *зевок*… «большой театр…».              Хоть лежать под одеялом и было крайне приятственно и кейфово [2], но мой живот придерживался крайне консервативной политики, предпочитая получать пищу если не по часам, то хотя бы раз в сутки. Поэтому, стряхнув сонную дремоту, я выволокся из своего тёплого гнёздышка в поисках чего-нибудь, что можно было бы сожрать. В палате ничего съедобного не обнаружилось, и мне пришлось отправляться в поход по больнице. Я твёрдо постановил себе на обратном пути прихватизировать ещё пару одеял и подушек, чтобы сдвинуть вместе пару коек и тогда уже наверняка показать этим гипертрофированным отросткам на моих боках, как надо спать.              Но долго размышлять о еде мне не пришлось. Выйдя в коридор, я почувствовал тонкий, но узнаваемый запах, волнами проходящий по коридору. Сладковато-кислый, тошнотворный, это был запах гниющей плоти. Он исходил откуда-то издалека, накатываясь неожиданно, волнами, и сопровождался странным, очень странным звуком, от которого по моей спине начинали бегать табуны мурашек. Шуршание и чавканье влажного песка приходили мне в голову каждый раз, когда очередная волна вони докатывалась до меня. «Подозрительно. У них там что, лепрозорий [3] на ночь не закрыли, что ли?». Собравшись с духом, я двинулся в путь по спящей больнице. Очередной полутёмный коридор огибал всё здание, заканчиваясь небольшой приоткрытой дверью, из-за которой и исходило разбудившее меня зловоние. Прислушавшись, я услышал странные шуршащие звуки, а затем – тихий, на грани слышимости, стон. И именно этот стон заставил меня забыть любую осторожность, и вновь, как и в прошлой жизни, толкнуть очередную дверь.              Задержав дыхание, словно пловец перед входом в воду, я вошёл в полутёмную палату. Небольшая комната была скудно освещена слабым светом ночника, стоявшего на тумбочке в изголовье установленной в углу больничной кровати. Я охватил взглядом всю комнату в попытке понять, где же находится источник столь странных звуков и запаха, как вдруг, я услышал негромкое, отчаянное *буэ-э-э-э*, раздавшиеся с прячущейся в тенях кровати. Пошевелившиеся тени обозначили неявную фигуру, лежавшую на койке. Она вновь издала протяжный рвотный звук и затихла, вновь издав тихое пересыпчатое шуршание. «Это странно. Как я мог услышать его в своей палате?». Двинувшись вперёд, я твёрдо решил подойти поближе…              На кровати, полуприкрытая тонкой простынёй, лежала пони. Наверняка это была кобылка, судя по клокам длинных, свалявшихся волос, лежавших на подушке вокруг её головы. Искажённая гримасой боли мордочка блестела от пота, тонкие высохшие ноги, лежавшие поверх простыни, подрагивали и сгибались в приступах боли. Подёрнутые мутной дымкой, полуприкрытые глаза тускло блестели в свете ночника, словно глаза свежего трупа. Тяжёлый запах, тонкой струйкой просачивавшийся в коридор, мощной волной ударил в нос, стоило мне только приблизиться к кровати. Сладковато-тошный, этот запах был мне знаком. «Рак. Терминальная стадия. Не помочь».              Её голова и шея по-прежнему оставались в тени, даже когда я подошёл к ней вплотную. Окно на другом конце комнаты открывалось простым поворотом ручки, но я, с болезненно-профессиональным любопытством, приблизился к её постели. Не каждый день увидишь умирающего от рака пони… С каждым шагом я всё яснее слышал настороживший меня странный звук – похожий на влажное чавканье мокрого песка, он явно исходил от изголовья кровати больной.              Подойдя к кровати, я приблизился к мордочке пони… и тот час отшатнулся. Запах гнили и разложения ударил в нос с такой силой, что я надолго закашлялся и принялся растирать слезившиеся глаза. В расступившихся тенях я увидел страдающую пони. Это действительно была она – светло-серая пегаска, тяжело двигавшая по простыне маленькими облысевшими крылышками. Своим видом напоминая ощипанные куриные крылья, культяшки слабо двигались по простыне, оставляя на ней остатки серых перьев, которые, закручиваясь, спадали с кровати на пол. Так вот откуда взялось ощущение лёгкого похрустывания под копытами – я шёл по устилавшим пол палаты выпавшим перьям. Почему-то эта мысль отозвалась грустью в моей душе, и я вновь приблизился к пегаске.              Моё внимание привлекли тени, окружавшие её изголовье. Даже в рассеянном свете ночника, они, казалось, только сгущались, не позволяя увидеть изголовье кровати, на котором неподвижно покоилась голова пегаски. Обойдя больную, я так и не понял, что же отбрасывало такую странную тень. Ходя вокруг кровати и разглядывая эту странную аномалию, я заметил, что в комнате стало гораздо светлее – полная луна, вся в чёрных щербинках кратеров, выглянула из-за разошедшихся туч. Лучи зыбкого лунного света медленно поползли по палате, постепенно выхватывая из полумрака кровать с беспокойно ворочавшейся на ней пони. То скрываясь за тучами, то выныривая из них вновь, луна, наконец, вскарабкалась на ночной небосклон, и свет её полностью осветил комнату.              С моих глаз словно сдёрнули тёмные очки – столь неожиданным и резким был этот переход. В серебрившемся свете луны я мог ясно видеть, что же происходило в этой палате, и увиденное заставило меня содрогнуться от ужаса. На залитом лунном свете кровати судорожно металась лысая пегаска. На её голове, оплетя чёрными жирными отростками мордочку пони, восседало нечто. Странное создание, похожее на жирный, лоснящийся мешок, запустило толстые шлангообразные конечности в ноздри и уши поняшки, крепко удерживаясь с их помощью на её затылке. Периодически, эти щупальца начинали гнусно пульсировать до тех пор, пока тугой холмик не прокатывался под шкурой каждого из щупалец, доставляя что-то от пони к этому существу. Бедняжка начинала метаться по постели, её рот открывался в бесплодных рвотных позывах, глаза широко раскрывались, и зрачки, до того косившие в разные стороны, сходились к самой переносице. Наконец, каждое из щупалец доносило до паразита порцию его «еды», и поняша облегчённо откидывалась на подушки, стараясь не двигать головой. Мерзкий запах усиливался, и существо начинало удовлетворённо ёрзать по голове больной, издавая тот настороживший меня влажный шорох.              «Ах ты ж с-с-сука!».              Не отдавая себе отчёта о происходящем, я бросился вперёд и обхватил копытами голову пони. Она слабо трепыхнулась, когда чёрные щупальца попытались плотнее обернуться вокруг её головы – паразит явно не собирался сдаваться без боя. Но было поздно – стремительными, отработанными движениями я завёл копыта между головой пегаски и петлями чёрных щупалец. «Словно тройной приём Сафара. Только вверх ногами» – подумал я – «Копыта к углу нижней челюсти… Наверх… Заводим под щупальца… Передвигаем к глазам… И вуаля!». Щупальца, прижавшиеся к моим копытам в попытке поглубже залезть в ноздри пегаски, были мерзкими не только на вид – теперь, когда они касались моих передних ног, я с содроганием ощущал пробегающие по шерсти тысячи песчинок, словно тварь состояла из мокрого, чёрного песка… Или порошка. «И эта hren' оттуда же? Да что у них тут, naher, творится-то?!».              Изогнувшись, я забросил сначала одну, а затем и вторую ногу на кровать, полностью сев на живот пони. Рвотные позывы пегаски возобновились, но с этим я ничего не мог поделать, и сосредоточился на более важной задаче. Медленно, плавно, я принялся разводить копыта в стороны, вытягивая сочащиеся гноем щупальца из носа пегаски. Мерзкий запах усиливался с каждым вышедшим сантиметром чёрных отростков, и гной, белёсыми пульсирующими струйками вытекавший из носа и рта, заливал грудь тяжело бьющейся кобылки. Её глаза бешено вращались в глазницах, то расходясь, то концентрируясь на мне в немой мольбе о пощаде, и под конец, когда последние миллиметры извивающихся кончиков выскальзывали из её носа, у пегаски прорезался голос…              Вздохнув, я вытер о занавеску перепачканные копыта и принялся за работу. Мне предстоял долгий труд…              Приткнувшись на банкетке, в углу палаты, я держал тощее, истощённое болью и рвотой тело пегаски, укрыв её своим огромным, выросшим за эти беспокойные дни крылом. Она поместилась под него целиком, лишь голова, с подоткнутым под подбородок полотенцем, покоилась на моей передней ноге. Я тихонько поглаживал кожу на её затылке, разглаживая мокнущие складки, оставшиеся после контакта с телом паразита, и прислушивался к её мерному, ставшему спокойным дыханию. Измученная кобылка спала, крепко вцепившись в моё копыто. На мои глаза наворачивались слёзы при мысли о том, что пришлось вынести этой бедняжке, пожираемой заживо отвратительным существом. На столике возле банкетки я заметил картинку в забавной цветастой рамочке – серая пегаска с песочного цвета волосами обнимала маленькую серую пони с миниатюрным рогом на лбу. Фраза «Мама, поправляйся!», выведенная разноцветными карандашами в углу рисунка, не оставляла сомнений в личности, лежавшей под моим крылом.              «Ah ti j ebaniy ti nahuy!» – ошарашено подумал я, рассматривая поочерёдно то картинку, то лежащую рядом со мной пони – «Это что же, Дерпи?! Так вот откуда у неё это расходящееся косоглазие и лёгкая yebanutost' действий. Сотни uyebanov требовали, чтобы из сериала убрали забавную пегаску, а оказалось, что они травили инвалида? Ну s-suki…». Я крепко прижал поняшу к себе и ещё долго лежал в полной темноте, тихо поглаживая её голову. Труп растоптанного к ebenyam паразита рассыпался чёрным порошком, оставив после себя лишь лужу гноя, поэтому я не опасался за себя, а теперь – и за неё. Вскоре задремал и я.              В таком виде нас и обнаружила сестра Редхарт. Проснувшись от грохота, я долго не мог понять, в чём же дело. Оказалось, это был поднос, который от неожиданности выпал изо рта вошедшей медсестры, неподвижно застывшей в дверном проёме. Я сонно всхрапнул и повёл глазами вокруг себя. «Ндяяяяя…» Палата выглядела так, словно в ней всю ночь резвился коровий гурт, накачанный спидами. Скособочившаяся и сдвинутая на середину комнаты кровать (Акробатический этюд без рук!), разбитый в дребезги светильник (нечего было на свете экономить!) и разбросанные по палате простыни создавали живописный натюрморт, который по достоинству мог бы оценить любой знаток фен-шуя. Кровать, пол вокруг неё, простыни и даже занавески – всё было покрыто потёками белого желеобразного гноя. Ну, с занавесками я, наверное, обошёлся слишком сурово – но нужно же мне было вытереть копыта после ответственной операции? Единственным островком в этом море хаоса был угол с банкеткой, на которой мирно посапывала серая пегаска, практически незаметная под моим крылом. Даже такой грохот не смог разбудить настрадавшуюся бедняжку.              – «Что… ЧТО ТУТ ПРОИЗОШЛО!?» – едва оправившись от потрясения, выкрикнула Редхарт – «Что вы натворили? Это же… Это же тяжелобольная!».              От негодования голос её срывался, но был достаточно громок, чтобы привлечь внимание медперсонала. Вскоре палата наполнилась пони, работающими в этой больнице, и, хотя они не смогли отобрать у меня спящую тушку пегаски, меня заставили перенести её в другую палату и уложить на чистую кровать. Я отгонял от неё всех, включая охранника, прибежавшего на помощь, оскаленными зубами и обещаниями порвать задницу каждому, кто сунется под горячее копыто. Порезвившись, я всё-таки выдал им тело уже проснувшейся и вовсю хлопавшей золотистыми глазами пегаски, в обмен на стакан тёплого молока и печенье. «Получайте по мордасам, раз прошляпили агонирующего пациента!» – удовлетворённо думал я, наворачивая за обе щеки боевые трофеи. На мой вкус, молоко было немного перегрето, а в печенье явно не хватало сахара, но это были уже мелкие придирки. Удовлетворённо вздохнув, я откинулся на кровать и, наконец, смог сомкнуть глаза. Я ещё и не подозревал, что мне предстоит этим вечером…              – «Я хочу знать, что произошло ночью в этой палате!» – твёрдо заявил пони в белом халате, стремительно подходя к моей кровати. Я потянулся и высунул нос из-под одеяла, под которым отсыпался после бессонной ночи. К сожалению, неведомая сила вновь пробралась ко мне под одеяло и какими-то хитрыми манипуляциями опять уложила меня поперёк кровати, так что на вопрос, адресованный врачом якобы моей голове, пришлось бы отвечать кончику крыла. Увидев мою голову, сонно выглядывающую из середины постели, он поперхнулся и замолчал, видимо, силясь понять, кто же спит на кровати – я, или мои крылья. Честно говоря, меня самого уже начинал пугать размер этих конечностей. Не приведи боги – отрастут ещё больше…              Приняв достойное положение, я с неудовольствием воззрился на врача. «Стернис Грин. Доктор медицины» [4] – значилось на его бейджике. Вскоре должна была прибыть принцесса, а у меня ещё ничего не было готово для предотвращения этого нежелательного для меня визита. Да и не в меру любознательный коллега… Ну что я мог ему рассказать?              – «Не имею ни малейшего понятия!» – твёрдо заявил я – «Меня перевели сюда только утром».              – «В другой палате! Вы знаете, о чём я говорю, мисс Раг! Ночью вы пробрались в палату к тяжело…».              – «К агонирующей больной» – скучным голосом перебил его я – «Мне не спалось. Сложно было спать при такой лютой, бешеной вони, исходящей из её палаты. Медперсоналом вокруг даже и не пахло, вот я и решил…решилА её навестить».              – «И что же случилось потом?».              Я промолчал, безучастно глядя в окно. Ну что я мог на это ответить? Правду – упрячут в дурку как тихопомешанного, или в застенок, как хилера-самоучку. Соврать – язык не поворачивался. Шкура на ногах всё ещё помнила мерзкие прикосновения чёрных гнойных щупалец…              Обойдя вокруг кровати и убедившись, что моё тело не собирается вновь меняться местами с крыльями, Стернис остановился и доверительно наклонился к моей морде.              – «Прошу вас, мисс Раг, поговорите со мной. Желательно – начистоту», – он снял пенсне, забавными дужками крепившиеся к его носу, и вновь уставился на меня, изобразив самую благожелательную мину – «Поймите, мне очень нужна ваша помощь. Как получилось, что ночью, к умирающей больной, совершенно случайно приходит совершенно случайно оказавшаяся в больнице пони, и на утро, так же совершенно случайно, умирающая больная резко идёт на поправку?».              – «Так ей лучше?!» – от этой новости я резко подорвался и вскочил на кровати. Распахнувшиеся крылья обрушили на врача одеяло и ворох подушек, которые я, без малейшего зазрения совести, утянул с соседних пустующих кроватей.              – «Кхм. Да-да, ей уже гораздо лучше. Причём настолько лучше, что наши анализы не обнаружили ни малейших признаков поражения головного мозга», – он скинул с себя подушки, задумчиво потёр переносицу и вновь водрузил на неё очки. – «Если бы я сам не проводил анализы сегодня и месяц назад, то решил бы, что всё происходящее – один большой и гадкий розыгрыш. Но увы – это всё происходит на самом деле. Поэтому вы просто обязаны рассказать мне – как такое возможно?».              – «Нууу… Я… Мы…» – от смущения я отвернулся и стал дёргать шнурок светильника, озаряя палату миганием мягкого света, вырывающегося из-под зелёного абажура».              – «Так-так-так, продолжайте! Что вы делали? Почему комната выглядит так, словно в ней резвились параспрайты? Куда делась неоперабельная опухоль и метастазы из её головы? Откуда эти следы гноя по всей палате?» – доктор Грин жёлчно рассмеялся – «Вы там что, духов в помощь вызывали, что ли?».              Кажется, при этих словах я вздрогнул. «Да что они, сговорились тут все?!». Я медленно повернулся на кровати, очень внимательно уставившись на врача. «Так-так-так… А вот и первый кандидат на допрос с пристрастием! Ну, счаз мы узнаем, что тут за некрофилы появились, в этом вашем будущем…». Видимо, какая-то из этих мыслей столь явно отразилась на моей морде, так как Грин, до этого момента стоявший рядом с кроватью, резко дёрнулся по направлению к двери. На его морде на мгновение мелькнула тень испуга, которую я так же не пропустил, внимательно глядя на врача. Однако от копытоприкладства и получения тяжёлых телесных повреждений его спасла медсестра, вихрем ворвавшаяся в палату.              – «Доктор Грин! Доктор Грин!» – она перевёла дух, прислонившись к косяку двери – «Внизу кантерлотские гвардейцы! Скоро прибудет принцесса!».              При этих словах врач вскочил и, бросив на меня испуганно-настороженный взгляд, поспешно вышел за дверь.              – «Проследите, чтобы пациентка никуда не отлучалась из палаты! Принцесса наверняка захочет побеседовать с ней…» – донёсся до меня его голос, приглушённый закрывшейся дверью. «Вот, blyad, попал так попал! Гипс снимают, клиент уезжает!».              Вскочив, я лихорадочно огляделся вокруг. «Ндяяяя… Как говорится – ни зарезаться, ни удавиться! Нечем, блин! Хотя…». Я подскочил к вешалке, стоявшей в противоположном углу. Это была старая стальная конструкция в духе сороковых-пятидесятых годов двадцатого столетия – тяжеленная палка с вычурными, извитыми крючками и гнутыми ножками. Её тяжесть едва не свернула мне челюсть, пока я, как можно незаметнее, тащил её к двери. Лишившись крючков для одежды, она идеально легла в проушину на ручке двери. «Будь благословлён недоумок, навешавший в общественном месте двери, открывающиеся наружу! Теперь им придётся попотеть, прежде чем они смогут зайти сюда. А тем временем я…».              Ручка двери вздрогнула, затем затряслась в тон сначала недоумевающим, а затем и раздражённым голосам из коридора. Я широко распахнул окно и поперхнулся от холодного зимнего воздуха, вихрем ворвавшегося в палату. Уже вскарабкиваясь на подоконник, краем глаза я заметил, что металлическая палка, столь доблестно оборонявшая мои тылы, вздрогнула, и, окутавшись каким-то свечением, неслышно освободила дверь. Но было уже поздно – я вывалился из окна на узкий, занесённый снегом карниз и, широко взмахнув крыльями, полетел в безлунную ночь.              

Примечания к главе:

       [1] Сложите санинспектора, пожарного инспектора и директора с прокурором, выдайте санкцию на расстрел, после чего доставьте к себе на работу с внеплановой проверкой. Вот это и будет врач ОЛК. [2] Распространённые в 18-19 веках слова. Кейф – приятное безделье и отдых. Приятственно – приятно. Желающие приобщиться – курить классику, начиная с Ломоносова. [3] Лепрозорий – лечебное учреждение для больных проказой. Желающим испортить себе аппетит – яндекс в помощь. [4] Во многих странах Нового и Старого света учёная степень сопровождается названием той науки, в которой она получена. «Sternis Green, MD». [5] Бейджик – значок на груди с данными сотрудника.