Пассаж

Ночь. Темноту ночную освещая, Взошла на небо полная луна. Спят улицы, и люди засыпают, Но свет в одном окне оповещает: Кому-то в эту пору не до сна. На столике стоит светильник чинно, Украшенный кистями пёстрых лент. На стенке — антикварные картины. Ту стенку подпирает пианино, За ним — уставший мученик-студент. На клавишах причудливые тени, Отбрасываемые светом ламп. А бедный музыкант — невольник лени. В ней скрылся он, как волны моря в пене: Чтоб побороть её, он слишком слаб. Глядит на ноты и штрихи уныло, Худую щёку подперев рукой. Казалось, поиграть желанье было, И был запал, была и в пальцах сила, А вроде бы и не было такой. Шестнадцатые, а затем триоли С коварным встречным знаком, да пунктир... "Ах, дело гиблое. Оставить, что ли? Зачем нам, пианистам, столько боли, Когда в итоге на коленях мир Стоит не перед нами, а пред теми, Кто воет в микрофоны мимо нот?.." Так думал, восседая в полутени, Держа потёртый сборник на колене Отчаявшийся недоучка тот. Со вздохом, полным брошенных стремлений, Бормочет, смерив строки от начал: — Скажи мне, Моцарт, прямо, без зазрений, О чем ты думал, пресловутый "гений", Когда пассажи эти сочинял? Вдруг, будто из-под затемненных сводов Раздался голос (баритон иль бас): — Ты призывал нас, гениев народов? Вот, наплодил же свет наш сумасбродов, Их раньше столько не было у нас! Дрожа всем телом, голосу внимая, Бедняга повернулся и осел: Пред ним, как снегопад в начале мая, На стуле, в пальцах палочку сжимая И хмурясь, Римский-Корсаков сидел. Открывши рот, герой наш поперхнулся, Глаза зажмурил, тут же вновь открыл, Со страхом к инструменту обернулся, На всякий случай лба рукой коснулся, Вдохнул и в изумлении застыл. Стараясь не расплакаться с позором, Молчал, но взгляда отвести не мог. Молчал и Римский-Корсаков, с укором Сверля ученика угрюмым взором... Вдруг тишину пронзил дверной звонок. Поднялся пианист, слегка шатаясь, Не отводя от Корсакова глаз. К двери пошёл, лишь не упасть стараясь, На стены как-то странно опираясь, Так, словно шёл сегодня в первый раз. Трясясь, как будто он на поле боя, Пытаясь не заплакать со всех сил, Расшатанные нервы успокоя, В двери он ключик повернул рукою, И тут же ключ едва не уронил. За дверью, скромно шаркая ногою И опустив куда-то на порог Невинный взгляд, стоял Шопен. Рукою Он левой Листа вёл вслед за собою, А правой нажимал дверной звонок. — Должно быть, наш визит Вас потревожил? Всё это в первый и последний раз, — Изрёк романтик. "Милостивый боже, Вы посмотрите, до чего я дожил?" — Подумалось студенту в этот час. Хотел закрыть он дверь, но только руки Не слушались. Кружилась голова, Усиливала неизвестность муки... Вдруг с лестницы студент услышал звуки: Взглянул, а там уж целая толпа. Чуть отступив вглубь собственной квартиры, Он наблюдал, как будто в забытьи, Как гении, творцы, людей кумиры Неся с собою флейты, скрипки, лиры, Смычки, пюпитры, сборники свои, Шутя, кривляясь, весело болтая, Заходят в двери, как к себе домой. А сам он, чуть ли на пол не сползая, Дрожа и ничего не понимая, Стоит у стенки молча, как немой. Стараясь лишний раз не шевелиться, Окинул осторожным взглядом он Вошедших: нарезал Скарлатти пиццу, Зачем-то сжал в руках Чайковский спицы, Поставил чайник Феликс Мендельсон; Бизе читал, присевши в кресло, книгу О том, как культивировать газон; Совал Бетховен в нос Сальери фигу, Плясали вместе Бахи все под жигу, А Гендель с Глюком пели в унисон. Ловя порой взволнованные взоры, Отбившийся от всех, совсем один, Чертил на стенах странные узоры (Средь них преобладали мухоморы) И музыкант, и химик — Бородин. Опустошив за раз корчагу с квасом, Случайно опрокинув на пол соль, Воскликнул Мусоргский открытым басом: — Эй, граждане, не знаете ль вы часом, Где можно раздобыть тут алкоголь? Вертелся Глинка возле обогрева, А Шуман тихо Шуберту шепнул: — Ах, милый, не подскажете ли мне Вы, Зачем мы тут, зачем поют напевы, И отчего такой стоит здесь гул?.. — Неужто Вы, приятель, позабыли? -- Со вздохом выгнул Франц густую бровь. — Еще тогда, когда мы с Вами жили, На небесах закон установили: На землю мы вернуться можем вновь, Коль, специально или ненароком, Чуть полная луна явит свой лик, Нас призовёт студент. Он жертва рока! И будет наш визит ему уроком: Поплатится несчастный ученик! И снова очень жалобно, уныло, Несчастная заскрежетала дверь И отворилась с небывалой силой, А всё собрание заголосило: — Сам Моцарт! Не соскучимся теперь! Со всеми поздоровавшись приветно, Остановился Амадей, и вдруг Студенту улыбнулся чуть заметно, Рукою поманил вполне конкретно И сам обнял его, как старый друг. — Ты звал меня? Коль я не ошибаюсь, Хотел какой-то мне задать вопрос? — Поинтересовался Моцарт, улыбаясь. — Экзамен завтра, я вот загибаюсь, Ох, чувствую, пойдёт всё под откос. — Я помогу тебе, дитя искусства, Нельзя чудесный упустить момент! Ты думаешь, что всё совсем уж пусто? Я научу тебя раскрытью чувства, Ну, покажи мне, мальчик, инструмент! Обрадовался тут студент, и вскоре У инструмента с Моцартом стоял. "Ну всё, — решил, — забыто моё горе, Хоть и четыре знака в фа миноре!" И в страстном предвкушеньи засиял. Промолвил Моцарт, чуть взглянув на ноты: — О, узнаю фантазию свою! Писал я их, им не ведя учёта, Но в каждой — смысл свой, мои заботы... Сыграй же мне пассаж, я посмотрю. Студент похолодел. Не доучил же... Но сел и в ноты робко заглянул. Он начал, да не то: должно быть ниже, Педали много, руку к чёрным ближе, Там слишком сильно долю затянул... Закончив, повернулся осторожно, Но вдруг, набравшись смелости, изрёк: — Пассаж ужасен! Просто невозможно Сыграть его! Зачем писать так сложно? Извольте объяснить, мне невдомёк! Ответил Моцарт тихо и сурово: — Я покажу, как должен он звучать, И ты заплатишь за своё же слово. Тут сел он сам за инструмент неновый, И начал, в ноты не смотря, играть. Играл студент, и сам хотел кривиться: Слипался весь пассаж, как вязкий ком. Играет Моцарт — и пассаж искрится, Взлетают звуки в вышину, как птицы, И рассыпаются под потолком. — Когда ж ты занимался, милый мальчик? Не учишь сам, а обвиняешь нас! Всё результат безделия, обманщик, Да ты бы даже как лентяй-шарманщик И то, не продержался бы и час! Тебя об пианино бы с размаху... Балда! Работать надо самому! Студент забился в уголок от страха, Но Моцарт вдруг схватил его, и Баху Велел: — Додекафонию ему! — Нет! Нет! Прошу, скорее отпустите, Только не это! Мама! Не хочу! Я не хотел! Не думал я! Простите, Я выучу, лишь только пощадите, Я доучу! Клянусь! Я доучу!.. Тут закружилось всё, как в хороводе, Пропали музыканты, пустота Их затянула; как при непогоде, Блеснула молния на небосводе И поглотила краски темнота... *** Проснулся ученик в поту холодном, Вскочил, взглянул на комнату, в окно: Всё так же, и ничто не чужеродно. Хотел уже чудак вдохнуть свободно, Но вспомнилось видение одно. Всё вспомнил он: творцов и их "заботу"... Прошёлся по спине мурашек рой. Чуть постояв, окинул взглядом ноты, Подумал, оценил масштаб работы И за фортепиано сел герой. Вот чудо: не охвачен уж тоской Доныне грустный горемыка наш. Прошел по тексту раз, потом другой, И вот уже и под его рукой Совсем иначе зазвучал пассаж.