Лоск

Лидия впервые побывала на концерте у Себастьяна, когда ей исполнилось восемнадцать. Она точно не знала, было ли это совпадением, или же её брат специально так спланировал и вручил приглашение, когда они мельком виделись в консерватории на одном из выступлений, где играли Баха. В какой-то степени Лидии показалось это ироничным. Девушка взяла бумажку с лёгкой брезгливостью. В её голове по сей день всплывали воспоминания их расставания. В такие моменты Лидия хотела выжечь этот кусок из памяти и никогда больше не видеть, не чувствовать и не слышать. Хотелось сжечь брата за то, что покинул её. Она знала, что это лишь вынужденная мера, но теперь вся та отцовская ненависть зиждется на ней с матерью, и от этого Лидии больно. В стократ больней, чем мучения Себастьяна. Они выступали в небольшом зале. Несмотря на весьма высокое чувство юмора Лидии, название группы «Что за уроды на сцене?» кажется до коликов забавным, от чего она чуть приподнимает уголки губ. Как же она оказалась в этом помещении, что то и дело светилось неоном, где люди были то ли пьяны, то ли одурманены шумной музыкой? В этот вечер она в действительности не знала, куда податься, пытаясь растолкнуть народ, дабы протиснуться поближе и рассмотреть, что творится на сцене. В этот же вечер Лидия поняла, как ненавидела эти битком забитые залы, без нормальной системы вентиляции. Классика тем и отличалась от чересчур дерзкого металла, что была более собранной и утонченной для особ, что разбирались в искусстве, а не бродяг, от которых толку мало. Лидия искренне верила, что будущее стоит за такими людьми, как Фредерик Шопен, что с детства был весьма восприимчив к музыке, или Ференц Лист, что был гениальным композитором с ранних лет, а не за болванами, как ее брат. Его ипостась — это хлам, и этой помойке он точно найдёт применение. Наконец протиснувшись меж рядами из, казалось бы, сотни оголтевших людей, девушка увидела его. Себастьян стоял на сцене в жутких одеждах, что больше подходили какому-то оборванцу, чем потомку Швагенвагенов. Но парень будто и вовсе перестал обращать внимание, в каком виде он выходил на публику. Но больше, чем его лохматые светлые патлы, подведённые глаза, странный наряд в сочетании с накрашенными чёрным лаком ногтями и, конечно же, виртуозная игра на гитаре, её удивило то, что загнанный и запуганный когда-то отцом подросток казался сейчас таким… Счастливым? Себастьян будто светился ярче, чем все эти софиты, наслаждаясь каждым звучанием жёстких струн, что с невероятной лёгкостью поддавались его тонким пальцам. Он играл так, будто делал это в последний раз, пытаясь показать, кого же всё-таки потерял надменный род Швагенвагенов и кого приобрёл весь этот мир. Себастьян всегда был лучше, чем она — Лидия. Отец всегда говорил, что это потому, что она девочка. Но Лидия знала, дело не в её поле — дело в мастерстве. Достичь того же уровня, на каком её брат, для Лидии фактически невозможно. Не потому, что она плохой игрок, а потому, что она «недостаточно талантлива», как сказал бы отец. Лидия просто маленькая сошка, в сравнении с Себастьяном, и он это доказал, когда смог уйти, потому что девушка так и не решилась. Не смогла тогда и не сможет сейчас, а жалкие попытки брата переманить её к себе настолько ничтожны, что хочется нервно смеяться. С детства в плену стереотипов, так пусть она отдастся им целиком, пусть будет заживо гореть, пока её милый брат танцует на её костях. Лидии так легче. Всегда было легче перекладывать ответственность на другого. Кого угодно, но не себя. Так и сейчас. Всё останется как раньше, потому что так проще. Лидия чувствует, как едкий яд стыда проходит по венам. Ей стыдно, что она здесь. Стыдно за то, что вновь соврала отцу. Стыдно, что сейчас стоит средь людей и еле заметно двигается в такт музыки, хоть та ей и кажется посредственной. Ей стыдно и от того, насколько приятно. В голову закрадывается маленький отголосок того, что если бы не Себастьян, то она бы пришла сама. Но это лишь мысль, что с каждой секундой меркнет на фоне огней сцены. После выступления Себастьяна было уже далеко за полночь, но об отце она не беспокоилась. Ту нить доверия, что она потеряла много лет назад, Лидия восстановить сумела не сразу, но теперь она охотно пользовалась тем, что имела. Лидия сидела в баре, будто ожидая чего-то, а может и кого-то. Где-то в глубине её давно зачерствевшей души таилась маленькая надежда на то, что брат придёт. Наверное, наивно было полагать, что они смогут общаться по-другому. Давным давно их отец выстроил непробиваемый барьер между ними, и теперь каждая малейшая попытка начать всё сначала делает лишь хуже. Но девушка сидела на длинном барном стуле, смакуя какой-то приторный алкогольный коктейль. Её почти не удивило то, что бармен не уточнил возраст. Она всегда казалась старше своих лет. И в одиночестве она ожидала какого-то чуда. Взрослая и серьёзная Лидия, а верит ли она вообще в чудеса? Люди не расходились, а наоборот собирались в кучу и тряслись под тяжёлый металл. Ворот её тугой водолазки душил, хотелось чего-то легкого, а не облегающего и жёсткого. Наверное, ей впервые в жизни хотелось расслабиться. Но Лидия не может, сковывая себя сильнее, ведь завтра ей снова придётся жить по правилам. — Скучная сегодня была тусовка, — медлительно говорит парень рядом. Его лицо казалось знакомым, она хотела было спросить, но решила не рисковать, снова потягивая из трубочки напиток, — да и музыка говно то ещё. — Я бы сказала, что в ней нет лоска, — высокомерно тянет она, размахивая рукой. — А твой этот «лоск», думаешь, был у нищего Вивальди, которого похоронили как будто он никто и звать его никак? А есть он у Шумана, что страдал шизофренией и покончил с собой? У Моцарта, который, из-за рвения отца обучать сына музыкой, много чего не смог и не знал? — он опустошил небольшую бутылку с газировкой. Видно было, что парень не презирал классику, лишь методично рассуждал. Парень казался её ровесником, но выглядел достаточно мужественно. Настоящий рокер, — усмехается про себя Лидия. Почему-то она уверена, что от парня несёт потом, иначе и быть не может, но отметила, что хотела бы такую же зелёную косуху, как бы не по-женски это выглядело. — Вы переходите на личности, я же говорю про сам стиль, — отвечает Лидия. — Это всё слова, и ты можешь мне не верить, но я не вижу лоска в музыке, базируясь лишь на жанре, — витиевато говорит парень. Лидии кажется, что он по-своему хорош, но тут же осекается, — я видел тебя. Со сцены. Такое брёвнышко грех не заметить. — Ты выступал?! — Лидия на секунду теряет самообладание, уж слишком она расслабилась, да и алкоголь ударил в голову. — Выступал, — кивает парень, — конечно, Глинку не сыграл, но кое-что умею… Ты здесь одна? — Да, одна, но мне это ничуть не мешает, — она горделиво задирает подбородок, оставляя пустой стакан в стороне. — Кстати, мы не знакомы, но со мной будет по лучше, — усмехается парень, подмигивая, — меня Чес зовут. — Твоё имя… Ммм… Как чеснок? — он смеётся, будто услышал самую лучшую шутку, а Лидия в замешательстве. — Есть у меня один марсианин, который давным-давно так мне и сказал, — оправдывается парень, вытирая невидимые слезы, — А ты так и останешься безымянной старушкой? — Старушкой?! Это еще почему? — девушка ощетинивается и складывает руки на груди, отворачиваясь. — Ты выглядишь так, будто собралась на тот свет, — ухмыляется Чес, — как тесто без начинки: добавь что-то и приобразишься на глазах. Будь открыта к миру, и кто-то тебе обязательно улыбнётся. Так, как тебя звать? — Лидия. Не скажу, что знакомство с тобой приятное событие, но, надеюсь, оно не будет таким ужасным, как мне кажется, — Лидия отмахивается от всех событий «до» и «после», как от надоедливой мухи. Лидия согрешила. Сделала что-то неправильное вновь. Пошла против отца и своих убеждений. Потому что раз в жизни можно, потому что ей так хочется, а может даже нравится. Лидия хочет отпустить всё на самотёк. Но только на один день. А затем она станет лучшей для отца. Лучше, чем Себастьян. А сейчас она берёт за руку человека, что считает оборванцем, которого за дверью этого зала будет презирать, просто потому, что так надо, и он тащит её в самый центр, чтобы та уж точно не убежала. Лидия долго не могла понять, как можно так двигаться. Так отвратительно и при этом прекрасно. А в какой-то момент она и вовсе перестала себя контролировать и присоединилась к безудержным кривляниям, словно совсем дитя. На смену стыда в кровь попадает что-то другое, что-то до дрожи в ногах и руках прекрасное, такое зыбкое и воздушное. Лидия не может сказать, что это точно, но у неё ощущение, будто она стала живой наяву. В этой музыке не было того глянца и той изысканности, к которым Лидия так привыкла. Но были интересные звучания и отличный бой барабанов, а лоск она оставит для отца, которому пускает пыль в глаза своей кроткостью. Возможно, Лидия никогда не дождётся своего чуда, потому что так и не научилась делать серьёзные шаги в своей жизни без оглядки на чужое мнение людей, которых даже не спрашивали. Для себя девушка давно решила, что чудес не бывает, что всё для каждого давно спланировано и остаётся лишь смиренно ждать неменуемого. Но сейчас для неё то, что творилось вокруг — это неведомая магия, а для него всего лишь просьба друга, которая даст небольшую передышку обоим.