Семья

      Каждое утро начинался ритуал. Элизабет просыпалась и доставала очередной гребешок, который каким-нибудь чудом уцелел, чтобы расчесать свои волосы. Долго-долго распутывала концы, потом старалась прочесать длину и неловко заплетала подобие косы.       Обычно за прически отвечала Франциска. У мамы получалось хуже, кривее и обычно держалось полдня от силы. Сестра же заплетала так, что можно ходить дня три, если сильно хочется.       Проблема была в другом – Франциске обычно было лень. Она соглашалась заплести Элизабет тогда, когда была в хорошем настроении и никуда не спешила. Два вроде бы простых условия, которые на деле сложнореализуемы.       Сама Элизабет путалась в том, как именно переплетать прядки волосы и каким образом в конце коса должна выглядеть ровной и красивой. У неё всегда всё переворачивалось в пути и выглядело как канат с дефектом.       Теперь не было Франциски и мамы. Даже отца не было, хотя он вообще не лез к волосам дочери, прекрасно осознавая свою беспомощность в этом деле.       Но была Элизабет. И ей хотелось, чтоб в этом сером холодном мире было что-то обыденное. Хотя бы заплетенные волосы.       Из-за отсутствия нормального шампуня и редкого мытья волосы путались. Расчесать их становилось трудно. Иногда приходилось обходиться одними пальцами. А косу плести такую страшную и слабую, что она распадалась за пару часов. Тогда Допплер делала хвост, чтобы хоть как-то собрать волосы.       Ноа всегда готовил завтрак в то время, когда Элизабет вступала в битву со своими волосами. Но он иногда отвлекался, поглядывая на попытки расчесать чуть вьющиеся от редкого мытья пряди и прибрать их в приличную прическу.       Элизабет иногда краем глаза замечала, как уголки его губ слегка подрагивают. Он едва заметно улыбался. Кажется, парикмахерские процедуры в пещере его забавляли.       Ноа точно не радовался тому, что пару раз Элизабет цеплялась волосами за кусты и падала, чем существенно замедляла их побег от каких-то ребят. Ещё однажды из-за долгого мытья она простудилась, и тогда Ноа не на шутку перепугался. Беззвучно кашлющая Элизабет с температурой лишила его сна на три ночи. Он сидел рядом, периодически грея воду, заваривая кое-как найденные лечебные травы, которые ему показывала мать в глубоком детстве, и менял жалкий обрывок ткани на лбу Допплер, который должен был хоть немного, но дать прохлады. Ему казалось, что сейчас Элизабет умрёт. Он вспоминал, как в его детстве случилась вспышка какой-то болезни, и несколько человек умерли. Они тоже кашляли и жаловались на жар. Но всё обошлось, и не без участия каких-то таинственных таблеток, которые Ноа смог найти по просьбе Элизабет. Он, если честно, в тот момент готовился хоть весь Винден сравнять с землей, но найти хоть что-нибудь, что поможет. Решилось всё проще, потому что их было сравнительно легко достать и даже не пришлось особо применять силу.       С тех пор Ноа относился к волосам Допплер очень странно. С одной стороны, он любовался тому, как локоны лежали на земле пещеры ночью, когда Элизабет уже засыпала. Они были похожи то ли на золотые ручейки, то ли на тонкие нити солнечных лучей, и их причудливый вид заставлял Ноа подносить руку к прядям, касаясь их. Хотелось проверить, точно ли это волосы или же ночью они по мановению руки превращались в золото. Если так, то Элизабет могла бы стать героиней сказки, которая смогла бы покорить короля золотом без участия Румпельштильцхена и сделки на первенца.       Но с другой стороны, он думал, что ещё одну простуду не переживёт. Или ещё одну пробежку от преследователей. Да иногда даже во сне он неаккуратно касался волос и будил этим Допплер. Она всегда недовольно смотрела на него во тьме пещеры, демонстративно отворачивалась и прибирала волосы, лишая Ноа возможности любоваться золотыми нитями.       Иногда Элизабет думала попросить Ноа заплести её. В конце концов, они уже почти стали семьёй – жили под одной «крышей», по мере возможности заботились друг о друге, болтали вечерами и защищали друг друга. Чем не брат в виде такого парня? Он, конечно, выглядел угрюмым, и казался именно тем типом, с которыми мамы советовали не встречаться. Элизабет была уверена, что будь тут Петер и Шарлотта, то они оба бы запретили ей с ним общаться. Отец даже его присутствие не выносил, что уж говорить дальше.       Надо было смотреть правде в глаза – больше у Допплер никого не осталось. Был только Ноа. В их первую встречу она бы вряд ли смогла доверить ему свои волосы, но прошло уже много времени. Они стали не просто соседями по пещере, даже не друзьями. Они стали по-своему семьёй.       Ноа, пусть и казался достаточно мрачным типом, оказался очень любопытным. Элизабет с радостью рассказывала ему о современной жизни, каких-то программах и книгах, школе… А тот жадно поглощал информацию обо всём этом. Её мир был для Ноа далёким будущим. Можно было сколько угодно участвовать в хитром плане Адама, но это не подготовит тебя к концепции интернета.       К тому же Ноа оказался не отчуждённым одиночкой. Он тосковал по чему-то далёкому и родному, поэтому сближался с Элизабет. Дело было не только в ограниченном пространстве для сна и неизбежных ночевках чуть ли не в обнимку. Это банальное желание чувствовать рядом кого-то живого и тёплого, доверять ему и быть нужным.       Абсолютно щенячья потребность. И Элизабет тоже её ощущала.       Они стали семьёй, и приблизились к тому уровню доверия, когда можно позволить заплести волосы.       — Ты же умеешь плести косы? — спросила Элизабет, закончив ритуал расчесывания.       На самом деле она мало что прочесала сегодня, но волосы можно было разделить на три толстые пряди, из которых выйдет коса.       — Зачем? — жесты Ноа показались резкими обрывочными.       Элизабет чуть поджала губы и нахмурилась.       — Чтобы заплести меня, — показала она быстро. — Разве не ясно?       — Я не буду заплетать тебя, — тут же ответил Ноа.       Слишком быстро, как показалось Допплер. Он сразу отвернулся, лишая её возможности ответить.       Элизабет перекинула волосы на одну сторону и придвинулась ближе. Она постучала по плечу Ноа, привлекая его внимание.       — Но так они не будут мешаться ни в работе, ни в вылазках, — настаивала Допплер.       Ноа осмотрел её. Его взгляд всегда казался немного недовольным и мрачным, отчего создавалось неправильное впечатление. Элизабет давно поняла, что иногда так смотрит вовсе не потому, что зол.       Но сейчас, кажется, он действительно не выражал никакой радости по отношению к её задумке.       — Если хочешь, чтобы волосы не мешались, — сказал он, — то отстриги их.       Внутри что-то схлопнулось, оставляя пустоту. Элизабет почувствовала, как напрягается челюсть и в глазах что-то жжётся.       — Я не буду стричь волосы!       — Почему? Чем они короче, тем проще. У меня короткие волосы и нет никаких проблем. Ты не можешь промывать такую длину как следует, она долго сохнет и ты болеешь. Да и от различных паразитов будет сложнее избавиться.       Элизабет густо покраснела, не в силах что-либо ответить. Она поджала губы и нахмурилась.       — У меня нет никаких паразитов! — возразила она широкими жестами.       — Но мы живём в пещере и…       — Нет! Никаких! Паразитов!       Ноа чуть оторопел, отклоняясь от траектории движения рук Элизабет. Та тяжело дышала и смотрела прямо на него, не давая возможности отвернуться или отвести взгляд. Как вообще девочка-подросток может так его испугать и сбить с толку?       — Всё равно, — сказал он. — В таких условиях лучше… короткие волосы.       Элизабет с силой выдохнула, резко встала, сжав кулачки, и побежала к выходу из пещеры. Ноа так и сидел с открытой банкой тушенки и сваренной старой кашей, запасы которой подошли к концу.       — Чёрт, — пробормотал Ноа, закрывая банку.       Сначала он разозлился и решил, что просто чуть подождёт и выйдет к Элизабет, которая наверняка сидит где-то у входа и обнимает коленки, раскачиваясь туда-сюда от накопившихся эмоций. Но потом внутрь закралась тревога: а что, если она побежала в лес? Привычная тишина пещеры давила на Ноа.       — Чёрт! — он вскочил, прихватив свой плащ.       Вот-вот должен был пойти дождь, воздух был разряжен и пах предстоящей грозой. Ноа казалось, что даже его кости чувствуют, что затяжной ливень обрушится через пару часов на безмолвный серый лес. И мысль, что где-то в нём сейчас Элизабет в одном старом свитере, пугала.       Ноа сначала быстро шёл, но растущая внутри тревога будто подгоняла, заставляя ноги двигаться быстрее и быстрее. Он брёл по привычной тропе, надеясь, что Элизабет тоже выбрала её в порыве эмоций. С каждой секундой и это сомнение росло в груди, отчего хотелось развернуться и побежать в противоположную сторону.       — Элизабет! — выкрикнул Ноа и через секунду чертыхнулся. — Она же глухая!       Он ругал сам себя, а ноги начинали заплетаться. Ноа крутился туда-сюда, вглядываясь между стволов деревьев в надежде увидеть золотые нити волос.       Ему стало страшно, что Элизабет действительно выбрала другую дорогу и пошла вовсе не к городу, а от него. Он остановился, сделав несколько шагов назад, потом перешёл на бег, вновь спотыкаясь о неожиданно появившиеся коренья. Показалось, что где-то сбоку мелькнули знакомые локоны, но это оказался кусок ткани на старой иссохшей ветке.       — Думай, думай, думай, — бормотал Ноа.       Он пытался представить, куда может побежать Допплер в состоянии обиды. Все ответы казались странными.       — Куда бы пошёл я, — думал Ноа, вышагивая по заросшей старой тропинке.       Но он был не Элизабет Допплер, девочкой, которая пару лет назад лишилась всего. Он — Ханно Таубер.       Ноа остановился как вкопанный. Он же тоже лишился всего. Мать давно умерла, отца он убил сам, а Агнес осталась где-то далеко, их разделяла сотня лет, это почти что тоже самое, что и смерть.       Он остался один, и если бы хотел убежать куда-то, то к месту, которое хоть отдаленно напоминало дом.       Ноа побежал к городу, перепрыгивая коренья и камни.       Дом Допплеров не отличался тем, что уцелел лучше остальных. Те же полуразвалины, в которых успели похозяйничать мародёры. Элизабет пару раз приходила сюда в попытках отыскать нужные вещи. Нашла, к сожалению, мало, но и продолжить поиски толком не могла. Что-то внутри щемило и болело, когда она смотрела на провалившеюся где-то крышу, пустые рамы окон и подвисшую на петлях дверь.       Ноа заметил её в окне. Доппер пыталась что-то достать из-под свалившегося шкафа. Захотелось крикнуть, чтоб она обратила внимание, но пришлось сдержать этот импульс. Элизабет сама заметила его через пару мгновений.       Сначала проскользнула радость и уголки губ поползли чуть вверх, но потом она нахмурилась и отвела взгляд.       — Ты что, пришёл меня подстричь? — резко показала она.       — Нет.       Ноа сделал шаг к раме окна. Элизабет наблюдала за ним с интересом.       — Я не буду стричь волосы, —заявила она с вызовом. — Я хочу длинные волосы.       Это было необъяснимое желание. Казалось, что если отрезать волосы, то Элизабет Допплер исчезнет окончательно. Совсем растворится в этом новом мертвом мире. Последняя частичка. И появится кто-то новый – наверняка жестокий, резкий, твёрдый и совершенно непохожий на неё саму. Этот кто-то с короткими волосами научится быть как некоторые ребята – будет стрелять и отдавать команды.       Элизабет хотела быть собой. Смотреться в лужи и воду озера и видеть себя. Даже с условием, что постепенно она менялась – её черты лица становились менее острыми, в фигуре появлялись непривычные едва заметные изгибы. С другой стороны, на неё уже смотрела не совсем та Элизабет. Теперь там был кто-то с глазами Петера и губами Шарлотты. С даже с насмешкой Франциски. Всё ещё она, но немного незнакомая.       Если завитки волосы будут касаться её ушей, а не талии, то кто будет смотреть на неё в отражении?       — Я хочу, чтобы с тобой всё было хорошо, — сказал Ноа медленно и тихо, прекрасно осознавая, что для Элизабет важны лишь жесты. Но ему хотелось это сказать ещё и самому себе. — Я боюсь за тебя.       — Чего бояться? — возмутилась Элизабет, подойдя к оконной раме.       Они стояли напротив друг друга, и из разделяло окно без стекла. Острые осколки торчали по краям.       — Вдруг ты опять однажды простудишься, — рука Ноа чуть дрогнула. — Не сможешь убежать. Заразишься чем-нибудь. Не увидишь опасности.       — Почему ты не хочешь заплетать меня? — в отчаянии спросила Элизабет. — Ты говорил, что заплетал сестру.       Ноа поджал губы, чувствуя, что зря как-то проболтался об этом. Но вечер и тёплый свет от фонаря располагали к какому-то откровению, и что-то личное вырвалось наружу. Допплер запомнила. Её это тронуло.       Как объяснить Элизабет, что внутри всё сжималось от вида её волос в его руках? В этом было что-то хрупкое и нежное, бесконечно трогательное и беспокойное. Ноа чувствовал, как мурашки проступают на спине от прикосновения ночью к локонам Допплер, которые ручейками извивались на её плечах, полу и одеяле.       Вдруг Шарлотта тоже отчаянно просила рапса, когда носила под сердцем Элизабет, и поэтому теперь у Допплер такие волосы? И не будет ли тогда преступлением касаться их?       Ноа боялся себе признаться, что если согласиться трогать волосы Элизабет, то признает в ней кого-то близкого. Но сестру, но где-то рядом, отчего в груди пробегал табун.       — Я не могу, — сказал Ноа.       — Почему? — спросила Элизабет, и в жесте чувствовалось отчаяние.       На солнце, наверно, они бы казались золотыми. Такой тёплый приятный оттенок, где-то чуть светлее, где-то – темнее. А сейчас из-за грязи и серости они были тусклыми.       Как признаться маленькой Допплер, что касание её волос – это что-то настолько интимное, что захватывает дух?       — У меня есть только ты, — сказала Элизабет. — И этот мир, в котором всё погибло. Мама, папа, Франциска… Только ты.       Она вдохнула и зажмурилась, проглатывая слёзы.       — Я хочу, чтобы было хоть что-то нормальное, как раньше, — её руки дрожали. — Телефоны, компьютеры, электричество, тепло, занятия в школе, помада Франциски, папины книги, мамина улыбка. Я хочу, чтобы было что-то привычное.       Её руки коснулись волос. Она запустила пальцы в пряди и кое-как провела сквозь, шмыгнув носом.       — Если хотя бы волосы будут такие же, — она выдохнула и проморгалась. — То будет спокойней. Если кто-то будет помогать их заплетать, то будет спокойней.       Элизабет судорожно вдохнула воздух, беззвучно плача.       — Если мы теперь семья, то хотя бы иногда, — руки дрогнули. —Дай почувствовать себя привычно, будто ничего не случилось.       Ноа выдохнул и протянул руку. Элизабет смотрела то на его ладонь, то на него в какой-то растерянности. А потом залезла на подоконник и приготовилась выбраться наружу. Ноа на секунду растерялся, заметив опасные осколки стекла, но Элизабет чуть сжалась и успешно пролезла, прыгая прямо ему в руки.       Ноа поймал её, почувствовав, как тонкие ручки-веточки обвиваются вокруг его шеи. Ему самому захотелось прижать её к себе крепче, чем это нужно. Волосы струились между пальцами, и Ноа думал о том, что в прежние времена они наверняка были мягкими, словно шёлк, а сейчас условия жизни оставили свой печальный отпечаток. Но ощущения всё равно были приятными.       — Агнес не нравилось то, как я заплетаю, — сказал Ноа, отстраняясь.       Всё немножечко заныло от этого вроде бы простого и логичного жеста. Вынужденное случайное объятие хотелось продлить ещё на пару мгновений.       — Важен не результат, — показала Элизабет, стесняясь своих недавних слёз.       Глаза у неё покраснели и она пыталась отвести взгляд, смотря куда-нибудь в сторону или вниз.       Ноа протянул руку и коснулся её волос снова, думая о солнце, спрятанном где-то за тучами и пеплом. Его призрачное и далёкое тепло всё равно ощущалось. И с волосами Элизабет было также.       — Если ты обещаешь больше не пугать меня так, — сказал он.       — Ты испугался? — спросила она с неподдельным любопытством. — Я бы вернулась, когда успокоилась бы.       Ноа выдохнул, ощущая, как мир на секунду будто останавливается и зависает в полной тишине.       — Если мы теперь семья, — сказал он. — То я переживаю о тебе вдвойне. Потому что у меня тоже больше никого нет.       Элизабет не сдержала робкую улыбку, а потом взяла Ноа за руку, чтобы направиться к пещере.       — Если так, — сказала она, — то заплетёшь мои волосы?       Ноа почувствовал, каким горячим стало лицо, и нахмурился, пытаясь отогнать это чувство.       — Да, — отрывистым жестом показал он, отводя взгляд.       По дороге к пещере Ноа думал о том, что их предполагаемый завтрак остыл. Это помогало отогнать мысли о золотых локонах, которые окажутся в его руках в полутьме пещеры, но теперь Элизабет не будет спать. И от этой маленькой детали всё внутри пульсировало от нетерпения и волнения.       Допплер же внезапно поняла, что предвкушение прикосновений Ноа к её волосам – это не то же чувство, что было от Шарлотты или Франциски. Теперь это было так непривычно, и мурашки бежали по телу. Если он коснётся её волос, то внутри что-то сладостно взорвётся, и ожидание становилось невыносимым испытанием.       «Если мы семья, - думал каждый из них в молчании, - то почему это чувство внутри совсем не похоже на то, что было раньше?»