Beautiful Liar

      — Брось оружие!       Её руки почти не дрожат. Почти. И Рейес испытывает странную смесь обиды и гордости. За месяцы, проведенные на Кадаре, он еще ни с кем, даже с Зией, не был настолько откровенен, как с Сарой. С другой стороны, это значит, он не ошибся, поставив на Первопроходца, в которого не верили даже лидеры Инициативы.       — Я знаю, что где-то прячется твой снайпер, ублюдок.       Откуда она узнала? Ах, да, СЭМ. От Райдер в принципе трудно что-то утаить, а с ним — тем более. Странно, что главную тайну Шены она поняла только когда увидела все воочию. Наивность? Глупость? Нет. Сару Райдер можно охарактеризовать сотней разных эпитетов, но не этими. Неужели он просто был в ее слепой зоне?       Справедливо. Рейес тоже заметил оружие у Сары слишком поздно. Когда его игра обернулась против самого Шарлатана, и он впервые за эти месяцы так близок к тому, чтобы сорваться с края, по которому так долго ходил, балансируя с ловкостью акробата.       Рука крепко сжимает пистолет, палец лежит на спусковом крючке, но голос предательски подрагивает, выдавая то, что кипит внутри. Девочка, ты не умеешь блефовать. Не так хорошо, как он. Он ведь в твоей слепой зоне.       А ты — в его?       — Видаль, я не буду повторять. Клянусь, я выстрелю.       — Я знаю. Стреляй, иначе выстрелит мой друг.       Она, может, и знает про засаду, но где именно затаился наемник с винтовкой, — нет. Иначе не стояла бы к нему спиной, загораживая собой Рейеса и открывая Слоан. Он не любит откровенно рисковать собственной шкурой, но все они зашли слишком далеко, чтобы эту нелепую дуэль пережили все трое. Всё закончится здесь и сейчас. И неважно, повезет ли Шене снова, или Фортуна, наконец, от него отвернется.       Стреляй, Сара, иначе выстрелит снайпер. Уж лучше ты, чем Слоан Келли.       — Ты обманул меня. Я доверяла тебе!       — Это было глупо.       Слова горчат на губах, но Видаль слишком хорошо знает Сару — лучше, чем ей бы хотелось. Да и ему самому, но это сильнее Рейеса. Ее не разубедить, если что-то втемяшилось девчонке в голову. Она ко всему должна прийти сама, а если нет, что ж, чему быть, того не миновать, и тот, кому суждено умереть от выстрела в сердце, не погибнет в разгерметизировавшейся криокапсуле, переживет мятеж на станции и не сдохнет в клоаке Кадары.       — Ублюдок…       Голос падает почти до шепота, отражается от стен пещеры, нашептывая «ублюдок… блюдок… юдок… ок...». Да, он такой. От этого тошно, ведь он и сам почти поверил: «Ты ошибаешься, Рейес гораздо лучше этого».       «Ты слишком плохо его знаешь, детка».       Да, это так. Раньше Рейес был другим — тогда, когда был невидимкой в Млечном Пути, на Земле, а после — на Арктуре, но все меняется. Можно было бы пошутить, что за шестьсот лет невозможно остаться прежним, но на деле прошла всего пара месяцев. Всё дело в Элее, в чертовой скверне, в мятеже, в чокнутых ангара, в их Сопротивлении и полоумной Слоан Келли. Все они столкнулись с тем, к чему не были готовы, и теперь учились жить по-новому. Приспосабливались. Кто-то сломался, а кто-то вывернул нутро наизнанку, но стал сильнее и сумел выжить. А это Рейес умел всегда — выживать.       Идя сюда, он верил в непогрешимость своего плана, он ведь еще ни разу не ошибался, как сам искренне полагал. Самоуверенность — грех, и Видаль сам не заметил, как совершил грубейший просчет: подпустил кого-то к себе слишком близко, и вот где они теперь.       Дуло пистолета смотрит прямо ему в лицо. Мгновение. Два. Три. Театральная пауза затянулась до безобразия, и кажется, что так они и зависнут в стазисе, но наметанный взгляд улавливает движение еще на этапе его зарождения. Щелчок. Гремит выстрел, отраженным от каменных сводов эхом разрывая барабанные перепонки.       А ведь он не думал, что она выстрелит. Несмотря на то, что говорил: блеф — давно отработанная модель поведения, почти уже привычка, ставшая второй натурой.       Но почему нет боли? Он всегда считал, что умирать — больно.       Секунда уходит на то, чтобы осознать, что он все еще стоит посреди пещеры, держа пальцы «пистолетиком» и тупо таращась на Сару. Теперь её руки дрожат, будто пистолет потяжелел вдруг на порядок, от дула идет легкий дымок, у ног лежит смятая гильза термозаряда.       Еще одна — чтобы обернуться и увидеть, как пальцы Слоан разжимаются, падает на землю пистолет, а она сама, ошеломленно зажимая рану на груди, оседает следом. Нетрудно понять по положению её тела, в чью спину пришелся бы выстрел, успей она раньше Райдер.       Сейчас самое время врубить за кадром похабную музыку из какого-нибудь вестерна, но устроить из этого шоу — слишком даже для Шарлатана.       Сара отступила на шаг, поджав побелевшие губы.       Какой он увидел ее впервые в Тартаре? Смешливой девчонкой со взъерошенными ядовито-розовыми волосами, изо всех сил храбрившейся и старавшейся казаться своей среди чужаков Порт-Кадары. Не выходило, Райдер отличалась от завсегдатаев заведения так же, как сам Рейес от, скажем, ангара. А сейчас перед ним стояла совсем другая Сара, не девчонка — взрослая женщина, повидавшая в жизни дерьма и переставшая ему удивляться. Вырвиглазная краска смылась с волос, обнажая, как беззащитное нутро, естественный русый цвет, а в глазах — пусто. Видаль, сам не отдавая себе в том отчета, боялся увидеть во взгляде Сары разочарование, но бесцветный блеск голубых глаз был еще хуже, он дезориентировал.       Он ведь победил, разве нет? Он ведь был прав, не Келли, так почему дуло пистолета Райдер снова направлено ему промеж глаз? Где та девочка, что смотрела на него с восхищением, совсем по-девчачьи, вопреки обыкновению, хлопая ресницами? Та, с которой они целовались, залитые медовым светом заката над отравленной серой пустошью. Та, что увидела под маской не Шарлатана, но человека. Лучший вариант Рейеса, о котором он и думать забыл.       Что ты, Андромеда, сделала с ней? Что ты, черт подери, сделала со всеми ними?       — Опусти оружие, Сара.       — Зачем мне это?       — Затем, что ты сама понимаешь: ты поступила правильно. Ради Инициативы. Ради Кадары. Ради нас всех.       Она молчит, но губы кривятся злой, жесткой усмешкой, красивое лицо от нее кажется ощутимо повзрослевшим, но уж лучше так, чем эта давящая пустота.       — Не молчи, Сара.       — А что я должна сказать? Я поступила правильно, я знаю. А ты — нет. Ты лгал мне.       Лгал, но не по той причине, о которой ты думаешь. Вот только ложь во благо — выдумка для тех, кто пытается себя оправдать. Он не пытался.       — Я знаю. Прости.       Он никогда не извинялся за ложь, она стала неотъемлемой частью его жизни, фрагментом образа, без которого паззл физически не мог сложиться воедино. Но за эту Рейесу действительно стыдно. Не потому, что он жалеет о том, что лгал ради своей выгоды, но потому, что врал ей.       — Нет.       — Слоан принесла в Элей войну, которую мы не можем себе позволить. Я должен был…       — Я знаю. — Ненавидишь меня?       Почему-то ответ на этот вопрос сейчас чрезвычайно важен.       Молчание снова. Но рука с пистолетом, наконец, безвольно падает вдоль тела. Она бы не дрогнула, Сара выстрелила бы, если решила, что так правильно, но, судя по всему, Райдер пришла к другому выводу. Почему? Черт знает. Благоразумие? Холодный расчет? И есть ли разница, если кровь Келли струится по холодному камню, а он все еще дышит?       Он только сейчас осознает, как гулко колотится в клетке ребер сердце — в последний раз оно готово было вырваться из груди пятнадцать (или шестьсот пятнадцать?) лет назад, когда в доках Арктура ему впервые доверили кресло первого пилота, а «Кент», ведомый его легкой рукой, прыгнул в воронку сверхсветовой.       — Нет.       Райдер смотрит на него, уже без гнева, без разочарования или обиды — только со странным смирением. На ожесточенном лице вновь проступают черты девочки с розовыми волосами, на спор глотающий из бутылки турианский бренди и шагающей ему навстречу в той злосчастной кладовке.       — Ты мог довериться мне. Я бы помогла, неужели ты не понимаешь?       — Мог. — Сейчас самое время снова солгать, но вместо этого Видаль делает шаг навстречу. — Но мне нравилось, как ты смотришь на меня. Как говоришь… Как будто бы я лучший человек, чем есть на самом деле. И я боялся, что это изменится, если ты узнаешь правду. Сара?       Он вступил в Инициативу ради того, чтобы стать кем-то. Кем-то большим, чем один из сотен пилотов Альянса, кем-то, кто сможет иметь власть над своей жизнью и делать что-то значимое. А оказалось, что лучше, чем летать, он умеет лгать, выкручиваться и ткать в тени паутину интриг, в которую попадали даже те люди, которые ему нравились. Раньше Рейес Видаль был призраком, о существовании которого большинство не подозревало, теперь стал тем, которым пугают детей.       — Что, Рейес?       — Я был прав?       Снова тишина. Райдер, бросив быстрый взгляд на тело Слоан, развернулась к ней спиной и двинулась по длинному каменному коридору. Не к выходу, нет, — куда-то вглубь, дальше во тьму. Как символично.       — Сара?       Он просто пошел следом, не попытался догнать или поймать ее за руку: не потому, что боялся показаться глупым или слабым, они давно друг другу всё доказали, просто смысла не видел. Нужно было уходить, дав трупу Слоан упокоиться в этой каменной могиле и наконец позволить Кадаре обрести мир, но сколь бы ни казалось это правильным, понурый силуэт девушки впереди молчаливым упреком завис над Видалем, давно отвыкшим оглядываться на чье-то одобрение.       Он был почти уверен, что она молча уйдет, но, отойдя на десяток метров, Райдер, наконец, обернулась и еще несколько мучительно-долгих мгновений смотрела Шарлатану в глаза прежде, чем шагнуть ему навстречу:       — Нет, всё по-прежнему, Рейес. — Она вытянула перед собой руку, кладя раскрытую ладонь ему на грудь. — Я всегда знала, кто ты: убийца. И то, какое имя ты носишь, нечего не изменит. Убийца — как и я.       Выражение, которого Видаль прежде не видел, промелькнуло на её лице, но Элей превратил девочку с розовыми волосами и горящим взглядом во взрослую, сильную женщину, и прежде, чем Рейес успел ответить, она приподнялась на цыпочки, легко мазнув своими губами по его, и негромко закончила:       — Сегодня я убила ради тебя. И лучше бы, чтобы ты оказался прав, и это помогло Инициативе. Иначе в следующий раз я выстрелю. Богом клянусь, Видаль, если еще раз ты попытаешься сделать меня пешкой в своей игре, я пущу тебе пулю в лоб, несмотря на то, что я тебя…       Она закусила губу и отступила, оставив непроизнесенные слова зависнуть в воздухе. И, резко развернувшись на пятках, зашагала в обратном направлении, показательно подставляя беззащитную спину. И правильней всего было бы после всего сказанного выстрелить, покончив со всеми проблемами и сложностями разом, но Рейес просто усмехнулся — в кои-то веки невесело, но совершенно искренне:       — Я тоже, Первопроходец. Я тоже.