Лиза

— Скоро приду. Макс вызывает. А ты пока постоишь «в планке». Пять подходов, по тридцать секунд. Потом отдыхай. Херувим фыркнул. Как же он недолюбливал подобные «задания». Уж лучше бы медитировать заставила, так хоть незаметно поспать можно. Уже наловчился. Но, делать нечего… Он положил на пол часы, вытянулся, касаясь земли носками и локтями и уставился на циферблат. Потом улегся на живот, передохнул, принял исходное положение, снова передохнул, и опять… Лиса сказала, что Хищник готов официально принять его в команду. На днях этот вопрос должен быть решен. После случая с Кузькой его наконец-то заметили. Кое-кто даже приходил к нему лечиться: одному посоветовал, чем простуженное горло полоскать, другому покусанную слепышом руку промыл и швы наложил. Макс подумывал об утверждении его штатным медиком. Вим даже в чем-то порадовался такому решению: а что, хоть и ответственность большая, зато место теплое и относительно спокойное. Не об этом ли он мечтал, когда поступал в медицинский? Правда, не так он себе все это представлял. В его мечтах тогда был блистающий стерильный кабинет, белоснежный халат, молодые улыбчивые медсестры, на чьих прелестях всегда можно отдохнуть взглядом, необъятные, ворчливые, но при этом такие уютные в своих тапочках на толстый носок, санитарки и технички, благодарные пациенты… а вместо этого его ждут «кровь, кишки и говно» — унылая доля полевого врача-недоучки. Зачем же его тогда продолжают гонять, заставляя приобрести такую же физическую форму, что и у остальных? Видимо, вопрос «а врачом ли?» до сих пор остается открытым. Может, пронесет, и будет как все? Так ему нравилось гораздо больше. Вим застегнул на запястье часы, немного посидел, отходя от напряжения, а потом уперся кулаками в пол, отжался раз, другой третий…пятый… И это после стояния в «планке». Весьма довольный, он позволил себе сигарету. По лестнице спускались двое. Он без труда узнал голоса Лисы и Фроста. И, судя по интонациям, они ругались. — … не могу… они же без меня… не хочу, чтобы ты шла. Откажись пока не поздно, дуреха. — Да успокойся ты! Разошелся. — Как вспомню этих ублюдков пустоглазых… их же там десятки… и мутантов… — Да нет там больше никого. Сам же в курсе. — Откажись, дура. — Я все сказала. Данил, мы уходим. Ориентировочно, на пять-шесть дней. Иди собирайся. Вещей как можно меньше. Пойдем налегке. На Фроста было странно смотреть. Херувим никогда не видел его таким, даже не напуганным, а, скорее, обалдевшим и беспомощным: он не мог удержать подругу силой, а на убеждение ему явно не хватало интеллекта. — Откажись. Я не смогу пойти с тобой. Ну не могу. Понимаешь? — Мне есть, с кем идти. Сам помогал учить. Ну чего ты панику развел? Через недельку вернемся. Может, даже раньше. Фил… Наемник как-то обреченно всхлипнул, похлопал Лису по плечу и, не проронив больше ни слова, ушел. — Что это с ним? — Боится идти в Припять. Тяжко нам там пришлось в свое время. — А ты не боишься? — А мне все равно. Знал бы, где упадешь… Ты, надеюсь, не боишься? — Нет. — «С тобой хоть на край света» — хотел добавить он. — Выжигатель отключили, фанатиков перебили, мутантов тоже. Аномалий много, да, есть такое дело. Тропы все время теряются и появляются вновь, будто блуждают. Так я слышал. Но, так ведь то аномалии, а не люди. Уж как-нибудь пройдем. Ты — профессионал не только в прицельной стрельбе. Да и я кое в чем разбираюсь. Не вчера пришел. Как можно бояться, когда рядом самая опасная, самая красивая и самая умная женщина во всей Зоне? — Он покраснел и опустил взгляд, поняв, что наболтал лишнего. Наградой был заливистый воркующий смех. — Подлиза. Хорошо, что Фил не слышит. Иди уже. «То ли Фрост — лох, то ли я чего-то не знаю?» — подумал Херувим и пошел собираться. А самому будто удавку на шею набросили. Не могло быть все так просто. Предчувствия его не подвели. Чем ближе к Рыжему лесу, тем больше вокруг творилось чертовщины. Аномалии становились все страннее и страннее, порой превращаясь в сплошное месиво, не отличишь, где заканчивается одна и начинается другая, порой таились у самой земли. Идти приходилось все медленнее и медленнее. Часто приходилось возвращаться назад по своим же следам, пробираться совершенно противоположным курсом с отклонением буквально в несколько метров, петлять и блуждать. Лиса все реже пропускала его вперед, предпочитая все время контролировать процесс, то ли опасаясь за него, то ли не доверяя. Херувим изо всех сил старался быть полезен: тащил ее вещи, внимательно «сек» по сторонам, настолько наловчившись в этом деле, что мимо него теперь даже мышь не проскочит, охранял ее отдых, ни на секунду не теряя бдительности, даже когда и намека на опасность не было. Когда они к вечеру второго дня миновали чертов лес, он чувствовал себя каким-то киборгом — не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. За все это время им встретились на пути, разве что троица слепышей, да кот-баюн, поспешивший при их появлении убраться подальше. — Через Лиманск пойдем завтра. Укрытий здесь немного. Надеюсь, там еще не занято. — А что не так с Лиманском? Может, хотя бы до крайнего дома дойдем? Все лучше, чем под открытым небом. — Нет. — Почему? — Сам поймешь. Херувим пожал натруженными плечами и поправил ремень висевшей на груди «SA80», еще довольно непривычной после «АКСУ». Лиса снова оказалась права. Заброшенный научный городок был тем еще местечком. Стоило перебраться на тот берег, как их окружили шорохи, скрип деревьев, бульканье, шепотки, отголоски детского смеха и еще множество других странных звуков. Херувиму вспомнилась пси-аномалия, куда он по дурости влез следом за лаборантом Семеновым. — Лиз, а может по той таблетке? Ну, которые мозги притупляют? Что-то мне не по себе как-то… — Не будем лезть, куда не надо, все будет нормально. Но насчет пси-фона, ты прав. По-моему, даже в прошлый раз такого не было. В Лиманске Вим впервые увидел контролера. Этим и объяснялось давление на мозг. Причем, псионик был далеко не из самых слабых. Лиса до последнего ничего ему не говорила, видимо опасалась, что он попытается геройствовать. Но тут она ошиблась: случись такое раньше, он, быть может, и попробовал бы на свой страх и риск уничтожить тварь, но не теперь. С того необдуманного поступка, который чуть не обернулся для него потерей разума, Херувим многое понял, и больше не спешил при каждом удобном случае «лезть на рожон», чтобы доказать, насколько он крут. Да и крут ли? Тогда на Янтаре, он таких же «крутых» почти десяток перебил. А ведь некоторые из них, наверняка, и покруче его были… Когда до ЗГРЛС «Дуга» осталось совсем немного, давление на голову значительно уменьшилось, а потом и вовсе пропало. Лиса поежилась, кутаясь плащ, и позволила ему пройти вперед. Через стройку прошли молча. — А ты много раз здесь бывала? — Один. Когда с Фростом выбирались из Припяти. Туда шли другим путем, через «Радар». Как вспомню… перед собой смотри, на меня не смотри… — Извини, мама Лиза. — Опять за свое? Он резко остановился, обозначая притаившуюся у земли «воронку». Еще одна висела в метре над землей, в полуметре от первой. Лиса не торопила, поглядывая по сторонам поверх прицела «винтореза». — Извини, — произнес он через некоторое время, когда очередное скопление аномалий было пройдено. К ночи они добрались до окраины Припяти. Мертвый город встретил их гнетущей тишиной, нарушаемой лишь шумом ветра, шелестом палой листвы да лаем собак где-то вдалеке. Лиса взглянула в КПК и довольно кивнула: — Пока все по графику. «Клиент» придет на встречу во двор госпиталя завтра, ориентировочно между четырнадцатью и пятнадцатью часами. Мне нужно будет занять позицию раньше, чтобы уж наверняка без проблем. Как тебе город? — Впечатляет. Давно хотел сюда попасть, да не с кем было, а один не решался. — И правильно делал. — А может, когда ты закончишь, прогуляемся по нему? — Ну да, ты же у нас сталкер, все бы тебе где-то шастать. Может и прогуляемся. Я так и не рассмотрела его тогда толком. Они забаррикадировались в подвале одной из пятиэтажек, буквально в нескольких сотнях метров от госпиталя. Ночь прошла спокойно. Только под утро кто-то начал скрестись в дверь. По характерному писку было нетрудно догадаться, что это тушканы — твари, хоть и небезобидные, но далеко не самые опасные. Вим раздраженно цыкнул, ни сколько из-за самого факта появления грызунов-мутантов, столько оттого, что своей возней они могут разбудить Лису, которую он сменил пару часов назад. «Пошли на хрен, мудозвоны, — мысленно обратился он к тушканам, но те, разумеется, его не слышали, продолжая скрести когтями по проржавевшей жестяной обшивке. — Вылезу, урою». — Кто там? — Это ветер. Спи, Лиз, рано еще. — Ну ла-а-дно… — она сонно заворочалась, кутаясь в плащ. Он, на всякий случай, поерзал, шурша одеждой, дабы она не раскрыла его обман, и снова затих, прислушиваясь к тому, что творится снаружи. Помимо скрежета, ему слышался вой ветра, скрип сухих веток, далекий скулеж и, как будто бы, отголоски шагов и чьих-то разговоров. В последнее верилось с трудом. Кто в такое время добровольно выйдет на улицу? Припять не зря называют мертвым городом — кроме мертвецов и призраков ходить по улицам в такой час просто некому. Но если против первых, если иметь ввиду зомбированных, у них было оружие, то вот против вторых… он не додумал эту мысль, встрепенувшись от далеких выстрелов. Нет, видимо, не совсем этот город мертвый, а значит и он не должен расслабляться ни на секунду… Лиса ушла вперед, разведывать местность. Через несколько минут раздался негромкий мелодичный свист. Вим выскользнул из-за угла и понесся к ней со всей осторожностью, на которую был способен. — Вот твое задание на сегодня: залезаешь в эту дыру, — она кивнула на узкий лаз под железным гаражом, вымытый, очевидно, потоками воды, — и сидишь там до моего возвращения. Это, примерно, три-четыре часа. Ведешь себя тихо и не отсвечиваешь. Оружие применять только в случае крайней необходимости. Если, по непредвиденным обстоятельствам, придется уходить, встречаемся в оговоренном ранее месте. Если я не вернусь, действуй по ситуации. И будь осторожен. — Слушаюсь, мама Лиза. — Он уже слышал подобное раньше. Вим посветил в дыру фонариком, швырнул в нее гость гравия, проверяя безопасность укрытия, заполз под гараж и устроился там поудобнее, готовясь к длительному ожиданию. — Еще раз так меня назовешь, отдам тебя Чикатиллычу. Он тебе рожу подправит, чтобы такой наглой не была. Вим ничего не ответил. Лиса была раздражена, а чем, он понять не смог. Неужели, раскрыла его маленький ночной обман? И причем тут Чикатиллыч? Все хотел спросить, да забывал: почему его все боятся, как черт ладана? Ну, мужик с тяжелым взглядом. И что с того? Они там через одного такие. Он прислушался, желая уловить звук ее отдаляющихся шагов, но Лиса как будто бы по воздуху улетела. А может, все-таки ведьма? Вим, смеху ради, представил, как она, за отсутствием метлы, седлает собственную винтовку и взмывает в серое, под цвет ее глаз, небо. Полы широкого плаща картинно развиваются, будто крылья огромной летучей мыши, на зависть всем облезлым воронам и прочей летающей «швали». Но веселье быстро закончилось и на смену ему пришла нудная, изводящая рефлексия. В памяти вновь всплывали обрывки прошлого: неразделенная первая любовь, одинокие вечера в полутемной комнате, попытки найти себя в учебе и спорте, большая ошибка и крах всего, за что он цеплялся; безысходность, приход в Зону, первый артефакт, разочарование, приход к наемникам, моральная и физическая боль, когда его снова не оценили и не восприняли, а потом «луч света в темном царстве» — Лиса Елизавета… По ржавому металлу гаража барабанили капли затяжного осеннего дождя. От холода и сырости у Херувима снова разболелась рука, да и сам он почувствовал себя каким-то больным и разбитым, сказывалось напряжение последних дней и постоянный недосып. Он украдкой поставил будильник и закрыл глаза, но, несмотря на усталость, не смог «отключиться» ни на минуту. «А какого сейчас Лисе под этим промозглым дождем? У нее же с собой даже клеенки нет. Как бы не заболела». Он подумал о том, что, когда она вернется, во что бы то ни стало затащит ее в одну из брошенных квартир и обязательно заставит снять мокрые вещи, даже если Лиса при этом попытается набить ему лицо. Пусть бьет сколько угодно. Ничего такого, просто он не хочет, чтобы она простыла. Костер и горячий чай обязательно… От мыслей о предстоящих заботах его отвлекли выстрелы со стороны госпиталя. Один, и через несколько секунд еще три. От неожиданности Херувим подскочил и стукнулся головой о железный потолок своей берлоги. Стреляли из пистолета, такого же, как у наемницы — Вим прекрасно помнил ее «Вальтер» — совсем недавно она доставала его, чтобы пристрелить парочку досаждавших им псов. Почему Лиса не воспользовалась «винторезом»? Она же всегда «убирает» жертву с расстояния нескольких сотен метров. Что случилось? Ее раскрыли? Да быть такого не может. Она же профессионал своего дела. «Нет. Это не она. Отставить панику… Да мало ли кто? — он взглянул на часы. — Скоро должна прийти. Почти три. Максимум — полчаса…» За эти полчаса он искусал себе губы чуть ли не до крови. Курить хотелось страшно. Чтобы хоть чем-то себя отвлечь, он попытался прокрутить в голове сюжет какой-нибудь прочитанной ранее книги, но и в этом не добился нужного результата, все время отвлекаясь, чтобы взглянуть на часы. Казалось, что он остался один на один с мертвым городом, и никто уже не придет. «Нет, придет. Вот, сейчас совсем рядом появятся ее ноги в черных кедах, раздастся тихий свист и все снова станет хорошо… Все, больше не могу!» Он решительно подхватил автомат и выполз из своего укрытия. Небо не упало. Неведомые твари не потянули к нему свои когти и щупальца. Он был один, и он был готов действовать на свой страх и риск. Даже если его потом накажут. «Да пусть хоть пристрелит! Но сначала я должен…» Он даже не смог толком додумать. В голове метались мыслеобразы, которые совершенно не желали складываться в слова. Он осторожно обошел дом, пробежал через мокрые кусты, перебежал дорогу и тихо прокрался вдоль стены. Во внутреннем дворе госпиталя топталось двое вояк. Судя по трупу, который они рассматривали, Лиса справилась с заданием. Он прошмыгнул мимо них и снова скрылся в кустах. Потом достал КПК, молясь, чтобы связь снова не пропала, и попытался запеленговать Лису. Но она свой приборчик, по всей видимости, отключила. Вим прикинул, с какой примерно точки стреляла наемница, обошел здание и взобрался по пожарной лестнице на крышу, желая проверить свое предположение. Он перевалился через парапет, сгруппировался, перебрасывая оружие со спины на грудь, и тут же упал на четвереньки, выпучив глаза и изо всех сил сжимая челюсти, чтобы не издать ни звука — военных внизу никто не отменял. Его наставница погибла и забрала с собой своего убийцу. Даже подходить ближе было не нужно, чтобы убедиться — огромная лужа крови, растекшаяся вокруг Лисы и навалившегося на нее человека в форме «урбан» и темно-зеленой разгрузке, говорила обо всем без слов. Он завалился на бок, подложив под голову вытянутую руку, положил рядом ставший бесполезным автомат и уставился куда-то в пространство помутневшим от застлавших глаза слез взглядом. Военные еще немного поболтались по двору и ушли. Вскоре раздался звук тяжелых шагов, дробящийся эхом в пустой бетонной коробке здания — кто-то поднимался по ступеням. Нетрудно догадаться, кто. Вим соскользнул вниз и забился в кусты испуганным зверем, ожидая, когда вояки уйдут. Потом снова взобрался на крышу, со злорадством отметив, что труп монолитовца пару раз пнули грязным армейским ботинком. К счастью, Лису трогать не стали. Сам не зная, зачем это делает, Херувим стащил с нее мертвого фанатика и отволок его подальше, насколько хватило сил, мужик оказался немаленький. Хотел сбросить его с крыши, но передумал, решил не создавать лишний шум. Перед смертью монолитовец зачем-то стащил с нее маску, видимо, желал взглянуть на свою убийцу. Перемазанное кровью, застывшее лицо Лисы было обращено в пасмурное небо, так подходящее к ее широко раскрытым серым глазам. Вим робко присел рядом, разжал ее одеревеневшие пальцы, взял вороненый нож, измазанный засохшей кровью фанатика, и повертел его в руках. Потом отстегнул ее ножны и перевесил себе на пояс, желая сохранить от Лисы хоть что-то, кроме воспоминаний. В груди кололо так, что было тяжело вдыхать густо пахнущий кровью и озоном воздух, но Вим уже знал, что это не сердце, а обычный межреберный спазм — последствия нервного стресса, от которого страдал долгое время. Волноваться не о чем. Вот только…почему так холодно и больно? Я пел о богах и пел о героях, О звоне клинков и кровавых битвах. Покуда сокол мой был со мною, Мне клекот его заменял молитвы… Он просидел над ее телом всю ночь, отгоняя крыс, да поглядывая в низкое серое небо, где порой проглядывали колючие звезды. Под утро он увидел яркую падающую звезду и понял, что делать здесь больше нечего — Лиса погибла, как настоящий воин, и отправилась в свою Вальгаллу. Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, Но может тебя и на свете нету… — Прощай, мама Лиза, — произнес он, удивляясь, насколько вымученно и слабо звучит собственный голос, — да знаю, знаю, к Чикатиллычу. А что делать? Он в последний раз взглянул на распластанное тело, подобрал вещи и направился к лестнице. Смысл жизни был утерян напрочь. Жить не хотелось, но что-то останавливало его от того, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда прямо здесь и сейчас… Быть может, еще день, или два… еще немного побыть… просто, чтобы… Это самое жестокое слово — «никогда» … Он брел по темной улице, сам не зная, зачем и куда. Шел, просто потому, что мог идти, будто зомби. Из прострации его вывело сопение кровососа. Он по привычке вскинул автомат, но вдруг его осенило: если фанатик прибежал, заметив Лису, значит их не всех перебили. На выстрелы прибегут другие «пустоглазые» и быстро зажмут его в угол. Не то, чтобы его уж очень волновало, что будет дальше, но Херувим слышал, что эти люди — натуральные отморозки, и немалую роль они уделяют запугиванию потенциального противника. Он собственными глазами видел в Лиманске обветренные голые скелеты и черепа, насаженные на колья. Вим представил свою голову с обвисшей нижней челюстью и выпавшим языком, выставленной на всеобщее обозрение. Представил жирных зеленых мух, ползающих по остекленевшим глазам, если они еще глаза целыми оставят, а не вырежут, и ему стало противно и мерзко. «Лучше пусть кровосос» — обреченно подумал он, сбросил рюкзак и автомат на растрескавшийся асфальт, достал нож, потом второй — в другую руку, и прижался спиной к холодной шершавой стене. Мутант не заставил себя долго ждать. Он вынырнул из тени, полупрозрачный и быстрый — идеальный убийца, и тут же скрылся опять. Глаза у Херувима нервно забегали в попытке снова его найти, но это было не так-то просто. Долговязая фигура мелькнула в трех метрах от него, слева, потом снова исчезла, мелькнула в двух метрах справа, а потом оказалась так близко, что он почувствовал горячее зловонное дыхание мутанта. Когтистая лапа внезапно ударила наотмашь в грудь, и Херувим закашлялся от недостатка воздуха. К счастью, его спасла бронепластина. Не теряя драгоценных секунд, он полоснул ножом перед собой. Фигуру кровососа украсила длинная продольная кровавая полоса — Вим, сам того не ожидая, едва не вспорол мутанту живот. От следующего удара удалось увернуться — когти с противным скрежетом проехались по бетонной стене. Херувим не удержал равновесие и предпочел откатиться в сторону, успев перед этим ткнуть кровососа в бок, вторым лезвием вспарывая ему бедро. От раздавшегося вопля по коже побежали мурашки. Мутант вышел из «стелса», представ перед ним во всей красе: двухметровое поджарое тело, покрытое бурой кожей, длинные когтистые руки, отвратительные шевелящиеся щупальца вокруг круглого рта, снабженного иглами острых зубов. Но Вима напугала ни столько пасть, сколько маленькие желтые глаза, горящие испепеляющей ненавистью. В них даже не голод теперь был, а желание убить и разорвать во что бы то ни стало. Он рывком вскочил на ноги и напрягся, будто свернутая пружина, готовый отразить следующую атаку. Каким-то краем сознания горько усмехнулся: жаль Макс не видит; это вам не Чикатиллыч, которого одним словом остановить можно, этому слова вообще «по барабану». Мутант не спешил идти в атаку, не желал получать новые ранения. Он заметно ослаб от уже полученных ран, но и оставлять излишне резвую жертву был не намерен. Херувиму было плевать на исход битвы, но вынырнувший из глубин его темной души демон вредности и тщеславия требовал продать свою жизнь подороже. Быть может, нужно было и на фанатиков согласиться? Перед глазами вновь мелькнула собственная отрезанная голова, и он отмел эту мысль, сосредоточившись на кровососе. В чем-то он, даже, красив: высок, жилист, мускулист, быстр и даже по-своему грациозен, несмотря на ранения. Идеальный убийца. Идеальный ночной кошмар. «Кстати, о Чикатиллыче…» Глаза Херувима стали совершенно сумасшедшими. Он кинулся на мутанта, но в последний момент отскочил в сторону, нырнул противнику под руку и вонзил оба ножа в горбатую спину. Кровосос удивленно хрюкнул и пошатнулся. Вим выдернул ножи и ударил снова, вонзив лезвия крест-накрест в шею, практически отделив голову от тела, и отошел назад, наблюдая, как поверженный противник истекает кровью. Потом перевернул его на спину и присел рядом, чтобы рассмотреть поближе. — Хотел у меня отсосать, пидор? Я тебе пососу… Порывшись в кармане, Херувим откопал смятый полиэтиленовый пакет, надел его на руку, брезгливо взял толстое мягкое щупальце, отрезал и швырнул в стену. С влажным мясистым чавком оно шлепнулось на асфальт, оставив на стене кровавый отпечаток. Из-под машины высунулся тушкан и с интересом уставился на происходящее. — Хочешь? — Вим помахал вторым отрезанным щупальцем и швырнул его мелкому монстру. Тушкан схватил угощение и юркнул обратно. Он не успокоился, пока не «обрил» кровососа полностью, отшвырнул грязный пакет и пошел прочь. Долго идти не смог — драка с мутантом отняла последние силы. Очередной двор показался ему до боли уютным, и он решил в нем остаться. Выбор пал на более-менее чистую квартирку на втором этаже. Он закрылся на чудом сохранившийся замок, в дополнение поставив на дверь растяжку из пары так и не пригодившихся гранат, и прошел в комнату. Из мебели в ней остались только журнальный столик, кресло с торчащими из дыр в обивке пружинами и желтым гнилым поролоном, да перевернутый одностворчатый платяной шкаф-пенал, лежащий точно посреди жилища. Собственно, последний предмет мебели и привлек Херувима, заставив его сделать выбор в пользу именно этой квартиры. Он обшастал несколько — там и кровати были, и диваны, но этот черный лакированный ящик просто очаровал съехавшего с катушек парня. Он показался ему похожим на гроб графа Дракулы. Откуда столь странные ассоциации, он даже задумываться не стал. Просто улегся в него, подложив под голову рюкзак, и со смехом закрыл створку. Душная темнота пахла старым деревом и плесенью. Ему было уютно в ней находиться. Не желая больше думать, он сложил руки на груди и провалился в сон… … Он бежал по незнакомой темной улице, а за ним гналось чудовище. Огромный черный медведь с горящими желтыми глазами почти не рычал, только тяжело дышал, грузно переставляя толстые лапы, скреб когтями асфальт, ронял с черных губ клочья белой пены. Впереди замаячила фигура высокого человека в надвинутом на глаза капюшоне. Херувим побежал к ней, но на его пути встала целая стена «жарок», он едва успел отскочить назад, не зная, что хуже — сгореть заживо, или быть разорванным медведем. Горячее влажное дыхание обожгло затылок. Он вывернулся и нырнул в какой-то переулок. Чудовище кинулось следом. Внезапно улица закончилась тупиком. Он вжался в облупившуюся стену, не имея возможности даже дать отпор — все оружие куда-то пропало, даже нож. Медведь подошел ближе, уже не спеша, зная, что добыча никуда не денется, и резким броском повалил его на спину. Последнее, что он увидел перед падением, была черная фигура неизвестного, наблюдавшая за происходящим с крыши. Потом он ударился спиной о холодный бетон и пронзительно заорал, когда медведь с урчанием вгрызся ему живот и начал вытаскивать кишки. Он орал и задыхался в агонии, слыша хруст собственных костей, пока его поедали заживо, глядел в свинцово серое небо, желая в последний раз увидеть звезды, но перед застилающим красным взглядом стоял лишь черный силуэт неизвестного… … Собственный крик оглушил, отразившись от деревянных стенок шкафа. Ничего не соображая спросонок, он со всей дури двинул по закрытой дверце, выбив ее к чертям вместе с петлями, которые с треском отделились от ссохшихся досок, и дверца с оглушительным грохотом отлетела в сторону. В глаза ударил непривычно яркий свет убывающей луны. Херувим невольно уставился на нее, жадно хватая холодный ночной воздух, чувствуя, как по лицу стекают капли соленой влаги — то ли пот, то ли слезы… Посмотрев на часы, он понял, что пробыл «в отключке» почти сутки. Тело затекло от долгого пребывания в одном положении — судя по всему, он даже не ворочался толком. Самый настоящий коматоз с анабиозом. Херувим выкарабкался из своего «гроба», чувствуя себя натуральной «развалюхой»: кожа на костяшках саднила, шея затекла, задница как будто бы в лепешку сплющилась и задеревенела. И снова уставился на бледнеющую рассветную луну… Весь день он таскался по улицам Припяти, любуясь ее пустыми монументальными постройками, тихими двориками, ровными улицами, ни на минуту не прекращая мысленный диалог с Лисой. Как бы она оценила здание «дома быта»? А как ей каменный Прометей рядом с одноименным кинотеатром? Вот бы прокатиться на «чертовом» колесе в парке аттракционов. И чтоб какая-нибудь детская музыка играла, типа «облака, белогривые лошадки…», и сладкая вата, огромная, как то облако, на котором катались ежик и медвежонок… Заброшенный город энергетиков не был пустым. Пару раз он видел вдалеке монолитовских фанатиков, один раз — трех военных, и даже парочка одиночек возле здания школы ошивалась. Ни с кем из них Херувим предпочел не встречаться, каждый раз скрываясь и обходя «десятой» дорогой. К вечеру он совсем вымотался и поспешил к уже облюбованному дому, но в этот раз решил в вампира не играть, а поспать, как нормальный человек, на нормальной кровати. Утром он покинул мертвый город. Впереди была изматывающая дорога через Лиманск и «Рыжий» лес, но он знал, что сможет пройти, не зря же Лиса столько времени его учила. Он не должен больше сдаваться, хотя бы ради нее, навсегда оставшейся в памяти. Через несколько дней он достиг Темной долины, не повстречав на своем пути почти никого. Он не помнил, когда в последний раз ел, когда разговаривал. Кажется, с того самого утра, когда видел ее. В последний раз. Когда он уже подходил к воротам фабрики, навстречу вышел Фрост. Он все понял без слов. — Как? С трудом подбирая слова, будто заново учился говорить, он рассказал ему все, утаив лишь свое состояние. В глазах наемника отразились обреченность и тоска. Да разве сравнимы они с тем, что испытал он сам, сидя ночью на крыше госпиталя? Он снова промолчал, даже когда его ухватили за грудки и замахнулись для удара, а потом со вздохом отпустили. Ничего ему больше не сказав, Фрост развернулся и пошел прочь.