Ты сошёл с ума, Спикер...

Дворца Нью-Шеота Люсьен теперь старался избегать. Шеогорат был прав — у него больше нет дома, больше нет того якоря, что мог бы удерживать его в Сиродиле. Терес сказал, что Беламон успел воплотить свои планы в жизнь, прежде чем его обличили в предательстве. Убежище Чейдинхола мертво, Длань — мертва, могила Матери осквернена. Братства больше нет. Да и сам он, Люсьен Лашанс, считается погибшим: Тенегрив вернулся в Бравил без седока. Ему некуда возвращаться. А здесь, под пёстрым лоскутным небом Островов, он был почти иллюзорно жив, был почти счастлив, забываясь в компании оживших воспоминаний. Серый Марш не тронул его, битва с Джиггалагом произошла в дворцовом саду, и только постояльцы Закусочной Бернис рассказали ему последние новости. Если Шеогорат ушёл, то что значит в их устах фраза «новый Шеогорат»? Бросив на стойку Бернис горсть септимов, Люсьен взял у неё бутылку Феллмурского болотного вина и направился обратно во дворец — один, иллюзии пока оставили его. Тронный зал встретил его непривычным шумом, на троне Безумного Бога восседал вроде бы всё тот же Шеогорат, но словно что-то было в нём не так. — Подойди, друг мой, — и голос Князя звучал иначе, чуждо и знакомо одновременно. Люсьен спустился по ступеням и приблизился к трону, вглядываясь в лицо нового Шеогората, с затаённым ужасом и восторгом узнавая в нём Тереса. — Серый Марш закончен — и наступила эра Безумной Звезды. Как забавно вышло, что ты тут, а я здесь, не находишь? — Шеогорат прокрутил в пальцах трость и задумчиво постучал ей по полу. У дверей в дом Мании собралось из крупиц света золотое облако, уплотнилось, обрело текстуру и форму, шагнуло вниз по алой дорожке. Улыбнулось клыкасто, до боли знакомо. — Я знаю, какие видения посещают тебя, Спикер. И в моей власти дать им жизнь. Лашанс застыл, стиснув зубы: очередной морок! Как сложно не поддаться на эту уловку, не уступить, не прогнуться под чужой немыслимой волей. — Смотри на меня, смертный, — с отчётливой угрозой в голосе произнёс Терес-Шеогорат, и Люсьен с трудом отвёл взгляд от Винсента, который соткался из золотых бликов магии Мании. — Смотри на меня и слушай внимательно. Чёрные белки глаз, кошачье золото радужки, перечёркнутое вертикальным зрачком. Люсьен чувствовал, как его тело цепенеет, а разум обхватывает чужая воля — бескрайне мощная, почти всемогущая, но не враждебная. Пока не враждебная. — Я могу оживить все твои иллюзии, вдохнуть в них магию Островов и сделать неотличимыми от живых. У них будут их личности, их тела, их воспоминания — какими они остались в твоей памяти, Спикер. Живыми, полными любви к тебе и друг к другу. И тогда ты останешься, займёшь пустующий трон Деменции и будешь править мудро до нового Серого Марша — а твой возлюбленный наставник возглавит Манию, став твоим соправителем, братом-во-власти. Вампир, которому не страшно солнце. Семья, которая не погибнет. Время размышлять окончено, и я жду ответа, Люсьен Лашанс, Спикер павшего Тёмного Братства — последний Спикер. Что ты выбираешь? Виски сдавливало мощью воли Шеогората, перед глазами всё плыло, и только когтистая ладонь Винсента, которая легла на его плечо, позволила не лишиться рассудка окончательно. Или наоборот? — Я остаюсь, — глухо произнёс Люсьен, не зная, что сейчас в его собственных глазах вспыхнули на мгновение болотные огоньки магии Деменции. Хватка чужих пальцев на его плече ослабла, сменившись мягким касанием, почти ласковым. И в прикосновении этом чувствовались радость и облегчение. — Быть посему, — снова гулко пристукнул тростью Шеогорат. — А теперь займитесь делами, герцоги. Мы не отпраздновали падение Джиггалага! Я хочу пирог с нежнейшим босмерским филе. И финики. Нет, отдельно пирог с финиками, отдельно филе. Бросив короткий взгляд на Винсента, чьё чело уже украшала золотая с рубинами диадема, Люсьен вернулся в дом Деменции. Каждый шаг, каждая ступень к трону, давались тяжело, словно груз принятого решения всё ещё не отпускал его. Но стоило Ане опустить на его голову венец правителя Деменции, как мир окрасился совсем иными цветами и оттенками, а прежние мысли отступили на задний план. — Приветствуем твою Светлость, — гракедриг Адео склонила пред ним голову, Аня Херрик присела в реверансе, Китлан уважительно поклонился. — Слава Безумному Богу, — отозвался Люсьен хриплым, словно чужим, голосом. — Слава Шеогорату!