Пегилен в сапогах

      Анжелика проспала больше суток. Она иногда вставала, чтобы отдать дань природе, жадно пила воду и вновь погружалась в глубокий сон.       Проснувшись окончательно, она не узнала себя в зеркале. За прошедших четыре дня она совершенно исхудала, причем горничные убеждали ее, что мадам графиня вернулась домой значительно худее, чем уезжала, а за время сна похудела еще больше. Нельзя сказать, что увиденное Анжелику огорчило. Она, может быть, выглядела не так, как положено знатной даме, но в этом был определенный шарм. Зато в волосах появились первые седые пряди.       Итак, осознала вдруг Анжелика, она заговорила с королем о судьбе Жоффрея. Вопрос, прежде не то что не подлежавший обсуждению, но как бы не существовавший, наконец-то был поднят. Жоффрей больше не предан забвению. О нем и враги вдруг вспомнили, и первый министр раздумывал, и сам король согласился обсуждать его судьбу. Это определенная победа.       Зато вокруг нее ни одного человека, которому она могла бы доверять безоглядно. Анжелика вспомнила, как еще летом она сидела в гостиной своего дома и жадно вслушивалась в речи окружавших ее мужчин: Дегре, Пегилена, д’Андижоса, Раймона и Гонтрана. Разговор с Мазарини казался ей теперь легким помешательством. Она спрашивала, кажется, кому можно доверять? Общаться с ними, подозревая каждого, что он держит камень за пазухой? Так она точно сойдет с ума.       Анжелика послала записку Франсуа Дегре с просьбой о встрече возле Лувра.       Гонтран не удивился, увидев их. Отложив пестик с красками, он выслушал рассказ Анжелики. Франсуа Дегре тоже с интересом узнавал последние новости о чете де Пейрак и живо представлял то, о чем женщина умалчивала.       — Мой муж не отказался от предложения кардинала. Он сам не собирался заниматься политикой в Париже, ему нравится жить в Тулузе. Но если ему дадут свободу действий, чтобы он обуздал Фуке… — Анжелика вздохнула. — Хотя мой муж сомневается, что такое возможно, что его не попытаются превратить в марионетку… Быть может, Мазарини хочет только использовать его остроумие и манеры, которым Фуке нечего противопоставить.       Мужчины молчали, позволяя ей высказаться. Было очевидно, что в ее головке клокотало множество мыслей и переживаний, и теперь требовалось и обуздать их, и высказать, чтобы наконец-то продвинуться вперед.       — Мой муж не верит, что они возвратят его имущество и что позволят возвратить честь, не оставив в своих руках узду. Да и достанет ли королю рассудительности и сдержанности, чтобы не попытаться унизить графа де Пейрака перед лицом парижского общества? Мне кажется, что король обошелся бы сдержанно… — женщина снова задумалась. — Возможно, даже не из внутреннего благородства, а уже потому, что немилость короля ослабила бы графа перед Фуке.       Адвокат поразился тому, как быстро наивная прежде графиня поняла нелинейность сильных мира сего, а художник просто удивлялся мудрости сестры. Наверное, Мазарини и вправду что-то разглядел в ней, кроме красоты, несомненно, удивительной. В Анжелике было нечто неуловимое, что обычно искали во внешности каждой красавицы, но обычно находили лишь на словах*.       — Я предложила королю выслать нас за пределы Франции. Лишившись имущества, мой муж, тем не менее, получил бы свободу. В глазах общества такое решение все равно означало бы виновность графа де Пейрака. Хотя высылка прямо указывает, что обвинение в колдовстве подложно…       — Об обвинении в колдовстве знает наверняка только Церковь, — прервал ее Гонтран, — а общество** поверит в любой слух, подтвержденный сильными мира сего. Вряд ли кто-то всерьез верит в колдунов.       — Пятно останется.       — В любом случае для высылки нужен обвинительный приговор, — вмешался Дегре, — что означает необходимость судебного процесса, а главное — обвинения, не связанного с колдовством.       — Я не думала, чтобы наш отъезд был оформлен официально.       — А как же арест имущества, мадам? Король и первый министр точно не оставят графу возможности оспорить конфискацию.       — А как же договор? Неужели слова дворянина недостаточно?       — Обычно дворяне находят причину, чтобы вернуть данное слово обратно, — Дегре почти не скрывал цинизма, — и король хорошо знает дворян, чтобы не верить их слову.       — Но ведь мой муж…       — Анжелика, ты любишь его, это понятно. Но никто другой не станет смотреть на твоего мужа твоими глазами.       — Какие вы все умные!       Гонтран, а за ним и Дегре расхохотались. Анжелика тоже прыснула смехом, представив, как выглядит ее досада в глазах мужчин.       — То есть вы полагаете, что идея с высылкой невозможна?       — Все зависит от желания или нежелания короля. Окончательно списывать ее я бы не стал, но особо надеяться тоже.       — Все дело только в землях? Или не только?       — Анжелика, не только в них, — Гонтран начал терять терпение.       — Мадам, король должен сохранить лицо. Подданные должны поверить, что ваш муж выслан за преступление, за участие в заговоре, например, а не из-за того, что король опасается его влияния. Возможно, было бы лучше, чтобы его жизнь в Тулузе сочли подрывающей единство государства.       — Но ведь это государственное преступление!       — Разумеется.       — Но ведь Жоффрей невиновен!       — И вы хотите, чтобы Франция поверила одновременно и в невиновность графа де Пейрака, и в справедливость наказания?       И снова мужчины молчали, позволяя Анжелике осознать глубину противоречия.       — Анжелика, воспользуйся предложением Мазарини.       — Я не уверена, что оно до сих пор имеет силу.       — Друзья мои, приветствую! — жена Гонтрана ввела в комнату герцога Пегилена де Лозена.       — Месье, какая неожиданность! — Анжелика слабо надеялась, что удивление перекрыло досаду в ее голосе.       — Я заметил новую карету мадам де Пейрак и постарался разузнать, где же сама графиня, — нимало не смущаясь, ответил придворный.       Все трое не ответили ему, и Пегилен защебетал дальше:       — Итак, мадам де Пейрак, — он поклонился в сторону Анжелики, — разговаривала с королем о том, чтобы ее и ее очаровательного мужа выслали за пределы Франции. Его Величество потрясен, открою вам по секрету. Он очень надеется, что его поцелуй заставил мадам задуматься о разумности ее желания…       Гонтран беззвучно хохотал, Дегре с еле прикрытой насмешкой поглядывал на графиню, а Пегилену всё было как с гуся вода.       — Месье, король склонен отпустить нас?       — А он действительно хорошо целуется?       — Король не может плохо целоваться. Что он думает по поводу моего предложения?       — Вашей просьбы?       — Если для вас это принципиально.       — Для короля это принципиально. Он потрясен вашим поцелуем, — Пегилен очертил руками в воздухе два полукруга, складывающиеся в форме сердца.       — За рыбу деньги!       — Сказал, что хочет целоваться с вами еще.       — Пегилен, это была случайность! Я чуть не упала в обморок, король меня поддержал, потом вдруг поцеловал, а вы воображаете что-то особенное.       — Однако вы с ним целовались.       — Я не намерена больше обсуждать этот вопрос.       Лозен показательно бросил на нее взгляд заинтересованного ястреба и так же показательно умолк.       — Не дуйтесь, месье, угрюмость никого не красит, а вам и подавно не к лицу.       — Пригорюнишься тут: даже король делится волнующей новостью, а вы, вы как рыба об лед!       — Ох, хорошо, что не лед, иначе я бы не выбралась из реки.       — Вашему превосходительству удалось узнать что-то новое о покушении на мадам графиню? — включился Дегре.       — Разумеется! Мадам графиня и сама узнала бы много нового о том, что с нею приключилось.       — Страшно представить, — раздраженно дернулся Гонтран.       — И что же? И что же интересного? — почти в один голос спросили Анжелика и Дегре и понимающе переглянулись.       Пегилен неприлично засмеялся и как будто смутился.       — Объяснения настолько разные, что даже мне едва ли удастся сделать из них достойный сюжет… — он задумчиво глянул на Гонтрана. — Хотя если бы речь шла о нашей непревзойденной Олимпии свет графине Суассонской, то я бы нарисовал… Мэтр художник, возможно ли нарисовать две парные картины. На одной из них возлежала бы прекрасная дама, только не какая-нибудь Венера, а обычная женщина, ожидающая своего любовника. Она лежала бы разомлевшая, в муслине, не скрывающем желаний ее тела. А ровно под нею, под картиной, находилась бы точно такая же без муслина — для избранных. Она бы запиралась в потайной нише и при нажатии скрытой пружины открывалась бы зрителю***.       Анжелика даже рот приоткрыла от такой фантазии.       — И вы бы позволили смотреть на эту даму кому-либо? Или оставили ее исключительно для собственного удовольствия? — уточнил Дегре.       — А вы бы тоже хотели обладать таким шедевром?       — Я бы предпочел встречаться с живой женщиной из плоти и крови.       — Как будто одно мешает другому.       Дегре чуть кивнул, соглашаясь.       — Так что же со слухами, монсеньор? — напомнила Анжелика.       — Ах да, мне будет трудно составить единый букет… — вновь вошел он роль.       — Уверена, что вы не станете вынуждать меня выспрашивать сплетни — я бы предпочла не знать их. Но если такие разговоры могут пролить свет на мотивы врагов, то будьте снисходительны.       Пегилен закусил костяшки пальцев и, выйдя из задумчивости, дерзко поднял подбородок.       — Итак, если обобщить все версии****, то выходит, будто жена развратного тулузского сеньора, продавшего душу дьяволу, ехала на шабаш, где должна была встретиться со своим эбеновым приапом. Дорогу ей преградила церковная процессия, ведьма развернула карету, въехала на мост и божественным провидением, коснувшимся ее при встрече с монахами, была брошена в воду, чтобы омыться от прежних грехов и умереть в чистоте. Однако грехи ее так велики, что даже вода не приняла ее, и распутница выбралась на землю совершенно сухой и ордалии провалила с треском.       Анжелика оглушенно молчала.       — Приапа вы сами приплели? — раздался металлический голос Гонтрана. — Не вяжется он со всей остальной историей.       Рассказчик поднял ладони и тут же описал кистями пируэт.       — Некоторые о нем действительно упоминают.       — Графиня де Суассон? — переспросил Гонтран.       — Кого же еще интересует эбеновый любовник.       — Например, Фуке, — ткнула пальцем в небо Анжелика.       — Его больше интересуют белокурые любовницы, — привычно сострил Пегилен.       — Вряд ли те головорезы, что пришли по душу лакея, интересовались им как дильдо, — возразил Дегре.       — А кто такой дильдо? — переспросила Анжелика, и случилось невозможное: Пегилен покраснел, а за ним и Дегре. Женщина от смущения прикрыла рот рукой и одновременно смеялась.       — Никогда не говорите этого слова, даже вашему распрекрасному мужу, — нравоучительно заявил Пегилен, маскируя собственное смущение. — Но это замечательная идея! Вы, обворожительная красавца, можете познакомиться с Фуке и нащупать его слабые места.       — Монсеньор, — холодно оборвала его женщина, — вы хотите выставить себя в самом неприглядном свете и предлагаете мне подыграть вам.       — Сутенер и сводня, — процедил Гонтран перевод.       Дегре заржал.       — Ах вы так?! — взбеленился Пегилен. Он свирепо обвел взглядом присутствующих и не нашел, кого бы можно было вызвать на дуэль, а других способов немедленно защитить свою честь он не знал. Гнев требовал физической разрядки, пришлось порывисто закинуть край тяжелого плаща на плечо, отчеканить шаг к выходу из жилища художника и хотя бы громыхнуть дверью.       — Он еще твою карету отпинает, — хмыкнул Гонтран.       — Скорее, поколотит лакеев, — ответила она.       Анжелика осталась в растрепанных чувствах. С одной стороны, она рада была избавиться от человека, не первый день внушающего подозрение. С другой стороны, Пегилен многое знал и объяснял. А еще он мстительный, вопреки внешней легкости, — осознала вдруг она.       — Тебе действительно стоило бы познакомиться с Фуке, Анжелика, — будто из ниоткуда раздался голос Гонтрана.       — И ты туда же?!       — А он и не поверит, если ты вдруг станешь заигрывать с ним. Но нет никого ближе, чем враги, — кивнул он в сторону двери, закрывшейся за месье де Пегиленом.       — Мадам, — встрял адвокат, — мой вам совет: не ищите с Фуке встречи, но и не избегайте ее. Вполне возможно, что скоро он сам захочет сблизиться с вами.       — Скорее подошлет кого-нибудь снова.       — Вполне возможно. Но вы не можете спрятаться, как ваш чернокожий раб, за одну решетку с вашим мужем.       — А что с этим негром? — переспросил Гонтран. — Он ведь был спрятан у Раймона.       — С позволения короля, Куасси-Ба сейчас рядом с моим мужем, чтобы защитить его в случае нового покушения. Хотя в большей степени это компания Жоффрею, и от своего господина Куасси-Ба точно не сбежит в поиске новых неприятностей с Суассон.       Гонтран поджал уголки губ, сдерживая улыбку. Дегре закатил глаза: решения этой женщины вряд ли эффективны, но гениальны в своей наивности.       * Неуловимое во внешности, особенно во взгляде — это действительно один из критериев красоты по-французски в XVII веке. Считалось, что в глазах и в чертах лица отражается личность человека, женщины, ее христианская душа, добрая или злая, благородная или низкая. Лицо на предмет доброты и благородства можно было измерить с помощью линейки и геометрических фигур.       ** Обществом считалось только дворянство, дворянство и шпаги, и мантии, т.е. та часть общества, которая принимала политические решения.       *** Муслин пришел в Европу в конце XVIII века. Но допустим, Пегилен где-то насмотрелся на кисею. Он описывает картины Ф. Гойи «Маха одетая» и «Маха обнаженная».       **** В то время аналитическая мысль не разделяла разные пересказы одной истории (максимум была оговорка, мол, иногда говорят о предмете рассказа такое, но это маловероятно), а наоборот, старалась свести к единому знаменателю и сразу выбрать самое распространенное или достоверное.