***
— Ты в порядке? — участливо спрашивает Янус, похлопав Ральфа по плечу. — Я тебя зову-зову, а ты всё молчишь. — Да, — отвечает мужчина. Голос почему-то хриплый и какой-то чужой. — Я просто задумался. Вот только почему-то он совершенно забыл, о чём. — Ладно, — с сомнением говорит паук, но уходит. Ральф провожает его взглядом.***
«Р Первый» — слышит он в перешептываниях учащихся за спиной. «Р1» — иногда бросается ему в глаза с испещренных надписями стен Дома. На них невозможно что-то найти специально, но иногда то, что тебе нужно, само тебя находит. И его находят буква и цифра, которыми его внезапно нарекли дети. Мужчина морщится. Казалось бы, может ли что-то быть ещё хуже его дурацкой клички? Может. Дурацкое, непонятное сокращение. Первый что? Я первым сделал что? Но ответа на этот вопрос стены не дают, как бы Ральф, Р Первый, не вглядывался. — Первый прыгун среди взрослых, — в шепоте слышится и восхищение, и уважение, и даже, кажется, отголоски страха. Воспитатель поворачивается в сторону голоса, но ученики, заметив, что он обратил на них внимание, улепётывают со всех ног. Но он всё равно ничего не понял. Что они вообще подразумевали под словом «прыгун»? Ральф, что, похож на циркового акробата? Он снова переводит взгляд на надписи в коридоре. «А прыгунов и ходоков не существует!» — заявляет стена. Искра догадки вспыхивает в голове и разгорается в пламя осознания. Прыгуны, ходоки — это часть Дома. Их Дома, где боятся Наружности и замазывают чёрным окна, из которых её видно, где всем придумывают клички и говорят на своём, непонятном для «наружных», языке. Дом — это загадка, которую Чёрный Ральф так сильно хочет разгадать, и, кажется, прыгуны и ходоки — ещё один ключик. Ключей у него много, и он знает, что все ведут к одной двери. Но эту дверь не так-то легко открыть. Просто ключей недостаточно, их надо повернуть особенными движениями, в определённом порядке. И Р Первый пока не знает этих движений, не уловил порядка.***
Ноги тонут в траве. Над головой сгущаются ветки деревьев. В Лесу темно, а человек, бредущий через заросли в попытках найти тропу, весь в чёрном, под стать надвигающейся ночи. Он — посторонний, поэтому ведёт себя вежливо, как в гостях. Аккуратно отодвигает мешающие ветки, старается не шуметь больше необходимого. Он не торопится. Он откуда-то знает, что нетерпеливых Лес не любит. Но Лес — насмешник. На вежливость он отвечает зарослями поющей голубой травы, что опутывает ноги мужчины и тянет назад. Лес отвечает и неприятной, влажной прохладой, от которой человек зябко ёжится. Отвечает тьмой, в которой не видно, куда идёшь, и в которой ветви возникают из ниоткуда и обидно хлещут тело. Это — его приветствие. Человек молчит, лишь идёт вперёд. Где-то запел дрозд. И он выходит на тропу. Тропа старая. С одной стороны — колючие кусты и дремучая чащоба. Оттуда он только что вылез. С другой — вязкая топь, откуда в любой момент кто-то может выскочить. Он чувствует уже непривычную лёгкость в ногах и ему кажется, будто даже дышать стало легче и будто воздух уже не такой уж и прохладный, а даже родной. Он вернулся Домой.***
С возвращения Ральфа после его***
— Я могу перенервничать, испугаться чего-нибудь, испытать сильное потрясение. В таких случаях иногда прыгается. С вами не случалось? — Я не… — начинает он. — Наверняка случалось. Просто вы ничего не помните. Это забывается очень быстро. И Ральф вспоминает. Это не похоже на мгновенное просветление и полное восстановление памяти, нет. Это медленное, мучительное осознание. Первый прыгун среди взрослых. Так вот что они тогда имели в виду. К тому времени, когда Ральф узнал, что это слово значит, он успел забыть об услышанной им когда-то фразе. И зря. Всё это время, прямо перед ним… И ведь он наверняка видел, он не просто находил ключ, он открывал им заветную дверь и…забыл об этом. Сфинкс предупреждает, что Ральфу сейчас захочется его прервать. А Ральфу правда хочется. Но он не может. С ним так открыто говорят об этом первый раз за пятнадцать лет, а он просто возьмёт и уйдёт? Ни за что. Он устало запускает пальцы в волосы и взъерошивает их. Пытается вспомнить хотя бы что-то об Изнанке и, кажется, улавливает далёкие образы и отголоски ощущений, но никак не может сформировать их в целую картину. Как после длинного сна, который совершенно не помнишь после пробуждения, но отчаянно пытаешься. Как в моменты, когда замираешь посреди комнаты и думаешь «А что я собирался делать?» И ты пытаешься прорвать эту зияющую пустоту беспамятства, увидеть, что скрывается за ней, но в самый последний момент, когда кажется, что ты поймал мысль, она ускользает. У Ральфа болит голова. Но он хочет, чтобы Сфинкс продолжил. И Сфинкс говорит.***
Приглашение на последнюю Ночь Сказок стало неожиданностью, но неожиданностью приятной. Ральф и увязавшийся за ним Старик (воспитатель так и не понял, кто вообще мог пригласить сторожа, но, впрочем, против его присутствия никто не возражает) приходят последними. Комната переполнена, но для них всё же находится место. Ральф осматривается. Здесь вся Четвёртая и некоторые ребята из других групп, все вожаки (кроме Фазаньего), несколько девушек. Рядом с Македонским Р Первый замечает двух бритоголовых из палаток, которые появились рядом с Домом незадолго до Выпуска (и которые жутко выбесили и без того нервничающего Акулу). Выключают свет, и вокруг загораются свечи, одновременно, как одна. Будто это какой-то причудливый организм, проросший внутри стен и полов, выбившийся наружу сквозь трещины в самых необычных местах и дышащий огоньками в темноте. Тени, отбрасываемые на стены, превращаются в гротескных чудовищ, сливаются друг с другом и расходятся, пляшут в такт пламени свечей. Ральф не уверен, что он чувствует, но понимает, что больше он нигде не сможет испытать таких ощущений, как сегодня. Эта ночь — особенная. Сказка — ложь, да в ней намёк. Поэтому Ральф слушает внимательно. Поэтому допытывается до Стервятника, рассказывавшего о злой ведьме. Р Первый, кажется, эту ведьму прекрасно знает, но Стервятник никаких разъяснений давать не намерен. Допытывается Ральф и до Чёрного, у которого сказка уж чересчур намекает. Воспитатель даже вскакивает с места, чтобы вправить мозги парню. Усадить его пытаются аж несколько человек и у них, в конце концов, получается. А после Р Первый решает забить. И просто слушает. Слушает про лесного эльфа, про ангела, который возносится, объятый пламенем, про смерти, что сбегают в чужие миры, про старичка, не любящего дарить шестерёнки, про крысолова, уводящего куда-то маленьких детей. Иногда ему кажется, что он ловит проступающие в памяти сквозь приоткрытые двери образы. Возможно, если у него было бы больше времени, он бы тоже однажды рассказал Сказку. А может у него просто было слишком много времени.***
Ральф крутит в руках конверт, полученный от Слепого и думает. Делает выбор. Как будто у него он на самом деле есть. «Вам решать.» Р Первый не глуп, он знает, что решение уже принято. Принято оно Домом, из которого воспитатель уже однажды пытался сбежать, но всё равно вернулся. Вернулся, чтобы остаться насовсем. «Откройте. Когда покончите со всеми другими делами.» А дела у него и правда есть. Есть пришедший в бешенство от того, что случилось с воспитанниками, Акула. Это — не то, что ожидал увидеть боявшийся выпускников директор, но не многим лучше. Есть те, кто не ушел на Изнанку, кого держат «до выяснения обстоятельств». Ральфа и самого допрашивают бесчисленное количество раз, и он терпеливо отвечает. Ничего полезного в его ответах, впрочем, нет. И есть дом. Р Первый ждёт. Ждёт финала спектакля, за которым следил пятнадцать лет. Три разные постановки, разные актёры, даже сюжеты менялись из выпуска к выпуску, но всё — чтобы прийти к этому. И стоя у руин Дома он знает, куда пойдёт дальше. Старый дом на Изнанке встречает его полутьмой, затхлым запахом, пылью и каким-то уютным, домашним чувством. Его здесь ждали. Трехпалый мужчина в чёрном улыбается.