«Изменила птицам в небе, Господи, прости. И пишу я на запястьях бритвой глупости. Растекаются теплом ненужные слова. я была не правой, я была не правой, я была не права.»
***
Привет из отчаянного Петербурга. Он тебе тоже плачет приветствия своим затянувшимся небом. В такие его срывы я обычно наблюдаю за секундной стрелкой и каждые 60 тактов перевожу взгляд на минутную, стараясь уловить момент, когда она сорвется с места и тут же застынет. Часовой механизм приводит в движение стрелки, и они мазохистически подчиняются, бездумно шагают, звонко тикают. Думаю, мой такой механизм разошелся трещиной. Она зияет в самом центре черной кривой, мерзкой улыбкой насильника с гнилыми зубами. Оттуда разит могильным холодом и чем-то явно протухшим. Наверно, моими ржавыми шестеренками, на затылках которых образовались коросты и запеклось так много крови. Их никто больше не вращает, и я понимаю почему. А ты понимаешь? Потому что невыносимо тяжело двигать то, что сопротивляется из-за налипшей заразы. Слишком много боли. На днях столкнулась с Богом. Где-то на пути в уборную. Бог появляется всегда со Смертью. Потому что оба понятия - части одного целого. А случается все-таки познать что-то из, и боле ты никогда не станешь прежним, не вернешься в состояние «до». Считаю, на протяжении отведенных лет у всего живого действительно присутствует один единый Бог — это Боль. Когда он посетит тебя, ты убедишься, что живой. Он тебя не оставит до тех пор, пока ты способен чувствовать его. Я искренне желаю всякому человеку познать своего Бога, первый непременно изменится, я заметила. Невозможно не попасть под его влияние, раз с ним схлопнувшись в очередном марш-броске через границы себя. Другой вопрос, как тебя вывернет эта встреча - наизнанку со всеми внутренностями или, оставив внутри все в целости, только с дермой кожи, чтобы она обновилась и наросла заново. Я давно хожу без кожи, Я — человек без. Страдающий эпидермолизом. Эта болезнь неизлечима. Такие лежат в кроватях, обмотанные красными от ран бинтами. Эти люди с ранних лет познали своего Бога. Иногда представляю себя с этой болезнью, часами лежу в постели, до тех пор, пока не встану к вечеру. Хотя легочному больному больше подходит Бог удушья. Сема советует пройти пару кругов вокруг местного пруда, говорит, никогда не видел у воды такой зеленой травы. Собираюсь проверить! Не различаю цветов. Тоталитарный нрав госпожи Усталости диктует, что мне нужно много спать после каждой вылазки на природу. Там иногда я встречаюсь с друзьями, пою им свои песни, пью водку, ем сосиски и рассказываю такие анекдоты, что все потом еще пол вечера загибаются пополам от смеха. Эта потрясающая книжка, что я стащила у А. — просто кладезь мудрости. Кто-то называет это низкопробным юмором, но я нахожу в нем настоящую мудрость — это же как придумать надо, чтобы так откровенно тупо и смешно. Хотя, конечно, сочинить — одно дело, а рассказать так, чтобы еще весело получалось, а остальные умирали от стыда и боли в животе - нужно быть артистом. Я умею. Играю, как маленький мальчик с металлическим конструктором «Механик», прикручиваю себе колесики, и мне хорошо. Прихожу домой и больше не улыбаюсь до следующей встречи. Страшные вещи напишу. (Этот листок я позже вырву) Я три недели не хожу в душ - это из-за эпидермолиза? Знаешь, у меня в правом кармане лежит бритвенное лезвие, стащенное из дома у кого-то из друзей, завернутое в бумажку, словно покойник в гробу. Я подумала, что надо выкинуть: на краях коричневая корка, а сами они сильно затупились еще за время эксплуатации по назначению, а мне и не потребуется подобное — у меня болезнь. А ты видела Бога? Пиши, я буду ждать, мне и двигаться-то нельзя, между прочим, с такой кожей.Ниоткуда с любовью и Богом! Твоя Света.